«Мария Галачьянц прислала новое сообщение».
«Вы не волнуйтесь. Я уже смирилась, Вы же знаете. Странно: когда папа впервые принес мне этот эликсир, я не хотела его пить. Почему-то боялась. Умирала, но все равно боялась выпить эту жидкость из темной бутылочки. Знай я тогда о том, что Вы мне рассказали, то никогда не согласилась бы жить такой ценой. Мне кажется, если бы я сознательно сделала этот выбор: убивать других, пусть и чужими руками, чтобы самой оставаться в живых — то никогда бы уже не стала прежней. Это изменило бы меня навсегда. А я хочу оставаться собой, пусть уже совсем недолго».
Я думаю о том, что силы воли, мудрости и самообладания в этой совсем юной девушке больше, чем во многих из тех, кто считает себя мужчинами. Не нужно быть сильным человеком для того, чтобы ударить; принять удар и устоять на ногах — вот в чем настоящая сила.
Мне пора собираться. Скоро наступит время для звонка Кардиналу, и нужно быть готовым к выходу. Я надеваю бронежилет поверх рубашки, затягиваю ремни на липучках. Пистолет с легким щелчком входит в пластиковую кобуру на поясе справа. Запасная обойма вложена в узкий кармашек. На левое плечо я креплю вертикальные ножны. В прошлый раз, отправляясь на заброшенный завод, я совсем забыл про свой старый боевой нож, но это и неудивительно: я не пользовался ни им, ни пистолетом почти три года и всего месяц назад пребывал в уверенности, что Мне больше никогда не придется использовать оружие. Но теперь нож со мной, крепко сидит в потертом чехле рукояткой вниз, чтобы можно было выхватить его одним движением, направляя вороненый клинок точно в горло. Или в сердце: почерневшее, подгнившее и сморщенное от времени, как упавшее на землю яблоко, сердце старого упыря.
Я набрасываю пиджак поверх бронежилета и опускаю в карман новую пачку сигарет. Их тоже должно быть с избытком, как и патронов.
Остается еще несколько минут. Я присаживаюсь перед ноутбуком и вижу последнее сообщение.
«Я тут посмотрела, что новолуние будет через две недели. Не так уж и плохо. Но мне все-таки лучше поторопиться с переводом, если я хочу успеть его закончить. Не стоит оставлять после себя незавершенных дел. А Вам я желаю сегодня удачи. И еще раз прошу, не переживайте за меня. Не каждую заколдованную принцессу можно спасти, даже если перебить всех драконов».
Глава 20
К полуночи похолодало, и моросящий дождь превратился в снег, частый и мелкий, как крупа. Серое косматое небо посветлело, как будто темная стылая влага, которой набухали тяжелые низкие тучи, замерзла в сыплющееся сверху плотное ледяное крошево. Черная мокрая полоса трассы постепенно белела, застилаемая снегом, и Алина еще раз порадовалась тому, как хорошо держит дорогу ее новый автомобиль и как безупречно слушается руля, проходя повороты извилистого шоссе.
Алина свернула с трассы на боковую дорогу, ведущую к коттеджному поселку, где находился дом ее отца, который вот уже неделю был и ее домом. Она знала, что папа не спит и ждет ее, сидя у себя в кабинете или на кухне. Сегодня им предстояло о многом поговорить, и прежде всего о том, зачем потребовалась Алине эксгумация останков ее матери и к каким результатам привело это исследование, ради которого пришлось потревожить мирно покоившиеся под надгробной плитой милые кости.
Снег стал таким густым, как будто белесые тучи осели на землю, и большой двухэтажный дом был едва виден во тьме и клубящемся снежном тумане. На первом этаже тепло и приветливо светилось одинокое окошко. Высокие металлические ворота открылись в ответ на нажатие кнопки пульта, вспыхнули синеватым таинственным светом фонари, и Алина поехала по подъездной дорожке мимо темных величественных силуэтов молчаливых деревьев. Газон, покрытый хрусткой коркой опавших листьев, уже прихваченных первым морозом, поседел, припорошенный снегом, как рассыпанной солью. Плохая примета.
Алина поставила машину на площадке у гаражных ворот и вошла в дом.
Ее встретила теплая уютная тишина. Алина сняла пальто, стряхнула с золотистых волос блестки подтаявших снежинок и прошла на кухню. Отец сидел за столом перед безмолвно мерцающим экраном телевизора, на котором неторопливо сменяли друг друга яркие пейзажи далеких стран и о чем-то с энтузиазмом рассказывали люди в одежде путешественников. Открытая бутылка «Brunello di Montalcino» была пуста наполовину, рубиновым светом сияла в высоком бокале драгоценная кровь благородного винограда.
