кабинете в «Жеребце»: как правило – с Гоцци, обязательно – с Дино Тальядзукки, иногда – с гостями. Второй визит на фабрику; первый был утром. Затем – поездка во Фьорано, если в тот день тестировали болиды. И все это сопровождалось криками, вздохами, спорами, вспышками гнева, но еще и длинными и ясными монологами, дорогими ему воспоминаниями о событиях, затерянных в ночи его собственного бесконечного прошлого, всплывающими из памяти знакомыми лицами, разговорами о Нуволари, о Кампари или о доне Винченцо Флорио – и все так, как будто он беседовал с каждым из них только вчера.
Когда на Маранелло опускались сумерки, тени становились все длиннее, и заходящее солнце подсвечивало на западе профиль Апеннин к югу от Реджо и Пармы, Феррари ощущал, как его сковывает одиночество. И когда надо было идти домой, он старался оттянуть это время. Еще несколько лет назад он мог бы найти кого-то и поехать с ним в одну из многих тратторий в деревне или на предгорье, которое он так хорошо знал. Но теперь возраст и здоровье – хорошее, конечно, но всегда требующее внимания – наложили на него диетические ограничения. И тогда ему не оставалось ничего, кроме как позвонить Дино Тальядзукки и вместе с ним сесть в машину и отправиться по тому же пути, что и утром, но в обратную сторону.
Дома жена Тальядзукки уже приготовила ему ужин, еще более легкий, чем обед. Лаура поела и давно не готовила ему ничего. Много лет они ужинали отдельно друг от друга. Затем – телевизор, особенно по четвергам – обязательный просмотр викторин Майка Бонджорно, Феррари старался их не пропускать. Затем книга (но не газеты), много размышлений; много одиночества – когда-то, возможно, желанного, но теперь просто неизбежного. Затем – сон. В который он проваливался не быстро. С мыслями – не обязательно с молитвами, но с мыслями, – обращенными к его мертвым, ко всем, и прежде всего к своему Дино.
Во второй половине мая, когда Феррари философствовал с Бевилаквой на расстоянии, Лауда выиграл Гран-при Бельгии и Монако, увеличив свою собственную коллекцию на пять побед в шести проведенных гонках и коллекцию «Феррари» – на шесть побед в шести. Затем внезапно что-то пошло не так. В середине июня Лауда занял лишь третье место в Швеции, уступив двум революционным шестиколесным машинам «Тиррелл». А во Франции, 4 июля, обе «Т2» закончили гонку отказом двигателей. Команда из Маранелло объявила, что причины были в электрике – для Феррари двигатель всегда оставался вне подозрений, двигатель Феррари просто не мог развалиться, но бело-голубая пелена, которая окутала два красных болида, не оставила много места для фантазии. Так что через два дня «Феррари» была вынуждена признать, что «двигатели Лауды и Регаццони имели одинаковые повреждения коленвала в одном и том же месте».
В тот же день, когда Феррари был вынужден признать хрупкость своего мотора (но дело было не только в этом), FIA вернулась к своим решениям и вновь присудила Джеймсу Ханту победу в Гран-при Испании. Великий Старик был возмущен, но решил презрительно промолчать. Это молчание нарушилось после следующей гонки, Гран-при Великобритании, где его пилоты практически устранили сами себя в первом же повороте, не пропустив друг друга, и победил снова Хант, который, если бы правила соблюдались буквально, не должен был выходить на повторный старт[91].
Феррари вышел из себя и решил подать жалобу. «“Феррари“ никогда не подавала жалоб, но, сталкиваясь с такими ситуациями, которые, если они происходят в Италии, за границей не колеблясь называют мафиозными, я подумал, что иногда демонстративная отстраненность должна уступить место активной защите наших спортивных интересов всеми доступными средствами».
Но выйти из себя его заставило не только поведение английских комиссаров трассы «Брэндс-Хэтч». Это была классическая капля, переполнившая чашу. По-настоящему же его взбесил пересмотр результатов гонки на «Хараме»[92]. «Это похоже на чудо, – говорил он с изрядной долей сарказма. – Они дисквалифицировали машину после гонки, тогда как ее вообще не должны были допустить к старту. Это был сомнительный шаг с точки зрения спорта. А затем последовала пародия на апелляционный процесс в FIA».
Но было и кое-что еще.
Феррари считал неразумным поведение его гонщиков в Англии: «Я понимаю стремление обоих пилотов к человеческому превосходству, но прежде всего следует помнить, что оба они – сотрудники, и они должны сотрудничать ради победы в чемпионате мира». Ему разонравился Регаццони, он также пришел и к выводу, что новый Лауда ему нравится, но намного меньше, чем старый.
«Поведение Регаццони меня озадачило, мне жаль и того, как вел себя Лауда», сказал он. И добавил: «И уже не в первый раз в этом году».
Глава 39
Долгое жаркое лето
В знойный летний полдень в офисе Феррари расположенном в центре трассы «Фьорано», зазвонил телефон. Его болиды участвовали в Гран-при Германии на длинной и опасной трассе «Нюрбургринг».
На другом конце провода был спортивный директор Аудетто. Он сообщил, что Ники Лауда попал в ужасную аварию на втором круге. Его машина загорелась, и Ники спасся только благодаря оперативному и смелому вмешательству четверых коллег – Харальда Эртля, Бретта Ланджера, Гая Эдвардса и прежде всего – Артуро Мердзарио, который бросился в пламя, чтобы отстегнуть ремни безопасности. После больниц в Аденау и Людвигсхафене Аудетто и Лауда перелетели на вертолете в Манхайм. Ситуация была отчаянной, сообщал Аудетто. Вероятно, Лауда не переживет эту ночь.
Смерть была неотъемлемой частью мира гонок, но каждый раз, когда она стучалась в двери Феррари, для него это было как в первый раз. Казалось, что он получил удар под дых. Феррари знал, что не должен уступать эмоциям. Ему не следует думать о смерти. Он никогда этого не делал в таких случаях или, по крайней мере, давно уже перестал думать так. Он должен был смотреть вперед. Поэтому он приказал удивленному Аудетто оставить Лауду в больнице, вернуться на трассу и немедленно связаться с Эмерсоном Фиттипальди.
Приказ был ясен: предложить Фиттипальди место Лауды. Несмотря на драматичность ситуации, Энцо удалось хладнокровно разделить эмоции и разум. Лауда вышел из игры: даже если бы он выкарабкался, ему потребовалось бы много времени, чтобы вернуться на трассу. На этом этапе сезона ни один серьезный пилот не покинул бы свою команду ради выступления за Феррари. Но у Фиттипальди ситуация была иной: Эмерсон ушел из такой топ-команды, как «Макларен», ради «Коперсукар», в которой он выступал с самыми невзрачными результатами. Если бы предложение было приемлемым,
