в кои-то веки, все и ограничилось.
На Парижском автосалоне «Феррари» представила мировую премьеру – новую «308 GTB». Фактически, Энцо решил пропустить Франкфуртский автосалон, который обычно проходил в середине сентября, предпочтя ему французскую выставку, и он это сделал в основном по сентиментальным причинам: новые модели Феррари всегда представлял на автосалонах в Турине, Женеве и Париже.
Кризис, который охватил автомир, не ослаб, и «Феррари» находилась не в лучшем положении, чем другие автопроизводители. «У нас есть производственный потенциал в две тысячи машин, но на рынке сейчас спрос составляет всего тысячу триста», – объяснил Энцо. Некоторые традиционные для Феррари рынки, такие, как Ливан и Бразилия, были временно закрыты для импорта по причинам, никак не связанными с автомиром: «в первой стране идет стрельба, а во второй ввели налог в размере 207 процентов» на импортированные автомобили.
«Еще два года назад “Феррари“ не покупали, о ней просто мечтали. Сегодня же клиенту нужно только уточнить его предпочтения по цвету», – продолжал он. Тем не менее, Феррари оставался оптимистичным. «У нас много надежд на “308 GTB“. Это настоящая “Феррари“ с двигателем, производным от машины-чемпиона мира 1964 года».
В конце октября Энцо снова созвал прессу в Маранелло. Повод был двойным: презентация сезона-1976 и уход Луки ди Монтедземоло. Команда «Формулы-1» была в полном порядке, «312 T2» была красивой и, предположительно, конкурентоспособной, как и чемпион мира «312 T», поэтому уход юного team manager стал для всех неожиданным.
Монтедземоло был заменен на Даниеле Аудетто, который раньше был спортивным директором «Ланча», и Феррари представил изменения в руководстве спортивного подразделения как простую routine[89]. Лука перебирался в Турин, чтобы работать в «ФИАТ», но, подчеркнул Феррари, с большой долей вероятности он все равно отправится на европейские Гран-при. И присутствие обоих спортивных директоров на гоночных трассах – нового и старого, хотя формально Монтедземоло никогда не занимал этот пост – могло бы вызвать путаницу. Но Феррари очень ловко справился с этой ситуацией, шутливо назвав будущие командировки Монтедземоло «бегством от брака» – Лука собирался жениться в декабре – и, таким образом, распутал этот узел, не создавая конфронтацию.
То, что Феррари позволил Монтедземоло переехать в Турин, было на самом деле тактическим шедевром. С одной стороны, его юный и весьма компетентный сотрудник, который привел «Феррари» к чемпионству, добившись того, чего более опытным людям не удавалось сделать в течение одиннадцати лет, мог бы заботиться об интересах «жеребцов» в «ФИАТ» как никто другой в мире, и Феррари понимал, что друг в Турине ему необходим. С другой стороны, Великий Старик (пусть он и не говорил этого) избавлялся от человека, который своим энтузиазмом, образом поведения, харизмой и результатами на протяжении всего сезона отодвинул в тень даже его самого.
И хотя ни один из присутствующих не сказал этого в ходе пресс-конференции, через некоторое время после возвращения домой, обдумывая смену руководства, кто-то нашел смелость подтвердить это колонкой в своей газете. В статье под названием «Аньелли делают любезность Феррари» этот журналист – он не подписался, но в тумане, который окутывал Маранелло, Феррари не понадобилось много времени на то, чтобы выяснить, кто это был – буквально утверждал, что Энцо Феррари «вздохнул с облегчением», когда «Аньелли забрали у него Луку ди Монтедземоло».
Была улика: Монтедземоло «был безусловным лидером на трассах, где Энцо Феррари никогда не бывал». А за уликой последовало обвинение: «подозрение возникло из уверенности в том, что Энцо Феррари не любит помощников, особенно тех, кто разговорчив, умеет руководить, дипломатичен, но открыт для прессы».
Журналистом был Лоренцо Пилогалло, корреспондент Corriere della Sera, за которым Феррари всегда признавал «страстную эмоциональность и национальный дух» и с которым он вел интенсивные и вежливые дискуссии на протяжении многих лет. На следующий день миланская газета опубликовала аккуратный ответ Энцо.
«Странно, – говорил Феррари в примирительном тоне (теперь, когда он снова стал чемпионом мира, полемика, видимо, снова доставляла ему удовольствие), – что вы приписываете мне зависть к публичности, хотя такого чувства у меня никогда не было: регулярные споры вызываются именно моим отказом появляться на публике или говорить». Затем он уточнял, что, как это было сказано во время пресс-конференции, переход Монтедземоло в «ФИАТ» был «обусловлен» именно его поездками на европейские гонки «с учетом важности, которую я всегда придавал его присутствию на состязаниях».
Но, хотя в течение следующего года Монтедземоло действительно находил время, чтобы посетить несколько европейских Гран-при, Феррари вскоре понял, что это было не то же самое. В ретроспективе то, что он разрешил Монтедземоло уехать в Турин, или, по крайней мере, не препятствовал ему в этом, было со стороны Великого Старика серьезной ошибкой.
Глава 38
Интерлюдия
18 февраля 1976 года Энцо Феррари отпраздновал свой семьдесят восьмой день рождения. «Он похож на тех великих, которые покоряли прерии Дикого Запада, двигаясь вперед и оставляя за собой свежие могилы», – сказал о нем журналист Энцо Бьяджи всего несколько месяцев назад.
Он был действующим чемпионом мира и авторитетной фигурой в «Формуле-1» того времени, и его «регулирующая и примиряющая роль» становилась все более ценной в борьбе между организаторами Гран-при и конструкторами. Он даже мечтал о возвращении «Формулы-1» к национальным цветам, «независимо от рекламы», и оставался единственным, кто продолжал красить свои болиды в традиционный красный цвет, который был назначен Италии в начале века.
Несмотря на свой возраст, хотя этот фактор становился все более важным (Энцо, однако, верил, что сможет дожить хотя бы до девяноста трех лет, как его мать), энергии у него по-прежнему было в достатке. Он строил планы на будущее, с нетерпением ждал начала нового сезона и чувствовал себя бодрым. «Я познал свободу, которую дает автомобиль. Могу ли я теперь обойтись без нее?» – спрашивал он себя. Словом, король прочно сидел на троне.
Дух его тоже оставался прежним. Он встретил Новый год сообщением для служебного пользования, адресованным его ближайшим сотрудникам, в котором он призвал всех к порядку – просто чтобы поддержать свое реноме. Два его пилота, давая интервью журналистам во время рождественских каникул, были слишком разговорчивыми, особенно Клей Регаццони. «Наш рыдван поскрипывает», – заявил швейцарец, и эти его слова улетели в заголовок статьи, опубликованной в последний день года.
Сообщение гласило: «Учитывая, что пилоты полностью свободны в своих заявлениях о своих планах, своей деятельности и связанных с ней вопросах, и для того, чтобы избежать ситуаций, вызывающих ущерб, которые могут возникнуть из-за их необдуманных или неоднозначно понимаемых заявлений, необходимо напомнить им следующее:
1. Такая свобода высказываний
