— Устал я... Перемена климата, что ли?
Люда одарила его очаровательной улыбкой.
— Я к тебе сегодня не могу, — сказала так, будто речь шла о культпоходе в кино. — Там на этаже дежурит такая стерва!
Хаблак вздохнул с облегчением.
— Завтра у меня тяжелый день, — объяснил он. — Позвони мне послезавтра.
— Договорились. — Люда неохотно встала, но майор не обратил на это никакого внимания.
На следующее утро Хаблак позвонил Волошину, и старший лейтенант, учитывая то, что за майором могли следить, назначил ему свидание на частной квартире. Хаблак взял такси, больше машин на стоянке не было, никто от гостиницы не двинулся за ними, и майор успокоился. Волошин успел уже приготовить завтрак — в квартире вкусно пахло яичницей и кофе. Они расположились в кухне и с аппетитом поели, обмениваясь впечатлениями от вчерашнего вечера.
— Змеиное гнездо!.. — Волошин глотнул кофе. — Вокруг этого Гоши вертится всякая погань, и кое-кого мы знаем. Кстати, и Вову. Привлекался за мелкую спекуляцию валютой и разным тряпьем, у нас, сам понимаешь, порт. Гоша у них, должно быть, за главного.
Хаблак умиротворенно откинулся на спинку стула.
— Сегодня у меня встреча, — сказал он. — Надеюсь, что с самим Гошей.
— Где?
— Где и с кем — неизвестно. У них свои секреты и свой статут. Вечером скажут, может, в баре...
— Гоша сегодня не работает.
Майор пожал плечами.
— А если придет ко мне в номер?
— Вряд ли, осторожный.
— Не будем гадать на кофейной гуще. Будь что будет.
— Мы подстрахуем тебя.
— Зачем?
— На всякий случай, — рубанул ладонью Волошин. — Одессу ты не знаешь, и все может случиться. Какие у тебя планы?
— До вечера свободен, пойду в кино, да и «Роман-газета» у меня есть.
— Ну отдыхай.
Они разошлись, довольные друг другом, и Хаблак действительно пошел на длинный двухсерийный фильм, чтобы как-то убить время.
Вечером за стойкой бара стояла женщина: невысокая, полная, симпатичная брюнетка. Майор занял место у выхода. Вова еще не появился. Хаблак выпил две чашки кофе и уже начал немного нервничать, когда почувствовал легкое прикосновение к плечу. Вова не сел рядом, хотя столик и был свободен, прошептал на ухо:
— В девять вечера. Пересыпь... — назвал улицу и номер дома. — На третьем этаже слева.
Майор кивнул, и Вова исчез так же незаметно, как и появился.
У Хаблака было время, и он поехал на Пересыпь троллейбусом. Несколько раз оглядывался, пытаясь установить, кто страхует его, но люди Волошина были опытны и работали аккуратно, даже Хаблак с его огромным опытом не заметил их.
Трехэтажный дом на Пересыпи стоял в глубине двора, окруженный с двух сторон сараями. Было темно, и майор едва разглядел номер. Немного постоял у ворот и осторожно двинулся к единственному в доме подъезду. Показалось: какая-то тень мелькнула возле сарая, оглянулся, но никого не увидел. Лестница была старая — деревянная и скрипучая. И Хаблак поднимался осторожно, держась за перила. Добрался до второго этажа и вдруг почувствовал, что кто-то стоит рядом. Майор отступил на шаг, инстинктивно пригнулся, внезапно покачнулся от сильного удара по голове и покатился вниз по ступенькам.
...Дробахе позвонил заведующий парикмахерской и попросил принять его вместе с их мастером. Они приехали в прокуратуру сразу, Иван Яковлевич принял их немедленно, приветливо улыбаясь. Сел не за стол, а на стул против дивана, где устроились посетители — Яцкив и пожилой седой человек с уже старческими глазами.
Заведующий держался решительно и даже как-то агрессивно. Подтолкнул в бок мастера и властно приказал:
— Прошу вас, Наум Маркович, рассказать товарищу следователю, что знаете про Ютковскую.
Старик шмыгнул носом и скользнул взглядом по Дробахе. Иван Яковлевич сразу заметил, что глаза у него не такие уж и выцветшие, какими показались вначале: в них угадывался живой ум.
— Про Ютковскую? — переспросил мастер. — Простите, но я о ней ничего особенного не знаю...
