Слезы градом покатились по моим щекам. Я прикрыла дрожащие губы ладонью, чтобы сдержать рвущийся наружу вопль и плач и не выдать свое состояние перед жрицей племени. Дыхание сбилось. Я знала, что все это был чертов сон, но одно лишь воспоминание из этого сна или одно лишь допущение возможности того, что Ваас мертв, сводило меня с ума и заставляло сжимать волосы на затылке. Слишком реально. Все было слишком реально…
Ради чего?
— Он бросил меня. Племя, своих родных… — мягче добавила Цитра, продолжая находиться где-то поодаль. — Хойт Волкер соблазнил его деньгами, наркотой… Он стал чудовищем, но он был моим братом.
Я промолчала, быстро утирая слезы и пытаясь выровнять дыхание. Глубоко вздохнув, я попыталась выкинуть из головы жуткие картинки мертвого главаря пиратов. Не получив ответной реакции, Цитра вновь обратилась ко мне.
— Что собираешься делать дальше, воин?
Я на миг обернулась к ней, ловя заинтересованный взгляд.
— Свою часть уговора я выполню. Покончу с твоим братцем… — соврала я, смотря на бесконечное море, и добавила чуть мягче, — Заберу друзей и вернусь домой.
Последовало затянувшееся молчание. Цитра удивленно, еле слышно хмыкнула, печально произнеся:
— Ракъят будут скучать по тебе…
— Неужели? — холодно бросила я.
Вскоре я услышала приближающиеся шаги босых стоп и почувствовала на плече теплую ладонь жрицы. Я еле дернулась, словно ошпарилась: мне были противны ее прикосновения, ее голос, ее фальш во взгляде. Мне было противно от самой себя…
— Не уходи от нас… — мягко попросила жрица, заботливо заправляя волосы мне за ухо своими тонкими пальцами, словно я была ее любимой дочкой. — Возвращайся к ракъят. Возвращайся, как можно скорей…
Любимой дочкой…
Нет. Ваас всегда говорил, что его сестра не привязывается к людям, она ими пользуется. И именно это делает ее такой сильной… Я не желала больше этой силы. С меня было довольно. Я не осмеливалась поднять глаз и лицезреть эти расплывшиеся в теплой улыбке губы. Ведь если бы я посмотрела на Цитру в тот момент, она бы все поняла. При виде моей ненависти к ней и горечи от совершенного во сне убийства пирата… Она бы все поняла. А мне ни в коем случае нельзя было терять ее доверия. Только не сейчас…
— Время покажет, — сухо бросила я и поднялась с алтаря, направляясь прочь.
Ноги все еще подкашивались, и я старалась держаться ровно, не терять равновесия.
— Хорошо подумай над моим предложением, Мэри, — бросила жрица, и голос ее уже не был таким обманчиво располагающим… — Вокруг тебя одни предатели, и только ракъят твоя семья.
***
Огонь. Столько огня. Он светился посреди ночного неба, заставляя кожу холодеть от страха…
Завидев вдалеке горящий особняк Эрнхарда, я пришла в дикий ужас. Наплевав на отсутствие сил, я бросилась вверх по тропе, направляясь к вершине высокой горы. В голове вертелась лишь одна мысль:
«Хоть бы они все были живы! Господи! Пожалуйста!»
Оказавшись на вершине, я стала свидетелем пугающей картины. Некогда белый, уютный особняк на глазах превращался в обгоревшую древесину. Он осыпался и рушился буквально на глазах. Мой страшный кошмар, связанный с воспоминаниями из пожара, где я потеряла контроль над собой и пытала ублюдка Антонио, а потом чуть не задохнулась в попытке выбраться, вновь вернулся ко мне. Я замерла на месте, не зная, куда податься. Вокруг не было ни единой души, и я бросилась к пещере под особняком в надежде на то, что все укрылись именно там. И какого же было мое отчаянье, когда пещера оказалась пуста: только костер, до этого никогда не потухающий, чернел посреди кромешной ночной темноты.
— ДОКТОР ЭРНХАРД! ДОК! — надрывая связки, кричала я, вновь оказавшись у горящего особняка.
И никто не откликался мне ни снаружи дома, ни изнутри…
— Где же вы все?! — сорвалось с моих губ, и я запустила пальцы в густые волосы.
