Начались участки голого льда. Легкая поземка успела прикрыть лед тончайшим слоем снежной пыли. Я упал один раз, потом второй. После третьего падения пришлось долго лежать и растирать ушибленное колено. Отдохнув, я опять встал на лыжи, присел верхом на палки, чтобы они служили, как тормоз, и заскользил.
Повидимому, я приближался к участку склона наибольшей крутизны, потому что лыжи понеслись неудержимо. В ушах свистело, лицо жег ветер, в глазах рябило от теней, лежавших в неровностях снега. Удерживаясь от падения, почти бессознательно я присел на лыжные палки тяжелее, и скорость сразу же уменьшилась. Металлические штыри на концах палок, когда я садился, бороздили снег и замедляли движение.
Окутанный вихрем снежной пыли, я приближался к краю ледника. Меня еще никто не мог видеть, но мой спуск сопровождался таким скрежетом палок, что не услыхать мое движение было нельзя.
Залаяли собаки. Первым заволновался Бельчик, а потом его волнение передалось остальным. Когда я увидел палатку, лаяли уже все собаки.
У палатки я взял последний отсчет по анероиду. Давление, по сравнению с самым первым отсчетом, перед подъемом, понизилось. Пращ-термометр показывал 4° тепла. Только теперь я обратил внимание на снег. Он стал мягким и голубым. На глазах оседал и насыщался водой.
7. ВЕСНА ИДЕТБыли первые числа июня. Начиналась весна. На тундре появлялись всё новые и новые пятна щебнистой земли. Снег становился рыхлым. Он податливо оседал не только под ногами людей. В него врезались лыжи и полозья нарты, проваливались собаки.
Еще через два дня мы подъехали к заливчику, куда нас доставил самолет. Забрав весь груз, направились на юг. Еще два дня пришлось затратить для того, чтобы пройти сорок километров и подойти к берегу моря в том месте, где вплотную к нему подступал край ледникового щита. Здесь мы разбили палатку на мелком и уже сухом песке, под защитой массивной скалы песчаника. Неподалеку от палатки уже пробился первый ручеек.
С новой стоянки я еще раз поднялся на ледник и прошел по нему около двадцати километров, чтобы убедиться, что там нет «нунатаков», — окал. Опять передо мною лежала ровная, заснеженная поверхность мощного ледяного панцыря. Ни одного камня, ни выступа скалы не было видно вокруг. Снова, как и несколько дней назад, я очутился в ином мире. Здесь всё еще была зима, — морозец пощипывал уши, — и я невольно подумал, что нам, спасаясь от стремительного натиска весны, возможно, придется подняться на ледник.
На берегу, в нескольких шагах от нашей палатки начинались скалы. Толстые плиты песчаника были обточены ветрами и имели самую причудливую форму. Многие скалы походили на людей или диковинных животных, на поверхности некоторых плит имелись углубления, похожие на маленькие пещеры. Я видел громадный качающийся камень. Он начал сползать, но задержался на выступе своего основания так, что центр тяжести пришелся прямо над точкой опоры. Эту плиту, весом не менее тонны, можно было качнуть одной рукой. Отпущенная, она принимала первоначальное положение. Гигантские столбы песчаника высотою с двух- и трехэтажные здания, обточенные ветром, стояли на берегу моря, как колонны какого-то древнего храма.
За скалами шумела река, хотя воды еще было так мало, что я легко ее перешел. По пути к морскому берегу, а потом и при движении вдоль берега я встретил еще несколько ручьев. Почти все они текли в снежных руслах. Течение было медленным, русла нередко перегораживались снежными перемычками — забоями; в таких местах вода скапливалась и образовывала маленькие озерца.
Над морским берегом летали птицы: белогрудые кайры, серые с ярко-красными лапками чистики, белоснежные чайки. Наступала пора гнездованья, птицы торопились подготовиться к кладке яиц. Пуночки, маленькие и очень похожие на воробьев, порхали над вытаявшей тундрой, стучали клювиками в сухие головки прошлогодних маков. Оживились лемминги — маленькие серые грызуны.
Небо было безоблачным, светило солнце, было тепло. Ветерок, который в начале пути был мне попутным, теперь усилился и дул в лицо.
Уже недалеко от палатки берег опять круто повернул, образуя залив. Поверх льда в заливе стояла вода. Мелкие волны, ударяясь о торосы, шумели. Идти по глубокому снегу против ветра было тяжело, и я свернул на лед. Вода вначале была до щиколоток, но глубина медленно возрастала, и скоро я вынужден был поднять голенища сапог, а через четверть часа снова выбрался на берег.
Ветер стал яростнее. Он поднимал с вытаявших участков морской террасы сухой песок и больно сек лицо и руки. Морские раковины с шелестом передвигались по галечнику и нередко взлетали в воздух.
