не приму, – так весело произнес Алик, будто готовился не к смерти, а к дню рождения.
– Спасибо, – никак не проявляя удивления, согласилась Матушка. – Я действительно давно не отчитывалась перед жителями.
– Вот и подходите, когда ждать? – спросил Алик.
– Через пятнадцать минут буду, – ответила Матушка.
Слегка прихрамывая, Матушка зашла в телерадиокомпанию маленького нефтяного города. Алик всмотрелся. Потеря веса не омолодила ее. Лицо мелко измяла старость. Но радость от возвращения на давно забытую трибуну светилась в ее глазах.
Прошлые конфликты во время оттепели всегда забываются. Она понимала, что Алик рискует должностью, пригласив ее на интервью, но ей это интервью было выгодно, и, зная Алика, она понимала, что в этом приглашении он имел и свой интерес.
Излишнее объяснение съедает предмет. Чем дольше крутишь карандаш в точилке, стараясь сделать его максимально острым, тем короче он становится, тем меньше он служит.
– Я приехала сюда, как член фракции,.. – начала излагать цели визита Матушка.
Алик поморщился.
– Прошу, все, что угодно, но никакой рекламы «Единой России», – отрезал он.
– Да, ладно, ладно, – начальственно с оттенками материнской любви согласилась Матушка, не принимая всерьез антипатии Алика к тиражируемой всеми редакторами политической партии…
Съемочный павильон уже сиял фонарями. Матушка и Алик не были новичками, деревенеющими перед стекляннокосмическими взглядами телевизионных камер.
Видя на мониторе, что он в кадре один, Алик без промедления открыл программу:
– Здравствуйте, уважаемые телезрители. Сегодня у нас в гостях человек, которого давно уже не было в этом съемочном павильоне, которого многие любят и на которого многие надеются. Это Матушкова…
Скачок с крупного плана на общий, словно бы распахнул занавес. Алик ощутил приятную неожиданность, которую испытал обычный зритель, и котлету, застрявшую в дыхательном горле главного телезрителя маленького нефтяного города – его главы – Хамовского. Это его развеселило, а затем порадовала сама Матушка.
– Если бы не Алик, то это интервью не состоялось бы. Он меня пригласил сюда. Я вообще считаю, что это самый достойный журналист этого города…
Алик сделал эту передачу так, будто в последний раз выступал в эфире местного телеканала. В ходе интервью он напомнил об уголовном деле Хамовского, о врачебных ошибках и о росте младенческой смертности, но все упоминания Матушки о фракции «Единая Россия», от которых та не удержалась, он вырезал при перезаписи программы.
После этого интервью жители города, встречая его на улицах, спрашивали телефон знаменитой депутатши, а сама Матушка позвонила из столицы округа ему лично домой и предложила помощь. Она щебетала, как птица в предчувствии весны, но Алик прекрасно знал цену ее весеннего щебета, он всегда исчезает, стоит подуть холодным ветрам, а в отношении политики – это просто дань вежливости:
– Я буду следить за ситуацией…
– Обязательно сообщайте мне обо всем…
– Свяжусь с губернатором…
Хорошая музыка лишь услаждает слух, а ее исполнители редко приходят на помощь, но искра надежды в сердце Алика возникла, как итог столкновения с высоким искусством весеннего щебета Матушки.
«Возможно, она и вмешается», – внезапно поверил даже Алик, с его-то опытом, но он был не единственным обманутым Матушкой в этом маленьком нефтяном городе, что его извиняет. Собственно, он тут же покуражился сам над собой:
«Иллюзии как пламя свечи, они живыми тенями бродят по стенам, но стоит задуть неустойчивый огонек, как окружающий мир погружается во мрак».
«Нет, – поправил он сам себя. – Свечу можно зажечь еще раз. Неверное сравнение.
Иллюзии, как свечи, горящие на елке, стоит погасить хотя бы одну и жизнь бледнеет. Уже ближе. Но нет определенности в безусловной смерти иллюзии, ведь опять же можно приобретать новые свечи. А если нет, а если иллюзии коренятся в детском сознании и воспитании – тогда они не восстанавливаются. Но ты ушел от ответа на этот вопрос – ты просто констатируешь факт – без иллюзий «жизнь бледнеет» – с этим не поспорить».
***
В это время коллектив телерадиокомпании маленького нефтяного города охватила революционная истерия. Задрин шел от одного рабочего места к другому, обрабатывая каждого отдельного сотрудника, как отдельный клубничный кустик. Фраза «мочить главного редактора!» – стала паролем, с которым встречались в курилке и с которым поодиночке выходили из курилки. Клубничные кустики не имели больших претензий, но мочить начальника плохого ли, хорошего ли на Руси испокон веков считалось делом богоугодным, а клубничные кустики, объединенные в толпу, уже и не имели иных инстинктов, как навалиться скопом на подранка и добить его подручными средствами.
Народ не искал в этом занятии привычного охотнику промыла мясца или шкуры, нет. Речь шла лишь о том, чтобы добить и потешиться, глядя, как жертва корчится в луже собственной крови.
ТЕЛЕВИЗИОННОЕ СТАДО И ОФИЦИАЛЬНЫЙ ПАСТУХ
«И микроб может управлять человеком».
Любая нация являет собой определенный набор постоянно нарождающихся тенденций и характеров. Этот набор можно принимать, а можно отвергать, но валять дурака не стоит: надо соответствовать образу. Алик не соответствовал и не стремился, но интуицией природа его наградила, и он видел за внешне прежними улыбками своих сотрудников, кинжалы спрятанных за спинами ножей.
«Надо провести собрание. Поговорить, объясниться», – запоздало подумал он и объявил о своем решении.
Все отреагировали беззвучно, кроме обычно спокойной Буковой. Она сидела перед монитором в наушниках, которые не сняла, хотя бы из мал-мальского уважения к главному редактору, и просматривала отснятый материал. Думая, что Букова не услышала объявление о собрании, сказанное спокойным тоном, Алик сказал чуть громче:
– Татьяна, завтра будет общее собрание. Ты слышишь?
Букова сняла наушники и истерично вскрикнула, не поворачиваясь к Алику:
– Если на собрании не будет присутствовать Хамовский, то я не приду.
Выпалив это в пулеметном стиле, она вновь надела наушники, показывая, что разговор окончен. Типичная антивежливость старого состава, с которой, как думал Алик, было покончено с уходом Валер, Мордашко, Задриной, воскресла. Звездность деревенского телевидения быстро создавала из людей самые обычные памятники под сосной, что-то вроде пеньков, обросших горящим по осени мхом.
– Татьяна, во-первых, с тобой разговаривает начальник. Ты хотя бы из вежливости сними наушники и повернись, – решил проявить нрав и Алик.
И тут в поведении Буковой возникла агрессия зайца, внезапно почувствовавшего себя сильнее льва. Она повернулась к Алику и злобно глянула.
«Ох, ты! – мысленно вскрикнул Алик. – Это может означать только одно: спиной этот буковский заяц ощущает незримую тень еще более свирепого хищника. Это мог быть только Хамовский. Он им пообещал, что меня снимут».
Алик продемонстрировал ожидание. Остатки подчиненности заставили Букову снять наушники.
– Татьяна, прошу присутствовать на собрании, завтра, в десять часов утра, – попросил Алик.
– Без
