В момент посадки Диденко находился на СКП рядом со мной. Было видно, что он не скрывает своего злорадства. Вечером дежурный связист рассказал мне, с какими подробностями тот докладывал командующему о происшедшем. На что командующий сердито отрезал: «Вы, товарищ Диденко, находитесь в полку не для того, чтобы, как доносчик, сообщать о происшедшем случае, а в качестве моего помощника. Если бы произошло столкновение, я бы спросил с вас не меньше, чем с Лазарева. Доносчиков у меня и без вас хватает, а вот помощников нет».
Ему была неприятна серьезная предпосылка к летному происшествию и в то же время раздражала полная бездеятельность Диденко. Произойди столкновение – неприятность была бы не только для полка, но и для всей воздушной армии и, конечно же, для самого командующего. За время командования полком это был самый серьезный случай, связанный с полетами. Хорошо, что все обошлось. Я очень переживал.
Из головы не выходили Серегин с Диденко. На последнего я не мог спокойно смотреть. Не мог приноровиться я и к новому командующему. Уж очень сухо он ко мне относился. Мне казалось, что oн все время чем-то недоволен. И часто давал понять, что я не все делаю продуманно. В этом я убедился, когда самым первым во всей ВА представил ему план подготовки летного состава на год. Не посмотрев его и не вникнув в суть, он тут же вернул его мне, сказав: «Не может быть, чтобы вы так быстро составили его. Наверняка план не продуман и нереален. Возьмите его и продумайте, как следует, а через неделю представите».
Прошла неделя. Я снова показа его. «А где записка – обоснование реальности выполнения плана? Нужно показать, на что вы ссылались при его составлении и доказать, что данные взяты не из головы. Где метеосправка о количестве дней и ночей в году с облачной погодой, количество дней, ожидаемых с установленным минимумом погоды в дневных и ночных условиях? Должна быть и справка о выделенном лимите топлива». На это я ему заметил: «За четыре года, в течение которых мне приходилось предоставлять такой план, ни один из командующих не требовал таких справок, и при его составлении обычно за основу брали анализ выполнения предыдущего года с соответствующей корректировкой. Разумеется, учитывался и лимит топлива, и метеоусловия по периодам года, и уровень подготовки летного состава. И всегда план летной подготовки был реальным. В его составлении принимал участие весь руководящий летный состав полка и эскадрилий».
Вернувшись в полк, я торопиться не стал. На следующий день поинтересовался у соседей, как у них идет дело с планом летной подготовки. И, к своему удивлению, узнал, что ни один из них над ним еще не работал, а соответственно и не представлял руководству. Они даже посмеялись над тем, что я несколько раз был у командующего. Мы его обычно представляем в конце января наступившего года, а то и в феврале. Вот как, подумал я, а ты хотел сделать это первым. Не торопись опережать других, и будет меньше нервотрепки. В конце концов с планом вышло так, как и думал: когда Москва затребовала план по ВA, то отдел боевой подготовки срочно потребовал его из частей и соединений, и командующий утвердил их, даже не просматривая. А я за два с половиной месяца потратил впустую столько времени и сил, в то время как другие о нем еще и не думали.
Постоянное напряжение и нервотрепка не прошли для организма незамеченными. Сердечко нагрузки не выдержало и дало сбой. Инфаркт не дал мне возможности заниматься любимыми полетами, без которых я почувствовал себя как бы осиротевшим, пропал интерес к жизни. Я ругал себя за неумение беречь здоровье – работал на износ и слишком переживал за вce, что касалось работы.
Только вернулся из госпиталя, как получил от командующего по телефону взбучку за ЧП, происшедшее в отдельном дивизионе радиосветотехнического обеспечения. Там два солдата на ближней приводной радиостанции, протопив печь, рано закрыли заслонку и угорели. Командующий строго спросил: «Что у вас там произошло?» Я ответил: «Произошло ЧП, но не у меня, а у Борисенко в дивизионе РСТО». «В каком таком дивизионе? Я знаю в Бжеге начальника гарнизона Лазарева, поэтому у него и спрашиваю о происшедшем», – резко одернул меня Еремин.
Я не собирался разубеждать командующего – высокому начальнику, особенно находящемуся в возбужденном состоянии, перечить бессмысленно. Борисенко являлся командиром отдельной воинской части и сам устанавливал внутренний распорядок в подчиненном ему подразделении и, в частности, на таком объекте, как радиостанция. Осадок же от разговора с командующим остался. Пока я находился в госпитале, в полк поступило немало разных документов.