С трудом я подошел к палатке. Заботливый Крутов завалил ее полы камнями. Собаки лежали, сгрудившись в кучу и повернувшись к ветру спинами. Их носы, глаза, уши были забиты песком. Ветер раздувал шерсть и забрасывал их песком. Песок был даже в палатке. Он проник в кастрюлю с супом, в чай, песком были посыпаны сухари и сахар.
— Нет, — сказал Крутов, — пурга лучше.
8. ПО МОРСКОМУ ЛЬДУК утру ветер стих. Собаки долго отряхивались от песка. Мы перетащили нарту на полосу снега, тянувшуюся вдоль подножия ледника, погрузились и поехали. Вода в заливе не убыла, — нечего было и думать пересекать залив на собаках. Оставался путь по леднику.
Край ледникового щита, там, где он соприкасался со льдом залива, был загроможден моренами. Неправильной формы холмы и гряды тянулись на несколько километров.
Мы могли двигаться только выше морен. Выискивая путь, я на лыжах пошел вверх по склону. Крутов осторожно направил вслед за мной собак. На нарте было не меньше трехсот килограммов груза. Для восьми собак это было многовато. Широко расставив короткие лапы, наклонив большую лобастую голову, шел Серый. Его дыхание было тяжелым и частым. Иногда он налегал на лямку так сильно, что начинал хрипеть и задыхаться.
Изо всех сил старалась Найда. Хорошо тянули Лис и Бельчик. Добросовестная Старуха не отпускала лямку и шла по пятам Сокола. Толстому Нордику с первых шагов подъема стало жарко, и он ослабил лямку.
— Ну, ну, не балуй! — крикнул каюр и первый раз опустил бич на широкий зад Нордика.
Начались участки голого льда. Я остановился и стал снимать лыжи, чтобы помогать собакам, но не успел. Раздался крик Крутова.
Нарта лежала набоку. Мы попытались поднять ее, но не смогли. Из одной банки вылетела пробка, и керосин потек на лед. Крутов выхватил из-за пояса нож и двумя ударами перерезал веревки, стягивающие груз. Это позволило поставить нарту, уложить груз и снова крепко-накрепко увязать его веревками.
Выискивая проход между моренными холмами, помогая собакам там, где склон ледника был засыпан щебнем и песком, объезжая пятна голого льда, мы, наконец, поднялись выше морен.
Поверхность ледника здесь была почти горизонтальной, и мы за час легко достигли окончания моренной гряды.
С высоты было хорошо видно, что лед на море ровный и сухой, — пресная вода, залившая лед в бухточке, туда еще не дошла.
Тормозя нарту, мы осторожно спустились с ледника. Морской лед был прикрыт таким тонким слоем снега, что сквозь него просвечивала голубизна льда. Лучшей дороги нельзя было и придумать. Собаки бежали легко и быстро, я не мог угнаться за ними на лыжах.
Крутов предложил мне сесть на нарту.
— Увезут? — посомневался я.
— Садитесь! — настаивал каюр. Я сел на высоко нагруженную нарту.
Впереди, насколько можно было видеть, тянулся пологий ледяной берег, образованный склоном ледника, спускавшегося прямо в море. Кое-где виднелись то голубые, то зеленые обрывы льда. Неподалеку от обрывов торчали впаянные в морской лед небольшие айсберги.
По компасу я взял направление на ледяной мыс, записал показания одометра.
— Пошли! — скомандовал Крутов собакам и помог стронуть нарту с места.
Собаки побежали. В их беге было столько задора, что каюр не удержался и запел. Услышав голос своего хозяина, собаки побежали еще быстрее. Серый понесся вскачь; его висячее правое ухо вскидывалось и болталось, как кусочек тряпки. Кончики стоячих ушек Найды заколебались из стороны в сторону, в такт прыжкам. Кто-то взвизгнул, — кажется, Лис, — залаял Бельчик, тявкнули Сокол и Нордик. Только в побежке одной Старухи чувствовалась усталость. Ее лямка ослабла, — собака бежала тяжело, дышала с присвистом, отставала.
Крутов пропустил между копыльями нарты остол — палку, на конце кованную железом. Металлический штырь врезался в лед и прочертил глубокую борозду. Щелканье счетчика одометра стало редким.
— Перед мысом будь осторожнее, — попросил я каюра. Действительно, впереди скоро показались трещины.
Ледяной мыс представлял собою язык ледникового щита. В своем медленном, но непрерывном движении ледник напирал на морской лед и вызывал появление трещин. Трещины начинались от ледникового мыса и протягивались далеко в море. Вначале они были узкими, едва приметными, но скоро расширились до полуметра. Пара за парой, собаки прыгали через трещины, длинная нарта проскакивала следом и скользила дальше.
