Мы спорили и спорили. Он не отступал.
Она опять судорожно сглотнула.
— Вот почему я на следующее утро послала ему записку. Я не могла все оставить так. Я хотела заставить его понять — то, что он хочет, невозможно.
— В самом деле?
— Ну разумеется! Он пришел, но не хотел слушать, что я ему говорила, и продолжал настаивать. Я сказала, что не люблю его, что я его ненавижу. — Она остановилась, тяжело дыша. — Я вынуждена была быть грубой. Так мы и расстались, окончательно рассорившись. А теперь… он мертв.
Пуаро видел, как ее руки прокрались друг к другу, видел сплетенные пальцы, выступающие костяшки пальцев сжатых рук. Это были крупные, довольно жестокие руки.
Ее переживания передались ему. Это была не печаль, не грусть — нет! Это была злость. «Злость эгоистки, — подумал Пуаро, — чьи расчеты не оправдались».
— Ну так что, мосье Пуаро? — Она снова владела собой. — Что мне делать? Рассказать или держать все при себе? Вот что случилось на самом деле, но, вероятно, не так легко этому поверить.
Пуаро посмотрел на нее долгим, испытующим взглядом. Он не думал, что Вероника Крэй сказала правду, и все-таки в ее рассказе чувствовалась искренность. «Все это действительно было, — подумал он, — но происходило иначе».
И вдруг он понял. Это была правдивая история, но… перевернутая. Это она не могла забыть Джона Кристоу. Это ее отвергли и оттолкнули. И теперь эта разъяренная тигрица лишилась того, кого она считала своей законной добычей, и, чтобы хоть как-то излить досаду и злость, она придумала свой вариант «правды», который мог бы удовлетворить ее уязвленную гордость, удовлетворить голод по человеку, ускользнувшему из ее жадных рук. Разве можно признать, что она, Вероника Крэй, не смогла получить желаемого! Поэтому она перевернула все с ног на голову.
Пуаро глубоко вздохнул.
— Если это касается смерти Джона Кристоу, вы должны были бы все рассказать, если же нет… а я не вижу тут связи… думаю, вполне оправданно держать все это при себе.
Он понял, что она разочарована. Ему показалось, что в данный момент его гостье очень хотелось бы швырнуть эту историю на страницы газет. Зачем она пришла к нему? Испытать свою версию на нем? Посмотреть, как он отреагирует? Или убедить его использовать эту историю?
Если его спокойная реакция и разочаровала ее, виду она не подала. Поднявшись, она протянула ему изысканной формы кисть:
— Благодарю вас, мосье Пуаро. То, что вы посоветовали мне, выглядит чрезвычайно разумным. Я рада, что пришла к вам. Я… мне хотелось, чтоб кто-нибудь знал.
— Ценю ваше доверие, мадам.
Когда она ушла, Пуаро приоткрыл окна. Он был небезразличен к запахам. Запах духов Вероники ему не нравился. Очень дорогой, но приторный и навязчивый, как она сама.
Отряхивая занавески, Пуаро спросил себя, не она ли убила Джона Кристоу. Вероника Крэй хотела бы убить его… В этом Пуаро не сомневался. Она бы с удовольствием нажала курок… а потом с наслаждением смотрела бы, как он шатается и падает.
Однако за мстительной злостью скрывалось то, что помогало его посетительнице безошибочно оценивать свои возможности, — холодный расчетливый ум. Как бы сильно ни хотелось Веронике Крэй убить Джона Кристоу, она едва ли решилась бы на такой риск.
Глава 23
Предварительное слушание дела закончилось. Это была чистейшая формальность, и, хотя все заранее знали об этом, почему-то каждый почувствовал облегчение. По просьбе полиции слушание было отложено на две недели.
Герда приехала из Лондона вместе с миссис Паттерсон в арендованном «Даймлере». На ней было черное платье и шляпа, которая ей совсем не шла. Она выглядела нервной и потерянной. Готовясь снова сесть в «Даймлер», она задержалась, увидев, что к ней направилась леди Энкейтлл.
— Как вы, дорогая Герда? Надеюсь, вы не очень плохо спите? Мне кажется, все прошло так, как мы и ожидали. Как вы считаете? Очень жаль, что вас не было с нами в «Лощине», но я вполне понимаю, как тяжело бы это было для вас.
— Это была идея мисс Кольер: приехать — и сразу же обратно, — сказала миссис Паттерсон своим неизменно деловым тоном, с упреком глядя на сестру, которая не представила ее должным образом. — Дорого, конечно, но мы подумали, что имеет смысл.
— О, я согласна с вами.
— Я сразу же забираю Герду и детей прямо в Бексхилл, — понизила голос миссис Паттерсон. — Ей сейчас нужен покой и отдых. Эти репортеры! Вы себе представить не можете… Прямо кишат вокруг Харли-стрит.
Какой-то молодой человек щелкнул фотоаппаратом, Элси Паттерсон втащила сестру в машину, и они уехали.
На мгновение мелькнуло лицо Герды под полями несуразной шляпы. Оно было пустое, растерянное… похожее на лицо полоумного ребенка.
— Бедняга, — пробормотала вполголоса Мидж Хардкасл.
— И что все находили в этом Кристоу? — раздраженно сказал Эдвард. — Эта несчастная женщина выглядит совершенно убитой.
— Она была полностью поглощена им, — сказала Мидж.
— Почему? Он был эгоистом… по-своему хорош в компании, но… — Он оборвал фразу и, помолчав, спросил: — Что вы думаете о нем, Мидж?
— Я? — Мидж задумалась. Наконец сказала, сама удивившись своим словам: — Мне кажется, я уважала его.
— Уважали? За что?
— Он хорошо знал свое дело.
— Вы имеете в виду медицину?
— Да.
Они вынуждены были прервать разговор. Генриетта намеревалась подбросить Мидж в Лондон в своей машине. Эдвард должен был уехать вместе с Дэвидом поездом — сразу после ленча. Прощаясь, он неопределенно сказал:
— Мидж, вы должны как-нибудь пообедать со мной. — И Мидж ответила, что рада бы, но обеденный перерыв у нее только один час. Эдвард улыбнулся своей милой улыбкой: — О, это совершенно особый случай. Я уверен, они поймут.
Затем он подошел к Генриетте.
— Я позвоню тебе.
— Да, пожалуйста, Эдвард. Но, возможно, меня не будет дома.
— Не будет дома?
Она насмешливо улыбнулась:
— Поеду куда-нибудь топить свою печаль. Уж не думаешь ли ты, что я буду сидеть и хандрить?
— Я не понимаю тебя, Генриетта, — медленно сказал он.
Ее лицо смягчилось.
— Милый Эдвард! — неожиданно сказала она, пожав ему руку. — Люси, — обратилась Генриетта к леди Энкейтлл, — я смогу снова приехать в «Лощину», если захочу?
— Конечно, дорогая, — ответила леди Энкейтлл. — К тому же через две недели опять назначено слушание.
Генриетта отправилась на рыночную площадь, где оставила свою машину. Чемоданы, ее и Мидж, были уже погружены. Они с Мидж уселись, и машина тронулась с места.
Поднявшись вверх на холм, они выехали на дорогу. Внизу под ними в холоде серенького осеннего дня слегка вздрагивали коричневые и золотые листья.
— Я
