(Подогреваемый проснувшейся чувственностью.) Я трижды тебя звал.
Е в а. Я была занята.
Т а м а ш. Но бывало же у тебя хоть изредка полчаса свободного времени?
Е в а (не обращая внимания на его заискивающий тон). В такие минуты я чувствовала себя усталой.
Т а м а ш. Я хотел тебя видеть, потому что между нами осталось много невыясненного, неулаженного.
Е в а. А что ты хочешь еще уладить?
Т а м а ш. Мы даже вещи не поделили…
Е в а. Самое необходимое я забрала.
Т а м а ш. Комната твоя…
Е в а (прерывает). Я на нее не претендую.
Т а м а ш. Почему ты сердишься?
Е в а. Вовсе я не сержусь.
Т а м а ш. Здесь остались кое-какие твои мелочи… В стенном шкафу в прихожей я нашел твои записи лекций, старые письма и еще какую-то писанину…
Е в а. Собственно говоря, я за этим и пришла. Сейчас все уложу и сегодня же увезу. Андреа поможет мне упаковать… Кстати, с твоего разрешения, я пригласила сюда Андреа. (Взглянув на ручные часы.) Она вот-вот подойдет.
Т а м а ш (расстроен, что кто-то помешает остаться им наедине). Кто такая Андреа?
Е в а. Твоя бывшая сотрудница… (Поясняет.) Та самая девушка, которую ты когда-то не отпустил учиться в университет.
Т а м а ш. Она на другой же день ушла от нас, с тех пор я ее не видел. А как вы с ней встретились?
Е в а. В тот вечер, когда ты выставил ее за дверь, я пожалела девушку и устроила на работу. Теперь она работает у нас.
Т а м а ш (насмешливо). И, разумеется, устроила ее и в университет.
Е в а. Туда она поступила сама.
Т а м а ш. Ты влипла в скверную историю. Зачем тебе это было нужно?
Е в а (вспылив). Ты остался верен себе. Та же манера — во всем видеть только плохое. Мне хотелось помочь человеку, а ты — «влипла».
Т а м а ш. А ты, Ева, все еще сердишься на меня.
Е в а. Для меня это уже пройденный этап.
Т а м а ш. Перестань, к чему задаваться. Я вижу, ты все еще любишь меня, потому и кипятишься. Не спорь. Мне тоже тебя недостает. (Улучив минуту, когда Ева оказалась рядом, обнимает ее.)
Е в а (резко). Пусти! (Пытается вырваться.) Оставь меня!.. (Отталкивает его.)
Т а м а ш (с досадой). Не глупи, Ева!
Е в а (с иронией). Значит, ты готов простить меня, принять обратно?
Т а м а ш. «Простить», «принять обратно» — оставим этот устаревший словесный мусор. Выбросим его как макулатуру в корзину для ненужных бумаг. С тобой все должно быть просто, легко… Мне очень недостает тебя, Ева…
Е в а. И ты готов забыть Золи Кернэра?
Т а м а ш. Кернэра?.. (Подумав.) Ты права, насчет Кернэра нам нужно кое-что выяснить. В тот вечер я не стал выпытывать у тебя подробности, но теперь хочу спросить: как ты могла снизойти до него?
Е в а. Это тебя волнует?
Т а м а ш. Неужели ты не видела, какой это подлый человек, коварный, хитрый, жалкий трус.
Е в а. Неужели ты все еще на него злишься?
Т а м а ш. Прости за столь нелестную характеристику… Но я не могу иначе отзываться о нем. (С презрением.) Когда его взяли за жабры и прижали немного, как он поступил? А? Сразу же удрал за границу. Скажи откровенно, ты огорчена, что он остался там, за кордоном?
Е в а (рассеянно). О чем ты?
Т а м а ш. О том, что Золи уже не вернется… Жаль, а? Должно быть, болит за него душа?
Е в а (просто). Это мое дело.
