командир части.
— С кем? С пацаном? Нет. Но я знаком с его отцом. — Генерал потер глаза и отрешенно посмотрел на Васютина. — Давным-давно, в ущелье Хазара… кто-то передал радиограмму нам о нападении духов. Я провел небольшое расследование, потому что больно странным показалось мне все это. Никто из штаба нас не предупреждал, для них самих это все оказалось сюрпризом. Разумеется, я опросил уцелевших дозорных после боя, одна группа погибла, но вторая, понятное дело, ничего такого не передавала. Если бы не это сообщение, весь наш батальон… — Артьемьев помолчал, — … я бы сейчас с тобой тут не сидел.
— А причем тут Крылов?
— В том кишлаке, где мы встали на отдых, он оказался в самане, это такая глинобитная избушка афганская, на самом переднем крае и с самого начала оттянул на себя главный отряд духов. Пока бойцы очухались, добежали до оружия, он один уничтожил половину, а там уже… было делом техники.
— Получается, он не мылся, хотя был банный день и сидел там с оружием?
Генерал кивнул.
— Получается так. Я тебе больше скажу. Один из духов метнул в окно самана гранату, которая тут же вылетела обратно и накрыла их передовую группу, что укрылась за холмом.
Васютин оглянулся на дверь, словно боялся, что их подслушают. Он покачал головой и тихо сказал:
— Во дела… И часто там такое случалось?
— Если бы…
— И вы с ним потом поговорили? Выяснили?
— В том бою он был серьезно ранен. В живот. Когда тот дух увидел, что его друзей разметало по склону, он разрядил в избушку весь рожок автомата. Я подстрелил его, но даже смертельно раненый он продолжал давить на гашетку и что-то орать на своем языке. Никогда не забуду его перекошенный дикий взгляд.
— Наркотики?
Генерал покачал головой.
— Это да, они там все угашенные были. Но мне показалось, что он увидел там, в окне что-то такое, что буквально сожгло его изнутри. И знаешь… Дима… — Васютин отметил, что генерал, словно бы забывшись, назвал его по имени. — Что-то случилось в тот момент. Я не могу тебе объяснить, что именно. Будто бы сошлись какие-то невидимые силы, огромные, вибрирующие, одна — прошлое, вторая — будущее, а мы в тот момент — незримые песчинки из настоящего — стали свидетелями их столкновения. В тот момент решалась наша судьба. Я понял это так ясно, что никакого другого объяснения мне не нужно было. Знаю, читал в мемуарах фронтовиков Великой отечественной, что некоторые из них тоже чувствовали подобное — особенно в самые трудные моменты боя, когда на кону стояла жизнь, а позади маячила смерть. Будто бы кто-то в такие моменты приходил на помощь. Я, конечно, не слишком верил, полагая, что скорее роль играли стресс, воинская выучка, которая заставляла бойца действовать на инстинктах, когда все реакции ускоряются в десятки раз, а время, наоборот, замедляется. Не верил, пока сам не почувствовал.
Генерал замолчал, потом медленно продолжил:
— Крылова увезли в госпиталь. Тяжелое ранение, шансов, что он выкарабкается, практически не было. Но перед тем, как его увезли, он что-то пытался мне сказать.
Васютин слышал, как в тишине тикают стрелки часов на стене и внутри глухо бьется его сердце.
— Что? — спросил он генерала.
— Он все время повторял: «Доктор… доктор…доктор», хватал меня за рукав и будто куда-то тянул, порывался вскочить, но куда там…
— Видимо, он бредил… звал доктора…
Артемьев пожал плечами.
— Мне так не показалось.
Глава 49
1941 год
— Где ты его откопал? — бледнопоганочный уставился на грузовичок, дрожавший всем корпусом у края дороги.
Шаров мотнул головой.
— Там.
— У кооператоров, что ли спер?
Вместо ответа, Шаров быстро пересчитал детей по головам. Ветер усиливался. Они стояли возле машины, озираясь по сторонам, нахлобученные кто во что горазд, — что обнаружилось в его гардеробе. Однако никто из них не ныл и не скулил — уже за одно это он был им благодарен.
— Быстро в кузов! — скомандовал он. — Одеяла взяли? Молодцы! Лезь в кабину давай, дорогу будешь показывать, — подтолкнул он соседа, который, глядя, как школьники с трудом залезают в кузов, блаженно улыбался.
— Чего лыбишься? — не удержался Илья.
— Домой… — с нескрываемым наслаждением проговорил сосед. — Приду домой, приму ванну, выпью чашечку кофе…
— Будет тебе и ванна, и кофэ, будет и какава с чаем. Поехали! — не удержался Шаров и сплюнул под ноги.
Лысый, который теперь почему-то был без шапки, хитро подмигнул.
— Я тоже люблю этот фильм!
Шаров почувствовал, что голова начинает кружиться. Он покачнулся. В ушах шумело. Кто-то дернул его за рукав.
— Илья Андреич, вам нехорошо?
Это был Витя. Шаров поймал тревожный взгляд мальчика, глубоко вздохнул, выдохнул, поднял руки к голове и помассировал виски. Голову ломило. Он глянул вверх, на секунду проскочила мысль, что дома, возможно, есть какая-нибудь таблетка, но он тут же отбросил эту мысль.
— Все… все нормально, Витя… едем. Полезай в кузов и… пересчитай еще раз, чтобы никто…
— Хорошо.
Шаров с трудом влез на водительское сидение. Рядом пристроился лысый.
— Давай трогай.
— Все на месте, Илья Андреич, — раздался позади мальчишеский голос. — Только холодно очень. Поехали.
— Поехали, — пробормотал Шаров, выжал сцепление и осторожно надавил педаль газа.
Подпрыгивая на ухабах, грузовик покатался вперед. Никаких фар, в полной темноте. Шаров едва различал очертания дороги — да и то, лишь благодаря каким-то едва заметным признакам вроде мелькнувшей колонки с водой или тумбы, на которой расклеивали рекламные афиши.
— Куда ехать? — неприязненно спросил Шаров, сбросив скорость.
Сосед неожиданно хихикнул.
— А ты разве не догадался? К Аньке твоей. В больничку, стало быть. Дорогу-то хоть помнишь или подсказать?
«В больничку, к Аньке…» — молния пронзила его затуманенный, измученный мозг, пальцы сжали баранку с такой силой, что он едва не проморгал незаметный поворот с уклоном. Крыло автомобиля чиркнуло по стволу дерева, машину чуть тряхнуло, из кузова послышался крик, тут же унесенный ветром. Шаров вздрогнул, очнулся, выровнял руль. Сердце колотилось как бешеное.
— Вижу, вспомнил, — усмехнулся лысый, который несмотря на опасность, даже бровью не повел. — Стало быть… не я виноват в ее болезни, как тебе, скорее всего, наплела старая дура…
Шаров боялся оторвать взгляд от едва заметной колеи
