небо.
Очередная вспышка молнии осветила лицо Стража, и я увидела в его выражении столько боли, что сердце невольно сжалось от сострадания. О чём он мог думать? Воспоминания о прошлой жизни, о годах, проведённых в тёмном мире, о жене, о дочери и даже обо мне заставляли его тосковать, но не вызывали душераздирающего отчаянья, которое сейчас отражалось в воспалённых глазах.
Неужели он плакал?
Что могло заставить не знавшего жалости Стража лить слёзы?
— Что-то случилось? — снова спросила я, сев на постели.
Теперь и мне расхотелось спать.
— Нет, — слишком поспешно ответил Давид. — Просто бессонница…
— Иди ко мне, — вместо дальнейших расспросов позвала я, откинув край одеяла. — Мне холодно одной…
— В Аду не бывает холодно, — зло усмехнулся он, но всё-таки забрался на лежанку и крепко прижал к себе.
— А мне холодно! Мне всю жизнь было холодно без тебя, — прошептала я.
Я почувствовала, насколько хрупким и недолговечным являлось наше мимолётное, украденное у Судьбы и Высших Сил счастье. Настанет утро — и я уже не буду ни в чём уверена. Начнётся Битва — и оно может вдребезги разбиться о чей-нибудь меч. И ни сохранить, ни удержать его мы не могли, как бы ни старались и сколько бы сил ни приложили. Оно нам не принадлежало. Оно принадлежало лишь Свету и Тьме…
— Будь осторожна сегодня, — вдруг произнёс Давид, словно прочитав мои мысли. — Будь осторожна, как никогда.
— Конечно. Я же обещала… — напомнила я.
— Теперь многое изменилось. Мы снова вместе и потому… — он затих, не решившись произнести следующую фразу.
И я поняла, что зря недоговаривала.
Я высвободилась из его рук, села на постели и в свою очередь устремила взгляд к серому горизонту, который с такой задумчивостью и грустью рассматривал Страж. Так вот какие мысли занимали его разум в эту беспокойную ночь. Оказывается, в моём молчании не было никакого смысла, поскольку он обо всём знал…
— Ты тоже помнишь? — еле слышно спросила я. — Почему не сказал раньше?
— Наверное, потому же, почему и ты промолчала, — отозвался Давид. — Я надеялся, что Старец не показал тебе…
— Это было моим кошмаром ещё до того, как я побывала в прошлом.
— Моим тоже…
— Но Елиазар говорил, что ничего не предрешено! — попыталась я успокоить нас обоих, а у самой внутри всё застыло от страха. — Случившееся тогда не может… Не должно повториться снова! Сейчас другое время, другие люди, и всё должно быть по-другому!
— Наивная девочка! — усмехнулся Страж и уложил меня обратно. — Люди, может быть, и другие, но их души остались прежними. Тот, кто убил меня в прошлой Битве, способен убить и сейчас.
— Тогда тоже будь осторожен! — прошептала я, чувствуя, как замирает сердце. — Ты знаешь всё. Если умрёшь ты, умру и я — на небо у нас одна дорога.
— Жаль, что на земле они всё время расходятся…
— Я безумно боюсь тебя потерять… — призналась я дрогнувшим голосом.
— Не собираюсь я умирать! — невесело пошутил Давид.
— Никто из нас не собирался, тем не менее мы все здесь… — грустно возразила я, задумчиво перебирая пальцами его волосы.
Они были жёсткими и колючими, как иголки дикобраза, но даже от этого я испытала странное удовольствие. Любое живое чувство, будь то нежное прикосновение рук или покалывание щетины, напоминало, что мы всё ещё были живы, и смерть пока не пришла за нами…
— У тебя нет шрама, — удивилась я, дойдя до виска и нащупав там только гладкую кожу.
Моя отметина в виде креста сохранилась даже в тёмном мире, хотя все остальные шрамы исчезли.
— Каждому по вере, — отозвался Страж, переложив ладонь себе на плечо. — Зато у меня есть звезда Давида из родинок. Вот здесь. Я ведь еврей по матери.
— Знаешь, до того, как началось это безумие, я вообще ни во что не верила, — призналась я, немного смутившись и убрав руку. — Почему же меня заклеймили крестом?
— Всё зависит от социума, — ответил он. — Ты воспитывалась в христианской вере, поэтому тебя призвал Гавриил и оставил на тебе крест. Если бы ты была иудейкой, то увидела бы Разииля, а после обнаружила на своём теле звезду… Разве Старец не рассказывал тебе об этом?
— Кажется, рассказывал… — соврала я, чтобы не показаться плохой ученицей.
Я напрягла память, пытаясь выудить необходимую информацию из того обилия данных, которые вложил в мою голову Елиазар. Только сделать это спустя несколько Битв, аварий и смену миров, оказалось очень сложно. И я уже готова была сдаться, когда пронёсшийся над долиной звон колокола прервал затянувшееся молчание. Он забрался в каждую палатку и в каждую голову, за одно мгновение облетел весь лагерь, разбудив спящих и возродив в наших душах трепет и страх. Новое утро в тёмном мире не сулило ничего хорошего для застрявших в межвременьи людей, и потому, сколько бы ни прошло Битв, мы никогда не сможем привыкнуть к сверхъестественному звуку и никогда не перестанем его бояться…
— Пора, — обречённо произнёс Давид.
— Да… — тихо отозвалась я, оторвав взгляд от далёкого горизонта. — Ночи здесь такие короткие…
— Как бы я хотел, чтобы ты осталась и ждала меня в безопасности, — вздохнул Страж, прислонившись к моей голове.
— Ты же знаешь, что это невозможно.
— Знаю… И ты не представляешь, как мне противно, что я ничего не могу изменить. Не могу защитить тебя и избавить от необходимости видеть смерть…
— Меня больше не нужно защищать! — прошептала я, коснувшись его щеки. — Теперь мне есть ради кого сражаться! Я всё выдержу!
— И всё же… Этот мир не для тебя, здесь только мрак и смерть…
— Раз Свет отправил нас сюда, значит, нуждается в нас обоих, — ответила я словами Эмили, нашего заботливого, философского ангела. — И мы не можем его подвести. Я люблю тебя, Дэвид. Что бы ни произошло сегодня, знай, что я всегда любила и буду любить…
— Только тебя. Даже через тысячи лет, — закончил он мою фразу.
И замолчал, поскольку больше сказать было нечего.
Мы и так знали каждое слово и каждую мысль друг друга. Мы думали одинаково, переживали одинаково и испытывали страх тоже одинаково. Словно одно целое, чьей-то волей разделённое на две части и соединившееся вновь, мы, наконец, испытывали полную гамму эмоций, а не её половину. И от этого казалось, что все чувства обострились и стали вдвое сильнее: и любовь, и беспокойство, и страх потерять друг друга.
Страж вполне мог справиться и без моего участия, за тридцать лет множество раз повторив подобные действия, но всё же снисходительно позволил помочь ему облачиться в латы. Я тщательно затянула все ремни, скрепила все