Т а м а ш (жестом показывает, что вынужден смириться с этим). Разумеется. Принимаю к сведению. Кстати, что он пишет?
Е в а. Зачем это тебе знать?
Т а м а ш. Меня все-таки интересует, что ты о нем думаешь?
Ева не отвечает.
Я спрашиваю не из праздного любопытства — ведь это касается нас обоих, нашего будущего.
Е в а. Разве у нас еще есть будущее?
Т а м а ш. Это зависит только от нас двоих — от тебя и меня.
Е в а. Видать, тебе действительно несладко, раз ты настроен всепрощенчески. С тебя сняли все обвинения, оправдали, можно сказать, ты получил новое задание… Уж не подвернувшаяся ли нога так пошатнула твою обычную самоуверенность?
Т а м а ш. Почему ты все время стараешься задеть мое самолюбие?
Е в а (резко). Иначе я с тобой разговаривать не могу. Я тебе не верю.
Т а м а ш (мягко). Ева…
Е в а (с изумлением). Что?
Т а м а ш. Скажи, я действительно сам толкал тебя на…
Е в а. На измену?
Т а м а ш. Да. Толкал? Вынуждал? Отвечай же!
Е в а. В тот вечер я все тебе сказала.
Т а м а ш. Но это была правда?
Е в а. Ты сомневаешься?
Т а м а ш. А что в твоих словах было правдой, а что нет?
Е в а. Ответить? (Очень серьезно.) Не уверена, способен ли ты понять чистую правду? (С минуту раздумывает, затем просто и серьезно.) Я никогда тебе не изменяла.
Т а м а ш (недоверчиво). Не изменяла? В таком случае как понять все случившееся?
Е в а. Вот ты ничего и не понял. Ты ни о чем не догадался до сих пор? В тот вечер я не могла поступить иначе.
Т а м а ш. Зачем, зачем ты это сделала?
Е в а. Чтобы задеть тебя, сбить с тебя самоуверенность, лишить чувства превосходства, убедить в твоем страшном эгоизме. Помнишь, что случилось в тот вечер? Мы бросили несчастного мотоциклиста на произвол судьбы, к тебе пришла девушка, просила помочь, но ты с возмутительным бессердечием отделался от нее, просто выгнал, и затем пришел Кернэр. Ты и его выставил за дверь, и тут ты был прав. Но Кернэр не из тех, кто легко сдается, и он решил тебе отомстить. Зная твое болезненное самолюбие, он великолепно сыграл на нем, правильно рассчитал все и нанес точный удар. И ты поверил. Поверил, что я его любовница. Но как же ты мог так легко поверить этому? Разве мы не прожили вместе целых пять лет? Разве ты не знал меня? Почему ты так легко поверил в эту грубую ложь?
Т а м а ш (перебивает). Но ты же сама призналась!
Е в а. Я не могла поступить иначе. Ты меня оскорбил, унизил…
Т а м а ш (перебивая). Кто тебя унизил?
Е в а (почти кричит). Кто? Ты! Только ты! Унизил тем, что сразу поверил! Оскорбил тем, что остался равнодушным и невозмутимым. Тебе хотелось только одного — узнать, кто были мои поклонники и сколько их у меня было! Да еще — долго ли длилась моя связь с Золи Кернэром! Что, неправда? Нет, правда, и тебе все это понадобилось только для того, чтобы знать, как вести себя среди наших общих знакомых.
Т а м а ш. И потому ты призналась?
Е в а. Мне хотелось бросить тебе вызов. Сбить с тебя спесь, хоть на мгновение поколебать твою наглую самоуверенность, твой эгоизм!
Т а м а ш. Это тебе полностью удалось.
Е в а. Нет, ты ошибаешься. Ты был всегда непробиваем. Ведь тогда ты легко мог разоблачить меня, у тебя были основания не поверить в мое так называемое признание. Если б ты