— Но ведь вы же говорили в парикмахерской...
— То там, а то тут. Две большие разницы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Мы же договорились с вами, Наум Маркович!
— Договорились, — вздохнул он сокрушенно. — В том-то и мое несчастье, что договорились.
— Неужели это такая большая трагедия?
Дробаха пошевелил кончиками пальцев.
— Кому трагедия, а кому и мелочь. Вся наша жизнь — трагедия.
— И это говорите вы, Наум Маркович, наш передовик! — всплеснул руками заведующий.
— Вы еще молодой! — поморщился мастер. — Вы еще ни о чем не думаете, а я уже седой и точно знаю, что люди иногда умирают...
Он явно избегал прямых ответов, и следователь понял его: уже решился на разговор и знал, что он неминуем, но инстинктивно почему-то оттягивал его. И торопить в таких случаях не надо.
— Вы давно работаете в парикмахерской? — спросил Дробаха.
— Я всю жизнь работаю в парикмахерских! — обрадовался мастер, почувствовав, что разговор затягивается. — Я был парикмахером на Подоле и Лукьяновке, и я обкорнал столько голов, что хватит на пол-Киева. Каждый работает как может, но должен сказать, что я люблю свое дело, и если вам когда-нибудь захочется иметь хорошую прическу...
Дробаха провел ладонью по своим редким волосам:
— Поздно уже...
— И это говорите вы! Так послушайте меня! Никогда и никому не бывает поздно, и я вас сделаю если не мальчиком, то по крайней мере помолодеете на десяток лет.
Следователь с сомнением покачал головой:
— Если бы мы могли молодеть!..
— Вы придете ко мне завтра, и мы поговорим на эту тему. Я вам скажу: сейчас никто не хочет идти в парикмахеры, они не понимают, какая это работа и как можно поговорить с настоящим клиентом. Ого, какие бывают клиенты! — старик поцеловал кончики пальцев. — Я столько наговорился за свою жизнь, что стал вдвое умнее.
— Точно, Наум Маркович, — успел вставить заведующий. — И поэтому мы вместе с вами и пришли сюда.
— Чего уж, — согласился тот. — Ну был у нас разговор, уезжал один в Израиль. Я, конечно, не одобряю этого: чего ты пхаешься туда, родился тут и помирай тут, а ему новой родины захотелось. Но ведь он хочет и там устроиться, понимаете, каждый хочет, да не каждый может. А у этого и деньги были, там наши деньги тьфу, там золото нужно или доллары, так Розалия ему и доставала. Кто там у нее, не знаю, дядя или дед, говорят, такие родственники седьмая вода на киселе, однако достала, и тот уже уехал.
Дробаха несколько оживился.
— И все же дед или дядя? — попробовал он уточнить. — Может, слышали фамилию?
— Родственник, — объяснил Наум Маркович, — слышал, что родственник, а вот кто... Краем уха слышал, и больше ничего не знаю.
— В Киеве жил?
— А где же еще? Они с тем типом к нему после работы ездили.
— В какой район?
— Не знаю. Что слышал, то сказал, меня Михайло Гнатович попросил, поэтому и ответил. Не люблю барыг, и каждый должен работать честно! — Он провозгласил эту сентенцию с пафосом, и следователь подумал, что старику, верно, было трудно пойти в прокуратуру, знает, что зря сюда не ходят и чем это грозит Ютковской и ее неизвестному родственнику. И все же пошел, потому что действительно — привык работать и жить честно, и всякие махинации ему как кость в горле.
— Спасибо, Наум Маркович, — искренне сказал Дробаха.
Парикмахер встал.
— Только вот что, — попросил он, — чтобы никто не знал... Вы да Михайло Гнатович, потому что люди разные, и кое-кто может подумать...
Дробаха поднял вверх руки.
— Считайте, что тут умерло, — заверил он.
Когда парикмахеры ушли, следователь позвонил Каштанову.
— Где наш Шерлок Холмс? — спросил он. — Еще в Одессе и долго ли собирается там околачиваться? Здесь нужен, — и рассказал о разговоре с парикмахером.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Сейчас вызову Одессу, — обещал полковник. — А пока давайте-ка сделаем так. Лейтенант Зозуля попробует поговорить с теткой Ютковской.
Хаблак пошевелился и открыл глаза.