Копаясь в них, я обнаружил приказ по ВА по поводу предпосылки к летному происшествию, совершенной летчиком Серегиным на аэродроме Быдгощ. Меня в нем ни в чем не yпpeкaли, а вот Диденко упоминался как офицер, неправильно понимавший свои обязанности при нахождении в полку. Там говорилось, что он был простым наблюдателем и не оказывал практической помощи в работе. Через месяц после моего увольнения из армии по неизвестной мне причине был уволен и Диденко. Летом 1963 года я встретил его у Киевского вокзала уже гражданским вместе с красивой дочерью, совсем не похожей на отца.
За несколько месяцев до моего увольнения в полку поменялся почти весь руководящий состав. Вместо замполита Горынина из Коломыи прибыл майор Ребров. Из этого же полка вместо моего первого зама Шолохова прибыл майор Жегалкович. Мне он показался заносчивым человеком. Техникой пилотирования владел слабо. При проверке его в зоне на самолете Як-25 меня удивило, что он совсем не умеет делать боевой разворот.
Пришлось ему несколько раз показать, как он выполняется. Делать это мне было не совсем удобно, так как он считался опытным летчиком. Однако выяснилось, что у него есть недостатки в летной подготовке. Когда я ему на это указал, он обиделся. Из этого же полка к нам по замене прибыло еще несколько летчиков. Летать на Як-27Р они начали раньше нас, но по уровню летной подготовки значительно уступали нашим. В этом они убедились сами, как только приступили к полетам с нашими летчиками.
Мне было приятно осознавать, что мой труд не пропал даром, и я гордился своими подчиненными. В неменьшей степени был доволен и работой нашего инженерно-технического состава, обеспечившего надежную работу матчасти при интенсивных полетах. Я был горд тем, что наш полк стал одним из лучших разведывательных полков ВВС. Жаль было расставаться с ним навсегда.
В конце февраля 1963 года на мое место после окончания академии прибыл новый командир полка подполковник Бондаренко. Ранее я его не знал. Был он моложе меня, не воевал. Уже после увольнения, встречаясь с бывшими однополчанами, я, конечно же, интересовался положением дел в полку. А дела, к сожалению, были неважные. Они рассказали, что произошли две катастрофы. Разбились Ил-28Р и Як-27Р. Из двух экипажей сумел катапультироваться только летчик с «яка».
Выполняя учебный полет на разведку тактических объектов, произвел аварийную посадку сам Бондаренко. Он никак не мог найти нужную цель и долетался до того, что с минимальным остатком топлива при горящих красных лампочках, сигнализирующих об аварийном остатке топлива, кое-как дотянул до аэродрома, но сел против старта, чем немало напугал штурмана Жуковского. Подробности я выспрашивать не стал, но и после сказанного было ясно, каким теперь стал полк. Досадно было, что теперь он уже не передовой.
В это время проходили выборы в Верховный Совет Союзных Республик. От работника политотдела ВА, посетившего меня в госпитале, я узнал, что могу баллотироваться кандидатом в Белорусскую ССР, так как моя кандидатура была утверждена в Москве. Однако в связи с увольнением из армии моя кандидатура была заменена находившимся на Кубе генерал-лейтенантом авиации Гречко, братом будущего министра обороны.
В первых числах марта в полк приехал начальник разведки ВА полковник Киселев. В его присутствии был построен полк с выносом знамени. Я официально передал полк новому командиру, попрощался с личным составом и знаменем, произнес напутственные слова с пожеланием успехов в работе, доброго здоровья, счастья, хранить славные традиции, а также сохранить в полку завоеванное переходящее Красное Знамя. Поклонившись всему строю и пожав руки руководящему составу, ушел с построения и больше в полк не возвращался. Это было мое последнее армейское построение. Так я расстался с армией, в которой прослужил более двух десятилетий, не дотянув всего два года до получения необходимых льгот по выслуге лет.
Всю свою молодость, начиная с семнадцати лет, я отдал армейской службе. В ней научился жить, бороться за жизнь, приобрел опыт летной работы, научился познавать людей и работать с ними. Прошел суровый путь Великой Отечественной войны. Привыкнув к армейской жизни, я не представлял себе, как буду жить дальше. Поначалу казалось, что попал в какое-то другое государство. Больше всего на «гражданке» бросалось в глаза отсутствие аккуратности, порядка и дисциплины. Терпеть не мог развязных молодых людей, которым было все «до лампочки». Не переносил среди гражданского населения такие явления, как ложь, пустословие, разболтанность, отсутствие такта, злоупотребление временем.
