Он бы с удовольствием убил меня. Но не мог. Как и не мог убить свою бездушную сестру, которая когда-то точно так же предала его…
Вот только она не сожалела ни о чем, в отличие от меня.
Я закашлялась, хватая ртом воздух и держась за шею. Но на этот раз не ради того, чтобы выжить, — ради того, чтобы объясниться перед этим человеком. Объясниться и только потом принять любую участь, которую выберет для меня главарь пиратов.
— Сара блять ни черта не значила, amiga! Она была пустым местом, окей?!
Главарь пиратов продолжал буянить, метаясь из стороны в сторону и активно жестикулируя в свойственной ему манере, пока я выравнивала дыхание и не сводила с него глаз.
— Тебе было интересно, что я так цеплялся за нее, а? Окей, amiga, окей, я скажу тебе, окей! Она охуенная пешка, querida! Она идеально подходила на роль пушечного мяса! Вот почему, Mary! Я хотел, чтобы эти обезьяны забрали уже наконец ее, тупую марионетку, и оставили тебя в покое! Чтобы они вернули мне ту, которая принадлежит мне блять! Мне! Чтобы вернули мне эту неблагодарную хамоватую суку, которая вывернула мне всю душу наизнанку и даже блять не спросила ебучего разрешения на это! Чтобы вернули мне тебя и я смог испаганить тебе жизнь так же, как и ты, мелкая сучка, испаганила ее мне, когда заставила заново прочувствовать все дерьмо привязанности спустя столько гребаных лет!
Тяжело дыша я смотрела в глаза главаря пиратов и не могла поверить его словам. Хотя было очевидно, что он не врал. Нет, только не в эти минуты — Ваас не врал. Слишком много разочарования и обиды в его глазах, слишком много, чтобы попытаться скрыть их за маской равнодушия, а Монтенегро ни за что бы не стал выставлять себя слабаком. Слабаком, в его понимании…
Если бы я только узнала об этом двумя неделями ранее — не мучилась бы так все это время. От обиды, страха, ревности. Не чувствовала бы себя такой одинокой и брошенной. Не повесила бы на Вааса клеймо лжеца и бездушного ублюдка и не предала бы его, так подло и жестоко… Не вернулась бы в то деградирующее состояние, в каком пребывала на материке до принятия таблеток. Не провела бы все эти дни среди криков, пулеметной очереди и брызгов крови, ни черта не чувствуя. Не взяла бы на душу смерти стольких людей.
Не предала бы саму себя…
Не предала бы «нас»…
— Скажи, hermana, это в тебе твоя бабская сущность заиграла, а? — прошипел Монтенегро, вновь приблизившись ко мне и грубо оттягивая за мокрые после душа волосы, которые тут же запутались в его забинтованных пальцах. — Приревновала меня к своей подружайке, и все, у овечки голосок прорезался, а? Отвечай блять, когда я задаю вопросы, сука!
Он встряхнул меня, в ожидании ответа. И я неизбежно начинала закипать…
— Да, приревновала, представь себе! — процедила я в лицо главарю пиратов, в ответ вцепившись в его майку. — Знал бы ты, как мне было больно от одной только мысли, что меня предал ты, Ваас. Именно ты! Блять да я бы смирилась с любым предательством, но только не с твоим. И если бы еще в ту ночь ты объяснил мне все, а не продолжал играть на моих чувствах, как последняя скотина, ничего бы этого не произошло!
— То есть, по-твоему блять, это я виноват? — прорычал мужчина, сжимая пальцы на моем затылке.
— ДА ТЫ ХОТЬ ЗНАЕШЬ, ЧТО Я ПЕРЕЖИЛА, ЭГОИСТ ТЫ ХЕРОВ?! — выкрикнула я, дернувшись в сторону, но пират не отпустил мои волосы, продолжая прожигать меня взглядом. — Это был гребаный ад, Ваас! Все эти дни я пыталась унять душевную боль гребаными убийствами. Мои руки уже по локоть в крови! И я перестала чувствовать насыщение этой кровью. Мне требовалось чем-то заглушить пустоту после твоего предательства, поэтому я не могла остановиться. Но я так блять нихера и не почувствовала, убивая сотню твоих ублюдков, нихера! Я провела все эти дни в ебучей апатии, перестала видеть смысл в своей никчемной жизни. Я стала той жалкой и разбитой сукой, какой была на материке! Брошенной наивной дурой, без семьи, без близкого человека, которая не могла найти успокоение ни в чем, кроме гребаных таблеток! Посмотри, в кого я превратилась! ОТКРОЙ ГЛАЗА, ВААС! Не один ты страдаешь! Я ничем не лучше тебя! И тебе еще интересно, виноват ли ты в этом? — с иронией заметила, но на лице не было ни тени улыбки. — ДА! Ты блять главная причина всего этого безумия!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ты столько дней лизала жопы ракъят и моей ебанутой сестричке, даже гребаное татау завершила. А до этого пиздела мне в лицо о том, что оно нихуя не значит для тебя, что ты готова свести его. Ты реально думаешь, perra, что после всего этого я приму тебя в свои распростертые объятия и пожалею блять? А? — процедил главарь пиратов.
