Мы не виделись две недели. Две мучительные недели, проведенные в омуте непрекращающихся убийств и иллюзии счастья, которой я прикрывала от всех гребаную апатию.
И теперь я вижу его. И все нахлынувшие эмоции смешались в непонятный клубок, который невозможно распутать…
— Чего уставилась, amiga? Лучше помоги блять, — раздраженно бросил Ваас, проходя вглубь комнаты и усаживаясь на кровать, подгибая под себя одно колено, — Эта хуйня в ящике, посмотри, — бросил он, потерев переносицу.
Все его тело было напряжено, а вокруг пирата так и чувствовалась угроза и злоба, привычно исходящие от него. Я аккуратно поднялась с кровати, опуская майку, и принялась рыться в маленьком ящике в столе. Выудив из него, наверное, единственное средство на все случаи жизни в этом затхлом месте, — перекись — и кусок порванной ткани, я обошла кровать, чувствуя, как зашитая рана отдается болью во всем теле.
Ваас даже не взглянул на меня, смотря в одну точку перед собой. Я аккуратно приблизилась к нему сбоку, касаясь пальцами густой эспаньолки, чтобы слегка повернуть голову пирата к себе и обработать рану на его скуле. Клочок ткани коснулся его грубой кожи, впитывая кровь и обеззараживая рану. Несколько раз я повторила эти манипуляции, и лицо пирата, пускай не на много, но стало похоже на человеческое. Он не двигался, наверное, даже не моргал: только безучастно прожигал дыру в стене. Вскоре ткань коснулась кровоподтека возле тонкой губы, и я аккуратно прижала его, чтобы впиталась кровь. Когда же очередь дошла до рассеченной брови, мне было необходимо протянуть руку к другой стороне лица пирата, держа ее под его подбородком. От такого тесного контакта, сердце отказывалось биться, чтобы лишний раз не провоцировать хищника. Но тот все молчал и молчал…
И я не выдержала.
— Прошу тебя, не молчи… — сорвалось с моих губ.
Но Ваас никак не отреагировал на мои слова, еще долго не произнося ни слова — я судорожно выдохнула, сдерживая подступивший к горлу ком. Жестоко. Для меня это было хуже пытки…
— Больно? — спросила я над ухом мужчины, обрабатывая его бровь, чтобы хоть как-нибудь разговорить пирата.
Как же, сука, мне не хватало его голоса…
Пират вдруг усмехнулся, но в улыбке этой не было ничего веселого.
— Где на этот раз, amiga?
Я вспомнила, как когда-то спрашивала его то же самое, касаясь ладонью его теплой груди. И в ней билось сердце. Живое сердце! А еще вспоминала о том, как пыталась разглядеть в Цитре что-то человеческое, что-то, о чем не говорил главарь пиратов. Я питала надежду, что его ненависть к сестре не оправдана, что эта женщина намного лучше и чище, чем отзывался о ней Ваас…
Черт, я осмелилась предать все то, что этот человек доверил мне. Так почему же я не последовала седьмому чувству? Почему решилась завершить татау, которое Ваас уже по-любому «оценил», пока я была в отключке? Почему я поступила так херово с единственным человеком, ставшим моим спасением? И почему я смогла осознать это только после того, как вонзила нож в его тело и заглянула в его мертвые глаза?
Почему? Почему? Почему…
Меня накрыли эмоции. От одной мысли, что вот так легко я была готова отказаться от этого человека, я чуть ли не до крови прикусила губу, пытаясь сдержать подступившие слезы и выровнять сбившееся дыхание. Но все было тщетно.
Здесь, возле него, уже не получиться строить из себя ту, кем я не являюсь.
Здесь, возле него, уже не получиться быть хладнокровным воином ракъят.
Здесь, возле него, я могу быть только той, кто я на самом деле есть — беззащитный и напуганный падший ангел, не сумевший найти защиты ни в ком, кроме своего садиста…
Слезы покатились по моим щекам, и я прислонилась лбом к его виску, обнимая сидящего мужчину за шею. Мои губы еле коснулись его виска, потом щеки, затем снова виска, избегая болезненных ран. И сидящий до этого безучастно Ваас наконец спросил:
— Что, принцесса, соскучилась? Или эти блядо-обезьяны уже так быстро кинули тебя?
