Анна Сергеевна приблизилась к нерпе шагов на шесть-семь. Прогремел выстрел. Нерпа, взметнувшись на задних ластах, чтобы броситься в лунку, упала замертво. Мы подбежали к добыче.
— Зачем? — возмутилась Анна Сергеевна. — Я хотела только посмотреть ее поближе. Ведь жалко.
— А собак чем кормить будем? — спрашивает Крутов. — Собак разве не жалко?
Убитая нерпа лежит у круглой лунки во льду. Через такую отдушину, «продух», которую морские звери поддерживают на протяжении всей зимы, они вылезают на лед, чтобы подышать, а весною — погреться на солнце. Добычу взваливают на нарту, и мы снова продолжаем движение.
Тяжелый путь! Шесть часов затрачиваем на то, чтобы пройти двенадцать километров. Ушаков, Гришин и я тащим сани, Анна Сергеевна сняла лыжи и подталкивает сани сзади. По нашим следам с трудом продвигается упряжка.
Вот, наконец, и база, оставленная вездеходом. Знакомых мест не узнать. Всюду выступили черные пятна земли, вытаяли россыпи камней, береговые скалы.
Надо торопиться, — уже на исходе последняя неделя июня. Следовало бы и людям и собакам дать два-три дня отдыха, но сейчас не до этого.
На другой день на нарту и легкие лыжные сани складываем половину груза и начинаем пересекать пролив. С первых же шагов нарта вязнет в снегу и кренится то на один, то на другой бок. Собаки проваливаются по брюхо. Не легче и людям. Даже лыжи глубоко проседают во влажном зернистом снегу.
Собаки в упряжке не умеют идти шагом. Взвизгивая и полаивая, хрипло и с присвистом дыша, они бросаются за нами вскачь.
Крутов бежит сбоку и придерживает нарту. Ему очень тяжело бежать по глубокому снегу. Он проваливается иногда выше колен.
Через каждые полкилометра мы останавливаемся и отдыхаем.
Собаки немедленно ложатся. Старуха едва тянет ноги, остальные дрожат от напряжения.
На середине пролива Крутов снимает с нарты половину груза и оставляет его на снегу. Восемь часов требуется на пересечение пролива. Наконец, последним усилием вытаскиваем сани на высокий крутой берег нового острова и ставим палатки.
Все устали так, что далее не хочется есть. Лежим в палатке на разостланных спальных мешках, пьем чай и не можем напиться. Собаки лежат на обнаженной от снега и уже сухой террасе, и ни одна из них не шевельнется, не поднимет головы.
На следующий день Крутов поехал на большой остров за остатками груза, а мы втроем, оставив в лагере Анну Сергеевну, отправились на середину пролива, чтобы взять сваленное с нарты накануне.
Мы уже успели вернуться, пообедали, легли отдыхать и только тогда рассмотрели в бинокль упряжку Крутова. К палатке каюр подъехал только спустя четыре часа.
В упряжке было только семь собак. Старуха совсем не могла идти. Каюр выпряг ее и оставил по ту сторону пролива.
— Как вам не стыдно! — возмутилась Анна Сергеевна.
— Ведь не мог же я везти ее сюда на нарте! — возразил Крутой.
— Уж лучше пристрелили бы!!
— Зачем стрелять? Если суждено, так подохнет сама, а нет, так выживет. Я ей целый мешок рыбной муки оставил. — Анна Сергеевна успокоилась.
Я решил дать собакам отдых. Мы же стали выходить в маршруты на лыжах, хотя это было очень трудно, снег совсем раскис.
К вечеру второго дня к палаткам медленно подошла Старуха. Анна Сергеевна взяла ее к себе. Собака жалобно скулила. Ее губы, усеянные седыми волосками, болезненно вздрагивали. Она с трудом вставала, взвизгивала, когда дотрагивались до ее задних лап. Анна Сергеевна достала аптечку и положила собаке на больные лапы компресс.
За неделю мы успели пройти маршрутами большую площадь и разведали путь вперед. Когда Крутов стал запрягать собак, к своему месту в упряжке подошла и Старуха. Каюр погладил ласково ее седую морду и тихонько оттолкнул.
— Беги за нартой, — сказал он, — поправляйся.
13. РАСПУТИЦАВыезжаем ночью. Легкий морозец охватил поверхность снега. Образовался наст — корочка, выдерживающая и нарту и собак. Время от времени под тяжестью груженых саней или под лыжником снег проседает. Широкие пласты наста с глухим шумом опускаются вниз.
Идем на юг. Ночное солнце светит нам в спину. Дорогу часто перебегают лемминги. Маленькие буровато-серые комочки бегут по снегу от одной проталины к другой. Внезапно они прячутся под снегом, — пользуясь лабиринтом ходов, скрываются от опасности и вновь появляются далеко в стороне.