Я была готова упасть на колени прямо здесь, напротив входной двери, и раздрыдаться, наплевав на обваливающуюся крышу. Я вновь оказалась в этом гребаном одиночестве. А мои друзья, мои единственные отголоски прошлого, пропали безвести, если вообще не погибли в пожаре. А Эрнхард? Мое сердце разрывалось при мысли о том, что он пострадал из-за нас. Ведь он ни в чем не был виноват…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я заметила, как огонь подбирается к газовому балону, лежащему на земле. Остатки инстинкта самосохранения вернули пульс моему сердцу, подрывая с места. Я кинулась прочь, но было слишком поздно — раздался оглушающий взрыв, отдаваясь вспышкой где-то за моей спиной, и из последних сил я отпрыгнула в сторону, падая на землю.
В голове раздался звон, а в висках запульсировало. Тяжело дыша, я медленно теряла сознание…
Я погрузилась в воспоминания всего того, что произошло со мной на этом проклятом острове. Со всех сторон раздавались голоса. Ваас, Деннис, Доктор Эрнхард… Сара, Ева, Ника… Я словно находилась в невесомости: смотрела на свое парящее тело со стороны и… Ненавидела то, что вижу.
Сквозь сон мне в последний раз удалось пробиться в реальность. Я приоткрыла сомкнутые, тяжелые веки, все так же наблюдая ярко-оранжевое свечение, падающее от высокого пламени где-то позади. Где-то вдалеке я разглядела расплывчатую мужскую фигуру, до боли похожую на Арэса. Но эта галюцинация так же быстро скрылась в черном едком дыме…
Голова раскалывалась, а тела я словно не чувствовала. Единственное, чем я могла шевелить, были дрожащие руки. Еле приподнявшись на локтях, я почувствововал притупленную боль в районе живота, на который упала. Голова кружилась, все плыло. Я никак не могла сфокусировать взгляд, пока тянулась рукой к животу, пока боль на миг не стала чуть острее, а в ладони не оказался окровавленный осколок, который я с трудом вытащила из своего тела. Когда пришло осознание случившегося, я выронила кусок рамы, судорожно хватаясь за бок и со страхом в глазах наблюдая, как чистая ладонь тут же пачкается в багровой крови. Из-за шокового состояния, в которое впал мой организм, дабы защититься, я почти не чувствовала боли, но это не смогло бы спасти меня от неизбежной смерти от потери крови.
«Вот ты и осталась одна, Маша. Совсем одна… И никто тебя уже не спасет. Ты погибнешь в одиночестве, так и не найдя пристанища для своей потерянной души… Господи, а за что? За что ты однажды послал невинному дитя такую жизнь, такие страдания? Посмотри, в какое чудовище превратилось это повзрослевшее дитя, и какой смертью оно умирает…»
***
В нос ударил до боли знакомый запах одеколона: его бы я узнала, будь вокруг меня хоть тысяча и один другой мужчина. Разлепив тяжелые веки, я встретилась с серым потолком.
«Жива…»
Моя ладонь непроизвольно коснулась живота, и пальцы нащупали под майкой маленькие бугорки, которые раньше я никогда не чувствовала. Я еле приподнялась на локтях, шипя ругательства себе под нос, и приподняла красную майку — моя рана была зашита. Так аккуратно и профессионально, словно чертов хирург поработал, и я завороженно провела пальцами возле покрасневших швов, не смея даже дышать на них. И как горько было осознавать, что этот шрам останется в том самом месте, куда в своем сне я вонзила нож в живот Монтенегро…
Я осмотрелась — комната главаря пиратов. Все такая же затхлая, пустая и темная, но теперь она выглядела еще более одинокой, чем раньше. Словно пират давно перестал следить за каким-никаким порядком… Занавески привычно развевались под слабыми порывами ветра. На улице было уже не темно: скорее всего, раннее утро. С улицы не доносилось ни единого звука, словно все здесь вымерли к чертовой матери, а лагерь служил неким подобием Чернобыля. Шел моросящий дождь, небо было серым и таким же бесконечно пустым…
Из коридора послышались неспешные шаги, и на пороге появился главарь пиратов. Он бросил на меня нечитаемый взгляд, хлопая за собой дверью. Я с ужасом впилась взглядом в кровоподтеки на лице мужчины: возле рассеченной шрамом брови, на скуле и возле губы. Я молча смотрела на пирата, держа руку на зашитой ране, и не знала, что сказать этому человеку…