Чувствую, как его губы расплываются в презрительной усмешке. Ему противно мое общество, и я все еще нахожусь возле него лишь потому, что по-другому уже не получится… И как же больно было от осознания того, кем считает меня этот человек.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Это я ушла от них, Ваас, — тихо ответила я.
— Чего разревелась тогда, твою мать? В чем дело, принцесса? — раздраженно бросил пират, слегка отстраняясь.
Дыхание еще сильнее сбилось от осознания того, что мне хотелось сделать. Сердце стучало с бешеной скоростью: то ли от страха, то ли от чувства вины. Мои пальцы вновь коснулись темной эспаньолки и аккуратно повернули лицо пирата ко мне.
— В том, что я правда соскучилась.
Не осмеливаясь поднять глаза на мужчину, я коснулась его губ своими, стараясь не задеть кровоподтек в уголке рта. Ваас никак не отреагировал, и тогда я, не отстраняясь, коснулась его губ еще раз, и еще. Так и не получив ответа, я отцепилась от губ пирата и собиралась неуверенно отстраниться, но моя рука, притягивающая лицо мужчины, вдруг оказалась в его мощной хватке. Только тогда я осмелилась заглянуть в эти изумрудные глаза — без лишних слов Ваас потянул меня за запястье на себя и впился в мои губы, словно рана на его губе его больше не беспокоила. И я ответила, чувствуя его горячее дыхание. Но пират не собирался так просто прощать меня, если вообще собирался… Он прикусил мою губу, заставляя меня приоткрыть рот, а его язык коснулся моего неба.
От такого обилия эмоций у меня кружилась голова, и только Монтенегро помогал мне держать равновесие, вцепившись рукой в мою талию. Мы упивались друг другом, пока в легких не кончился кислород. Тяжело дыша, я отстранилась от Вааса, но только чтобы встать коленом на кровать за его спиной и обвить руками его шею, касаясь щекой его скулы.
Мы оба думали о чем-то своем, отреченно смотря в одну точку. Оба потерянные и покинутые. Оба обреченные на жизнь без прошлого и будущего.
И, что уж говорить, оба покрытые шрамами и незажившими ранами, что внутри, что снаружи…
Комментарий к Way, sadist and death
Песня, которую поют Дэннис вместе с Мэри:
Phil Collins - Two worlds
(спасибо, Disney, Тарзан навсегда в моем сердце)
========== Point of no return ==========
Погода на острове ухудшалась на глазах. На небе сгущались черные тучи, от чего в и так темной комнате становилось мрачнее и еще более пусто. По разбитой раме, куда без препятствий врывался холодный ветер, забарабанил дождь, поначалу тихий, моросящий, а вскоре он перекочевал в настоящий тропический ливень, такой свойственный экваторским местам. Однако даже он не мог заглушить матерящихся на всю улицу, проклянающих погоду пиратов.
— Гребаный сезон дождей, — чуть ли не рыча, процедил Ваас, стоя ко мне спиной и сложив руки в карманы.
Переодеваясь после душа, я бросила мимолетный взгляд на подавшего голос мужчину, стоящего напротив окна. Главарь пиратов незаинтересованно наблюдал за тем, как его шестерки носились под проливным дождем, прикрываясь натянутыми на затылки красными майками.
— Дождик не любишь? — усмехнулась я из дальнего уголка комнаты, придерживая подбородком край красной борцовки, чтобы вывернуть ее.
Она оказалась еще свободнее, чем прежняя, однако жаловаться не приходилось: не голая, и на том спасибо. Да и найти подходящий для меня размер действительно являлось проблемой в пиратском лагере: как минимум потому, что Ваас не набирает в свои ряды девушек, исключением оставалась Крис, да и та канула в лету после своей пьяной выходки, а как максимум — недолгая жизнь на этом острове изрядно потрепала меня. Моя грудь окончательно сказала мне «до свидания», а живот впал, но все же в дистрофика я не превратилась, так как ежедневные тренеровки с тяжелым оружием не позволяли моему организму сжигать мышцы, чему теперь я была несказанно рада.
— Повсюду ебучая грязь, дороги не проезжаемы, снижается число туристов, и мои деньги сыпятся, как песок сквозь пальцы, — размышлял Ваас, все так же загадочно рассматривая улицу.