— А я не прошу жалеть меня, Ваас. Да, я поступила как последняя стерва, мне нет оправдания. Я ненавижу себя, ненавидела все эти дни и ненавижу сейчас за эту ошибку, если тебе будет хоть немного от этого легче! Но прошу тебя, дай мне объясниться. Пожалуйста, Ваас… — уже спокойней обратилась я к пирату.
Его хватка немного ослабла, однако в зеленых глазах оставалось все то же недоверие.
— Дай сказать то, о чем я так долго молчу. А потом уже сам решай, что делать со мной, я приму любую участь…
В безумных глазах промелькнуло сомнение — тяжело вздохнув, Монтенегро отстранился, выпутавшись пальцами из моих бедных волос, которым так часто доставалось от него. Он сложил руки в карманы, выжидающе смотря на меня. Его холодный, хладнокровный взгляд впился в меня сверху, словно пират ни на миг не сомневался в том, что что бы я не сказала ему сейчас, он уже заранее решил, что сделает со мной. И это что-то не предвещает для меня ни жизни, ни легкой смерти…
Плевать. Если мне суждено сегодня прожить последний день, то я хочу умереть от руки Вааса.
Он подарил мне надежду на эту короткую, но настоящую жизнь. Он же пусть и забирает ее…
— Когда мы впервые встретились с Цитрой… — начала я, отступив на шаг назад: слишком много опасности исходило от главаря пиратов. — Вот тогда я поняла, о чем ты говорил, называя свою сестру бездушной сукой. Ты думаешь, что я наплевала на твои слова, но поверь, они не покидали меня до сих пор… Цитра уже была наслышана обо мне из уст Денниса, но хотела убедиться в том, что мной уже можно свободно дергать за ниточки. Я же… Я же преследовала только одну цель, Ваас. И мы оба прекрасно знаем, какую.
Я подняла тоскливый взгляд на пирата, пожав плечами.
— Я хотела одного: найти остальных и как можно скорее покинуть этот остров. Забыть обо всем: о тебе, о ракъят, о том, что совершила. Забыть обо всем, как о страшном сне… Ваас, они все требовали прикончить тебя, все. И Роджерс, и Цитра, и даже мои друзья, которым ты причинил столько боли. Они все давили, давили и давили на меня, давили на мою совесть и чувство вины…
Голос дрогнул, и я тяжело вздохнула: не хватало только разреветься в такой момент, нужно было собраться. Сомневаюсь, что Ваас был ценителем слез, в особенности девичьих…
— И с каждым днем я все четче осознавала, что… Не смогу. Я не смогла бы убить тебя, не смогла бы отомстить ни за себя, ни за остальных.
— Потому что ты слабачка, mia querida, — бросил Ваас, и уголок его губ дернулся вверх.
— ДА, ВААС, Я СЛАБАЧКА! — развела я руками, отходя от пирата и пытаясь сдержать подступившие слезы. — Да, слабачка! Потому что не в силах прикончить такого морального урода, как ты… И я не могу лишиться единственного человека, который вдохнул в меня жизнь. Который блять… Заменил мне все! И таблетки, и эту пустоту в душе, и семью…
— А ты уже лишилась его, amiga… — ответил Ваас, продолжая смерять меня нечитаемым взглядом, и сделал несколько неспешных шагов навстречу.
Его голос был тихим, умиротворенным, словно пирату действительно было наплевать на мои слова. Его пальцы коснулись моей шеи и вдруг схватили мой подбородок.
— Ты для меня умерла, сука. И кто ты теперь такая, если не подстилка для моих парней, а? Боец?
На губах пирата заиграла усмешка.
— Не-е, amiga. В моих рядах нет места предателям. И если я нахожу крыс, они лишаются своих никчемных, никому в хуй не впившихся жизней, Mary…
