Маркиз говорил, что генуэзские бандиты покинули похитителей и отказались помогать им в дальнейшем. Видимо, здесь немалую роль сыграл старый Пепе, невозмутимо посасывающий трубочку. Значит, южанин не входит в тайное сообщество генуэзских уголовников?
Тогда откуда он взялся и почему примкнул к французам? Лючия постоянно твердила: похитители – французы и между собой они общались исключительно на языке Вольтера и Дидро. Мирта-Роберта она вообще не видела – он появился вместе со слепым шейхом после побега девушки.
Капитан уже приметил, что из дома выходит только один из его обитателей, а остальные остаются караулить пленника. Пойдут ли они искать сообщника, если тот не вернется к назначенному сроку? Кто знает? Велик соблазн захватить того же Мирадора, Бенито-Эммануэля или южанина, но и риск неизмеримо велик! Оставшиеся могут прикончить Мансур-Халима и скрыться. Пока они еще надеются вызволить из крепости Мирта и улизнуть из Модены вместе с пленником, но с каждым днем эти надежды тают, как снег под солнцем, и тогда установившееся шаткое равновесие качнется в непредсказуемую сторону…
Ага, вон появился южанин с судками в руке. Коренастый, крепкий, он легко шел по улице с какой-то звериной грацией постоянно готового к прыжку хищника. Сейчас итальянец войдет в ресторан, возьмет заказанные блюда и вернется в дом. За это время Федор Андреевич должен постараться в основном закончить его портрет: позировать южанин, естественно, не собирался.
Неожиданно на рисунок упала тень, и капитан поднял голову. Около его столика остановился старик с неаккуратной шетиной на впалых щеках, покрытых сеткой склеротических морщинок. Красный нос и мокрые губы выдавали в нем горячего поклонника Бахуса – время близилось к обеду, а старик уже нетвердо стоял на ногах. Такое редко отмечалось среди завсегдатаев таверны. Обычно ее посетители знали меру, к тому же все они жили поблизости, а этого человека Федор Андреевич видел впервые.
– Он здорово похож на своего отца, – пробормотал старик, показав на незаконченный портрет.
– Вы его знаете? – заинтересовался русский и сделал знак хозяину подать еще пару кружек. Старик правильно расценил такой жест, как приглашение присесть за столик, и опустился на колченогий табурет.
– Его? – Слезящиеся глаза незнакомца проводили скрывшегося за углом южанина. – Я хорошо знал его отца: он был лодочником в Неаполе.
– О, так этот синьор неаполитанец?
– А ты француз? – Старик сделал добрый глоток из кружки и вытер губы тыльной стороной ладони.
– Нет, я не француз и не австриец. Моя родина далеко на севере.
– Ненавижу французов, – пробормотал пьяница. Он допил кружку и тут же подвинул к себе вторую. – Насчет его отца можешь не сомневаться, память еще никогда не подводила старого Ренато. Я хорошо помню, как тут дрались русские с французами. Правда, я тогда был совсем мальчишкой.
«Наверное, ему не меньше семидесяти, – быстро прикинул Кутергин, – но откуда он знает отца южанина?»
– Одно время мы жили по соседству, – продолжал Ренато, как бы беседуя сам с собой. – Титто еще мальцом отличался дурным нравом, но сколько отец ни колотил его, так и не выбил дьявольские семена из сыночка.
– Вы тоже из Неаполя?
– Да, – с достоинством ответил Ренато. – Меня так и прозвали: Наполи, что значит неаполитанец. Я то покидал свой прекрасный город, то вновь возвращался, пока не уехал совсем. Почти как Титто.
– Титто? – Капитан сделал вид, что не понимает, о ком идет речь.
– Ну да, этот! – Старик ткнул в портрет пальцем. – Он там прилично насолил некоторым синьорам и почел за благо исчезнуть, но куда денешься в нашей маленькой стране? Дурак, они уже идут по его следу!
Он хрипло рассмеялся и одним махом осушил вторую кружку. Русский заказал еще и уважительно заметил:
– Вы многое повидали, синьор Ренато. Как же вы очутились здесь?
– А-а. – Пьяница небрежно отмахнулся. – Теперь мои исповеди интересны лишь досужим чудакам вроде вас, синьор иностранец. Даже Господь не призывает к себе, а ведь мне перевалило за восемьдесят. Попы слушают из вежливости и думают, как бы поскорее отделаться от старого пьянчуги, сыновьям и внукам не до меня, а у правнуков другие дела. В их возрасте значительно интереснее заглянуть под юбку к смазливом девчонке, чем слушать прадеда. Ты спрашивал, как я очутился здесь? Я бежал из Неаполя.
– Почему? Вынудили обстоятельства или искали лучшей доли?
– Обстоятельства? – Старик фыркнул и раскурил трубку. Он явно наслаждался вниманием собеседника и даровой выпивкой. – Вы что-нибудь слышали о тайных обществах, синьор иностранец?
– Естественно, – кивнул русский. Рассказ старика начал его занимать. Но как бы заставить хмельного болтуна повернуть ближе к таинственному Титто?
– Прекрасно! – Ренато важно кивнул. – Откройте глаза и смотрите, синьор! Перед вами один из прославленных моссадиери Ренато Наполи! В моем возрасте можно говорить правду, как перед лицом Создателя, поэтому я не боюсь признаться, что застрелил одного важного негодяя и покинул Неаполь навсегда. Тогда тут шла большая война, и мне сразу же нашлось местечко в рядах сражающихся.
– Вы имеете в виду войну с австрийцами? – осторожно уточнил капитан.
– Какие, к дьяволу, австрийцы! – Ренато сердито стукнул кружкой по столу, расплескивая вино. – Старый маркиз да Эсти сцепился с делла Скала. Чтобы меня не достали с юга, я должен был примкнуть к кому-то на севере. Моссадиери Скалы любили называть себя «Перламутровыми рыбами».
Федор Андреевич затаил дыхание: перед ним сидел живой свидетель давней вражды отца синьора Лоренцо с его могущественным противником. На чьей же стороне сражался старик? Конечно, многое в его рассказах просто выдумка и шелуха, вылетающая из щербатого рта вместе с винными парами, но где-то таилось и зерно истины.
– Мне вовремя шепнули, что Скала масон, а все масоны глядят в рот французам! Поэтому я примкнул к моссадиери маркиза, – продолжал старик. – Знаменитый Пепе тогда был сопляком, и я учил его стрелять из ружья.
– А почему вы сказали, что Титто уехал почти как вы? – постарался вернуть собеседника к интересовавшей его теме Кутергин. Зачем ему сейчас были и небылицы о засадах в горах и ночных поножовщинах? Меньше чем в квартале отсюда на краю обрыва стоит дом, в котором заветная шкатулка с костяной картой караванных троп и колодцев, рукописная книга и сумка с бумагами полевых съемок. И в этом доме слепой шейх Мансур-Халим. И в этот дом сейчас принесет судки неаполитанец Титто.
– Титто? – переспросил Ренато. Зажав в зубах прокуренную трубку, он вытянул руку и начал загибать крючковатые пальцы. – Он застрелил Маттео и его брата по проззищу Фазан, а потом всадил пулю в лоб лейтенанту [16] моссадиери и бежал. Говорят, все из-за женщины. Плюньте на этого болвана, синьор, ему осталось недолго! Неаполитанская каморра – моссади прекрасного города у подножия Везувия – накажет отступника. На его месте нужно было заручаться поддержкой сильных, как я, а не прятаться в норку, подобно мышке.