Весна вступает в свои права. Чем дальше, тем больше встречается ложбин, в которых скопилась вода.
На одной из остановок, лыжи, воткнутые в снег недалеко от палатки, оказываются лежащими на голой земле. Снег тает на глазах. Но только через два дня, совершив необходимые маршруты, трогаемся дальше. Вершины плоских увалов вытаяли совсем. В ложбинах, куда в течение долгой зимы сдувало снег, стоит вода, смешанная со снегом. Чистый снег держится только на пологих склонах, но и он такой рыхлый, что идти по нему невозможно.
Крутов ведет собак по кромке снега, там, где он соприкасается с землей. Здесь узкая полоска его твердая, иногда обледеневшая.
Собаки бегут быстро, послушно выполняют команды каюра, точно сознают, что медлить нельзя.
Путь пересечен множеством ложбин, заполненных снежным месивом и водой. Снег пропитан водой настолько, что он уже не белый, а голубого или зеленоватого цвета.
Серый бросается вперед. За ним, сразу окунаясь в снежную кашу по уши, лезут остальные собаки. Нарта грузнет на высоту копыльев. Сани начинают задевать снег верхней обвязкой копыльев. Снежная каша так глубока, что коротконогому Серому, Найде и Бельчику не достать дна. Они плывут. Но нарта тяжела, под ней набилось столько мокрого снега, что собаки останавливаются. Крутов достает лопатку и, насколько достает рука, выгребает из-под нарты снег. Собаки начинают дрожать.
Встаем по двое с каждой стороны нарты и помогаем собакам. Парта снова продвигается до тех пор, пока под ней не скопится снег.
Маленький Буян — ему сейчас немногим больше пяти месяцем не отстает от Гришина. Он только на миг останавливается перед новым препятствием. Ему страшно. Он еще не просох от предыдущей ледяной ванны. Он дрожит, скулит и лает, а потом с размаху бросается в снежную кашу, барахтается и потихоньку ползет вперед.
С большим трудом мы продвигаемся за день на пятнадцать километров и останавливаемся на берегу большого ручья.
Вода уже прорвала снежные плотины. Бешеный поток мчится так быстро, что голова начинает кружиться от стремительно перекатывающихся мутных волн. Над рекой стоит легкий туман от брызг. Берег сотрясается, слышатся скрежет и удары перемещаемых потоком валунов и галечника.
Мы можем отдохнуть только один день. Подходят к концу запасы продуктов. Кончается собачий корм.
Надо отправляться на поиски продуктовой базы, которая два месяца назад была завезена вездеходом в центральную часть этого острова. Надо и работать.
На поиски базы отправились Крутов, Ушаков и Гришин. Они взяли рюкзаки, одну винтовку и пошли к леднику.
Я укрепил между камнями леер — длинную веревку, — привязал собак, чтобы не разбежались, а сам с Анной Сергеевной вышел в маршрут.
С большим трудом мы переправились через ручей, проследили его до впадения в реку и пошли берегом реки.
Река мчалась в глубоком ущелье. С оглушительным грохотом она срывалась с каменистых ступеней, образуя водопады.
Иногда поток скрывался под снежным мостом, перекинувшимся с берега на берег. Снежные надувы громадными карнизами нависали над самым руслом. Зеленая вода лизала основания карнизов. Надувы рушились и с тяжелым всплеском падали в воду.
На высоких скалах сидели птицы, равнодушно смотрели на нас. Берегом реки мы прошли до ее впадения в большой залив. Обратно, чтобы спрямить путь, направились через тундру.
Бурая равнина почти совсем вытаяла. Из-под небольших пятен снега сочилась вода. Кое-где начинали распускаться цветы: желтый полярный мак, арктический лютик, камнеломка. Жарко. Мы шли и думали о снеге, — как тяжело будет без него передвигаться с нартой!
Когда мы уже подходили к палаткам, нахлынул туман, но через полчаса он уполз в сторону моря.
Приготовили еду, пообедали, скормили собакам остатки рыбной муки, а потом сели за дневники.
Через час я выглянул из палатки. Всё кругом снова потонуло в тумане. Я взял винтовку и пошел встречать ушедших за продуктами. За мною увязалось несколько спущенных с леера собак.
Отойдя от палатки на километр, я выстрелил. Собаки, гонявшиеся за леммингами, насторожились, потом подошли ко мне и улеглись у ног. Где-то впереди, невидимая, шумела река. Я постоял, послушал, выстрелил еще несколько раз. Мне никто не ответил.
Шел первый час ночи, — мне стало тревожно. Я спустился к реке, нашел снежный мост, на котором еще сохранились следы людей, прошел по нему. За рекой следы терялись, и я шел медленно, останавливался, стрелял и прислушивался.
