class="p1">– Напейся, сержант. Напейся допьяна.
Раскан едва заметно улыбнулся:
– Мне вспомнилась одна старая поговорка… Уж не знаю, откуда она взялась. Догадываетесь какая?
– Да, – коротко кивнул Ринт. – «Утопи ведьму», сержант, с моего благословения.
– И с моего тоже, – добавила Ферен.
Раскан потянулся было к фляжке, но вдруг заколебался и посмотрел на сына Драконуса:
– Повелитель Аратан?
– И я тоже присоединяюсь к остальным, – сказал юноша.
Ферен снова опустилась на корточки и закрыла глаза.
«Вот как: повелитель Аратан. Значит, свершилось. Драконус посмотрел в глаза сына и узнал в них свои собственные».
– Ясное дело, узнал, – пробормотала она. – Только сперва им обоим потребовалось как следует помучиться.
– Ты не ожидал меня встретить, – сказала Олар Этил. И, не дождавшись от собеседника ответа, посмотрела на него и вздохнула. – Драконус, мне больно видеть тебя таким.
– То, что я принесу в Харканас…
– Ничего не исцелит! – бросила она. – Ты всегда был склонен к преувеличениям и излишним сложностям. Ты превращаешь любые жесты в символы и ожидаешь, что другие поймут их, а когда оказывается, что это не так, теряешься. И тогда все валится у тебя из рук, Драконус. Эта самодовольная дура с глазами лани лишила тебя мужества.
– Напрасно ты так говоришь о женщине, которую я люблю, Олар Этил. Не думай, что я отступлю хоть на шаг.
– Я сомневаюсь не в тебе, Драконус. Ты дал ей Тьму. Ты дал ей нечто столь ценное, что она теперь и сама не знает, что с этим делать.
– В ее нерешительности есть определенная мудрость, – ответил Драконус.
Олар Этил пристально взглянула на него. Казалось, будто ночь изголодалась по вере, будто он забрал ее всю и теперь, преисполнившись незаслуженной преданности, утаивал от других.
– Драконус, она стала правительницей и намерена возвыситься до божества. Воссев на трон, она столкнулась лицом к лицу с насущными потребностями – и, боюсь, они имеют мало отношения к тебе или к твоим желаниям. Править – значит преклонить колени перед целесообразностью. Тебе следует опасаться ее мудрости.
Если слова женщины и задели Драконуса, то у него хватило силы воли не дрогнуть, хотя в глазах повелителя промелькнула боль, хорошо знакомая Олар Этил еще с давних времен.
– Среди песьегонов ведь есть яггуты.
Он изумленно посмотрел на нее:
– Что?
– Ну да, из числа тех, кто отвергли Повелителя Ненависти. Они развлекаются, пытаясь переиначить то, что им не принадлежит. Сжимают кулаки и называют их богами. Духи воды, воздуха и земли бегут от них прочь. Огни снится война. Месть.
– Неужели все должно рухнуть, Олар Этил? Все то, что мы тут создали?
Она пренебрежительно махнула рукой:
– Я отвечу огнем. В конце концов, они же мои дети.
– Тогда ты ничем не будешь отличаться от тех яггутов… Или ты теперь объявишь, будто и Огнь тоже твое дитя?
Нахмурившись, Олар Этил положила руки на свой растянутый живот:
– Ее они не кормят.
Несколько мгновений оба молчали.
– Ферен этого не заслужила, – наконец произнес он.
– Я назвала себя жестокой богиней, и это не шутка, Драконус. Какое мне дело до того, кто и чего заслуживает? К тому же ее уже неплохо использовали. У тебя будет внучка, с которой можно забавляться, и, скажем прямо, я вовсе не имею в виду, что ты будешь качать малышку на колене. Кстати, о детях. Как они поживают, наше несчастное отродье?
– Будь у них четвертая сестра, ее звали бы Гадина, – ответил Драконус. – Но увы, четвертая им ни к чему.
– Три воспоминания о боли. Это все, что у меня осталось. Ты собираешься навестить мать парня?
– Нет.
– Мы с тобой, Драконус, жестоки в любви. Могу поспорить, Матери-Тьме еще предстоит об этом узнать.
– Сегодня ночью между нами не будет любви, Олар Этил.
В ответ на его слова она лишь хрипло рассмеялась:
– Какое облегчение, Драконус. Хватит с меня и трех болезненных ран.
– Старец говорил… про следующее селение.
– А что потом?
Он вздохнул:
– Отправлю остальных назад, а сам поеду дальше, к Башне Ненависти.
– А твой сын?
– Он поедет со мной. Насколько я знаю, наставник оставил ему дары для Повелителя Ненависти.
– Предвижу, что вас вряд ли ждет радушный прием. Мальчик вернется с тобой в Харканас?
– Нет, не сможет, ибо средства, которые ускорят мое путешествие, предназначены только для меня и Калараса, а более ни для кого другого.
– То есть твой сын ничего не знает?
– Совсем ничего.
– Драконус, неужели все твое потомство должно расти неприрученными дикарями? Наши дочери тебя погубят: ты держишь их слишком близко от себя, вынуждая задыхаться от отцовского пренебрежения. Неудивительно, что они такие злобные.
– Возможно, – признал он. – Мне нечего сказать своим детям. Все мои черты, которые я в них вижу, вызывают у меня лишь тревогу, и меня удивляет, почему родители столь свободно передают потомству собственные изъяны, но никогда – достоинства.
Олар Этил пожала плечами:
– Мы все скупимся на то, что, по нашему мнению, заслужили, Драконус.
Он положил руку ей на плечо, и от его прикосновения женщину пробрала дрожь.
– Ты достойно несешь свое бремя, Олар Этил.
– Если ты про мой жир, то назову тебя лжецом.
– Я имел в виду совсем другое.
Помедлив, она покачала головой:
– Вряд ли ты прав. Мы нисколько не поумнели, Драконус. Мы попадаем в те же самые ловушки, раз за разом. Как бы меня ни кормили песьегоны, я их не понимаю; и как бы я ни кормила Огнь своей собственной грудью, я все же ее недооценила. Боюсь, что это роковое пренебрежение однажды меня погубит.
– Разве ты не можешь увидеть собственную смерть?
– Я предпочитаю не знать. Лучше, если она придет в одно мгновение, неожиданно и без страха. Какой смысл жить, опасаясь смерти? Молюсь, чтобы в последний день жизни бег мой был стремителен, как у зайца, а сердце пылало огнем.
– Я тоже буду об этом молиться, Олар Этил. Ради тебя.
– А что насчет твоей смерти, Драконус? Ты всегда планировал все наперед, и не важно, сколько раз твои планы не удавались.
– Меня ждет много смертей, – ответил он.
– Ты видел их?
– Нет, мне это не нужно.
Она взглянула на воду источника, в которой отражалась чернота ночи. Статуя телакая, которую изваял Каладан Бруд, все так же поднимала к небу страдальческое лицо. Ее удачно назвали «Обреченность», и скульптор увековечил это ощущение в камне, отказавшись от всякой изысканности. Олар Этил боялась Каладана Бруда из-за его честности и презирала за талант.
– Я вижу в его лице мать, – помолчав, сказала она. – В глазах.
– Да.
– Наверняка тебе будет тяжело так поступать.
– Да.
Она сунула руку
