После яростных оборон Албазина России и Китаю требовалось срочно договориться о границах. Богдыханы династии Цин, манчжуры, мнили себя потомками Чингиза, который владел Хэйлунцзяном, и потому объявляли Амур своим. А русские государи полагали себя потомками Македонского, который, вроде бы, завоевал Реку Чёрного Дракона, и потому тоже считали Амур своим. Инородцы Хэйлунцзяна платили дань Цинам, но Ерофей Хабаров обложил их русским ясаком. Так кому же служит Чёрный Дракон?
Договариваться с китайцами отрядили посольство стольника Фёдора Головина. Он повёл из Москвы в Сибирь стрелецкий полк и полторы тысячи казаков. В Тобольске войско проторчало целый месяц – стольник гостевал у отца, воеводы Лексея Петровича Головина. Поперёд себя стольник Фёдор заслал в Мунгалию селенгинского служилого человека Ваську Перфильева, чтобы Васька расспросил Ундур-цэцэна, кто из монголов покорен богдыхану, кто – нет, и чью сторону они думают принять. Но Перфильев ничего не разузнал: Ундур- цэцэн потребовал, чтобы ему кланялись по-монгольски, а не по-русски, Васька отказался, и степняки прогнали его восвояси.
Путь в Даурию занял полтора года. Однако за Байкалом Головина поджидала неугасшая война. Его войско вступило в Селенгинский острог, а из Мунгалии вылетела орда хана Тушету и осадила крепость. Тушету-хан, а иначе – Очирой, служил императору Канси. Монголы прозвали Головина Будун-нойоном – Толстым Барином. На Селенге его защищал стрелецкий полковник Скрипицын. Иркутский воевода Левонтий Кислянский поспешно собирал ополчение на выручку Головина, верстал даже тунгусов и бурят – «брацких людей». Два месяца Очирой держал Будун-нойона в окружении, а потом иркутские служилые, московские казаки и стрельцы Скрипицына всё-таки разбили Очироя. Перепуганный Головин двинулся дальше.
Встречу с китайцами назначили в Нерчинске – в «городе Нибучоу». По реке Нерче к городу поднялась сотня китайских судов с гребными колёсами; их вручную вращали воины джангиня Лантаня, который три года назад брал Яксу – Албазин. Китайцев пришло впятеро больше, чем было русских. Возглавлял посольство могущественный князь Сонготу, свояк императора: пока Сюань-Е был отроком, Сонготу управлял всем Китаем и лишь десять лет назад передал власть законному властителю. Богдыхан одарил послов оружием, конями и собственными халатами с четырёхпалым драконом.
Китайцы заняли берег Нерчи напротив острога. На равном расстоянии от острога и китайского стана – в пяти ли – обустроили расписные шатры для встреч. У князя Сонготу толмачами были монахи-иезуиты, один – фрязин, другой – гишпанец, а у стольника Головина – поляк Ян Белобоцкий, пиит и проповедник, поэтому переговоры велись на латыни. Сонготу потребовал провести границу России с Китаем по реке Лиянацзян, Лене, как это было до Ерофея Хабарова. Головин хотел сделать границей Амур.
Переговоры увязли в спорах. Тогда Лантань переправил своё огромное восьмизнамённое войско через Нерчу и начал готовиться к приступу острога. Головин испугался, воля его надломилась, и он уступил китайцам Амур. Всё левобережье Реки Чёрного Дракона Сонготу объявил ничейным, а крепость Албазин Будун-нойон согласился снести. Так Китай попятил Россию. Россия была посрамлена, и с тех пор любое содействие богдыхану вызывало у Петра Лексеича ярость. Матвей Петрович прекрасно знал, как уязвлено самолюбие государя, ведь он воеводил как раз в Даурии. Встреча Головина и Сонготу случилась всего за два года до того, как он, князь Гагарин, приехал в Иркутск младшим воеводой к брату Ивану, старшему воеводе, и за четыре года до того, как его назначили старшим воеводой в тот самый Нерчинск.
– Мой господин просит объяснить смысл ваших слов, – повторил Чонг.
Тулишэнь видел, что дзянгун Гагарин – хитрый царе- дворец и дерзкий вор. Ради выгоды он готов тайком поступиться достоинством правителя, но хочет сохранить его благорасположение. Такое возможно только в державе варваров. Но это не его, Тулишэня, забота. И он сам, скромный заргучей, и император Канси, владыка Чжунго, получат всё, что желали получить.
– Мой воинский отряд отправляется в Яркенд мыть золото, – вздохнув, рассказал Гагарин начистоту. – Но я могу превратить этот мирный поход в войну с джунгарами. Сохранит ли тогда богдыхан русские караваны?
Тулишэнь в недоумении поднял брови, снова разливая чай.
– Мой господин говорит, что своим мечом вы будете рубить дым, – перевёл Чонг. – Джунгары уклонятся от войны с вашим войском. Они знают, что царь Пётр им не враг, а поход на Лхасу им важнее защиты Яркенда.
– Чёрт! – вспылил Матвей Петрович. – Тогда скажи Тулишэню, что его старость будет на пустом рисе! Без караванов я не смогу с ним торговать, а ему наш торг был прибыльнее, чем мне!
Тулишэнь, улыбаясь, прижал ладони к груди и чуть поклонился.
– Мой господин просит снисхождения у господина наместника, – перевёл Чонг. – У него есть замысел.
Тулишэнь прошёл к своим дорожным сундукам, составленным в угол палаты, ключом открыл самый большой ящик, обитый медью, и достал шкатулку из слоновой кости, украшенную иероглифом «жёлтая цапля». В шкатулке на бархате лежала золотая пайцза Дерущихся Тигров.
– Помнит ли даотай этот знак императора?
Матвей Петрович, конечно, помнил. Такие ярлыки надменный богдыхан посылает разным мелким царькам, которые признают над собой верховную власть императора, как приказ начать войну с врагами Китая. Эту пайцзу Тулишэнь должен был повесить на шею Аюке. Аюка пайцзу не принял.
– Мой господин может оставить пайцзу в руках господина наместника, – пояснил Чонг. – Если джунгары узнают, что господин наместник получил пайцзу Дерущихся Тигров, они поверят, что войско господина наместника намерено напасть на них, и желанная война непременно состоится.
– А как они узнают? – глупо спросил Матвей Петрович.
– Пири-думай сам, дру-га, – улыбаясь, сказал Тулишэнь по-русски.
Тулишэнь, склоняясь, держал перед Гагариным открытую шкатулку. Матвей Петрович, сокрушённо вздохнув, вытащил пайцзу и повертел её.
– И тогда богдыхан сохранит наши караваны?
– Мой господин сделает для этого всё, что сможет, – заверил Чонг.
Чаепитие удалось.
Кузьма проводил Матвея Петровича на выход, услужливо открывая двери. Князь Гагарин остановился в арке «галдареи», огибающей Гостиный двор изнутри по второму ярусу. Внизу мельтешило торжище. Шапки, шапки, шапки, шапки, полосатые навесы бухарцев, головы и горбы верблюдов, спины и гривы лошадей, телеги с тюками, гомон. Матвей Петрович поглядел на небо над угловой башней. В синеве пушилось от солнца лёгкое облачко. Тяжёлая пайцза висела у Матвея Петровича на шее под рубахой и холодила грудь. Ох, грехи, грехи… Ведь он же сам суёт башку в пасть китайскому дракону. Это дельце с маленькой войной – вовсе не маленькое. Такого ещё не бывало. Никакой прохвост под рукой Петра Лексеича не устраивал подобной злоотчаянной перешкоды, даже Меншиков. Нужно господне заступничество.
