За Шотландией сохранено и право выпускать собственные денежные знаки, которые имеют хождение «к северу от границы» наряду с обычными фунтами и пенсами, а также свои почтовые марки. Этот типичный для Лондона компромисс служил достаточной отдушиной для национального самолюбия вплоть до одной непредвиденной вспышки страстей.
К 25-летию восшествия королевы на престол была задумана единая для всей страны юбилейная серия марок в честь Елизаветы II. Однако шотландцы решительно воспротивились тому, чтобы имя монарха сопровождалось на марке римской цифрой: «Елизавета времен Шекспира была королевой лишь для англичан, а раз так, нынешняя королева не может быть для шотландцев Елизаветой II». Чтобы предотвратить нежелательный накал эмоций, спорная цифра была снята с королевского вензеля на территории Шотландии – причем не только с марок, но и с оформления юбилейных торжеств вообще.
Последний сеанс в лондонских кинотеатрах, последняя передача по телевидению и радио изо дня в день завершаются государственным гимном «Боже, храни королеву». В четвертом куплете его, который ныне деликатно пропускается, идет речь об усмирении непокорных шотландцев. (Гимн сочиняли в разгар борьбы против якобитов – поборников независимости.) Подобным же образом перед закрытием любой шотландской пивной по традиции звучит народная песня, зовущая на бой против английских завоевателей.
Межнациональная рознь – не новость на Британских островах. Достаточно вспомнить о Северной Ирландии. Однако все более серьезной проблемой для Лондона становится вдобавок неуклонный рост шотландского и уэльского национализма. Гамлетовский вопрос наших дней «Великая Британия или Малая Англия?» отражает не только потерю заморских владений, но и обострение националистических тенденций в самой бывшей метрополии. Лишившись империи, Лондон вынужден с тревогой оглядываться на королевство.
Штаб-квартира Шотландской национальной пар тии в Эдинбурге увешана плакатами с цветком чертополоха. Напомню, что, как роза у англичан, цветок этот считается у шотландцев национальной эмблемой.
– Подъем шотландского национализма, – говорят в штабе этой партии, – порожден многими причинами, и прежде всего упадком британского империализма. Одно дело – править четвертой частью мира, и другое дело – быть пасынком «больного человека Европы». Пришла пора вспомнить, что акт унии 1707 года был своего рода браком по расчету. Шотландия хотела получить доступ к заморским владениям Англии. Имперские горизонты действительно открыли шотландцам простор для применения сил и способностей. Но не стало империи, и они вновь почувствовали себя прежде всего не британцами, а шотландцами. Тем более, что чертополоху теперь достается куда меньше ухода, чем розе…
По площади Шотландия составляет две трети Англии. По населению же – немногим больше одной десятой. Причем большинство жителей – почти пять миллионов – сосредоточено в Низинах, то есть в юго-восточной половине Шотландии, и лишь четверть миллиона человек приходится на ее северо-западную половину, которую называют Взгорья.
Между Взгорьями и Низинами всегда существовал разительный – причем не только географический – контраст. Горцы, эти бедуины Шотландии, скотоводы и воины, привыкли свысока смотреть на более зажиточных обитателей долин – земледельцев, ремесленников, торговцев. Именно Взгорья с их клановой системой были средоточием шотландского национального духа, именно они послужили оплотом якобитов, именно они же в наибольшей степени пострадали от карательных походов англичан, в особенности от жестокой расправы, которую учинил над непокорными кланами герцог Камберлендский. Подобно обезлюдевшему западу Ирландии, пустынность шотландских Взгорий напоминает об участи народов, ставших первыми жертвами английской экспансии.
Население современной Шотландии сосредоточено главным образом в Глазго и долине реки Клайд. Там, как и в прилегающих районах Северной Англии, у месторождений антрацита и железной руды, возле морских заливов, удобных для строительства верфей, родились традиционные отрасли британской индустрии: угольная промышленность, черная металлургия, судостроение. Однако именно эти отрасли переживают в послевоенные годы наибольший упадок. Развитие новых, перспективных отраслей явно тяготеет к юго-востоку страны, к Лондону. Шотландии же выпала участь периферии, которая особенно болезненно ощущает свою чрезмерную зависимость от шахт, домен и верфей. По критическому состоянию жилого фонда, или, проще говоря, по количеству трущоб, Глазго не имеет себе равных среди городов Западной Европы. Средний доход на семью в Шотландии почти на одну треть ниже, чем в Юго-Восточной Англии. Жизненный уровень одного миллиона человек, то есть каждого пятого жителя, вплотную соприкасается с официальным рубежом бедности. Еще один миллион шотландцев за послевоенные годы эмигрировал на чужбину (за пределами родины проживает более 20 миллионов шотландцев).
Все эти социально-экономические трудности Шотландии, помноженные на общие для всей Британии последствия распада колониальной империи, давно уже подогревали националистические чувства, рождали толки о том, что лондонские власти слишком далеки от шотландских проблем и решение их способны найти лишь сами шотландцы. Но когда разговоры о какой бы то ни было самостоятельности доходили до «коридоров власти» в Лондоне, там лишь скептически кривили губы:
– На чем же думают прожить без нас эти шотландцы? На экспорте виски?
И вот 70-е годы вдруг влили в шотландский национализм совершенно новую струю: началось освоение нефтяных богатств Северного моря. Причем большинство месторождений в его британском секторе оказалось именно у берегов Шотландии. Само собой разумеется, что поток «черного золота» породил в Лондоне и Эдинбурге весьма различные планы и намерения.
– Прежде англичане твердили нам, что для независимости мы слишком бедны. Теперь же оказалось, что мы для этого слишком богаты, – иронизируют шотландцы.
Националисты ратуют за создание конфедерации британских государств наподобие Северного союза, объединяющего Скандинавские страны. Шотландцы тогда остались бы британцами в такой же мере, в какой норвежцы считаются скандинавами. Итак, «твидовый занавес», как окрестила пресса амбиции шотландских сепаратистов, стал настораживающим видением на британском политическом горизонте.
Надписи «Англичане, убирайтесь домой!» можно увидеть и в Уэльсе. Но там рост националистических настроений имеет не столько политическую, сколько культурную окраску. Он проявляется, в частности, как движение за распространение родного языка (на котором говорит четверть жителей Уэльса), за сохранение народной песни и других форм самобытной национальной культуры.