— Привет, папа, — сказала Алина.
— Привет, дочка. Будешь ужинать?
Алина подумала и покачала головой:
— Нет, спасибо. Если честно, я что-то так устала за сегодня, что есть совсем не хочется.
— Тогда вина?
Алина кивнула и села рядом. Отец поднялся, достал из кухонного шкафчика еще один бокал и налил вино, которое, словно радуясь свободе, засверкало глубокими оттенками красного.
Некоторое время они сидели молча: отец и дочь, наедине друг с другом и своими мыслями, на тихой светлой кухне, время от времени отпивая из бокалов терпкий осенний напиток и глядя в окно, за которым металась темнота ненастной ночи и проносились подхваченные ветром снежные облака, мелькая в свете уличного фонаря, как тысячи мятущихся белых мошек.
— Как дела? — нарушил молчание отец.
— Все хорошо.
— Ты как будто разочарована чем-то.
— Наверное, это просто усталость. Знаешь, столько всего накопилось за последнее время.
— Удалось узнать то, что ты хотела?
— Да. Удалось.
Сергей Николаевич замолчал, вопросительно глядя на Алину. Она вздохнула. Откладывать разговор было бессмысленно и несправедливо: отец имел право знать правду, и Алина понимала, что он хочет этого так же, как хотела она сама. Но что она может ему рассказать? Про тайны средневековых алхимиков, обернувшиеся кровавым безумием, про мистический ассиратум, старинные манускрипты, про медицинский центр «Данко», его зловещие подземелья, про девочку, умирающую в огромном, похожем на замок доме на Островах, и самое главное, про волка-оборотня, который и оказался тем убийцей, который тринадцать лет назад отнял у них жену и мать? Она сама не до конца могла уложить в сознании явления и события последнего месяца своей жизни, которые так противоречили всему, что она успела узнать и, как полагала, понять про этот мир за почти тридцать лет своей жизни. Возможно, она бы и могла объяснить все это отцу, может быть, даже смогла бы его убедить в реальности таких явлений, в которые не до конца верила сама, но сейчас она чувствовала себя слишком усталой, слишком измученной, для того чтобы не только говорить, но даже думать обо всем этом. К тому же у нее уже была готова история, предназначавшаяся для этого разговора, и Алина спокойно поведала отцу ту версию событий, которую он мог принять как истину и которая теперь станет для него таковой на всю оставшуюся жизнь.
Она рассказала о серии страшных и таинственных убийств, совершенных в центре города в течение этого года неизвестным злодеем. Рассказала, как, приехав по вызову на очередной труп, сразу узнала те раны, которые когда-то были нанесены ее матери, и как приложила множество усилий к тому, чтобы связать воедино эти преступления с событиями тринадцатилетней давности. Как один удивительно проницательный следователь установил, что характер повреждений, нанесенных несчастным жертвам, схож с описанием оккультных ритуалов в одной не очень известной, но, к сожалению, общедоступной книжке. Не слишком вдаваясь в подробности, она рассказала, как благодаря детальному изучению всех, кто мог предметно интересоваться этой книгой, опасный безумец, повредившийся рассудком от чрезмерно глубокого изучения мистической литературы, был найден, а потом и убит при попытке его задержать. И как после того, как в ее руках оказался кинжал зловещего потрошителя, она была обязана убедиться в том, что это именно то оружие, которое когда-то оборвало жизнь мамы.
Отец внимательно слушал, и Алина очень надеялась на то, что он не станет задавать уточняющих вопросов, на которые она не была готова ответить. Но Сергей Николаевич дослушал до конца, а когда Алина наконец закончила рассказывать о том, как окончательно убедилась, что виновник смерти ее матери мертв, лишь молча кивнул и сделал глоток из бокала.
— Значит, это был маньяк? — спросил он.
— Да, папа, — устало ответила Алина. — Совершенно сумасшедший тип.
— Как странно, — заметил отец. — Он совершил свое первое убийство тринадцать лет назад, затих на долгие годы, а потом вдруг начал убивать направо и налево, как будто окончательно обезумел.
Алина пожала плечами.
— Так бывает, — сказала она. — Я не очень хорошо разбираюсь в судебной психиатрии, а у самого преступника, увы, уже ничего не удастся спросить, так что, кто знает, что творилось у него в голове.
