— Вернись в машину, — повторил Жорж, и графиня подчинилась, потому что ей опять стало наплевать на саму себя. — Что еще рассказывал Боровский о свойствах природы? — спросил Зубов, когда дверца захлопнулась.
— Не помню… — ответила Мира. — Он целую лекцию прочитал.
— В институте?
— Естественно. Профессора на улицах лекции не читают.
— С ума сошел, — вздохнул Жорж.
— Ну, тогда и я с ума сошла. А уж вы и подавно.
— Он объяснил, что происходит с телом человека, входящим в дехрон?
— Меняет структуру, — вспомнила Мира. — Подробно не знаю как. Валерьяныч сказал, что на квантовом уровне мы все как конструктор, собраны из одинаковых «кирпичей». Если изменить структуру «кирпича», человек может стать невидим для сограждан, только это вредно для организма.
— Еще как вредно, — согласился Зубов.
— Знаете, Жорж… вы не обижайтесь, но у меня сегодня ничего не получится.
— У тебя, пожалуй. Если что-то получится, то только у нас с тобой.
— Вы правильно сказали, я в этой жизни ни на что не способна.
— Ты смогла выпросить у Ангела «Стрелы»… — напомнил Жорж. — На моей памяти это не удавалось ни одному смертному. Мне страшно представить, девочка, какой силой ты сможешь обладать, если возьмешь себя в руки.
— Вы уверены, что это был Ангел? Всего лишь Ангел… — разочаровалась графиня. — Это был мой Ангел Хранитель? Точно, мой. Чей же еще? Ну, если у меня такой Хранитель, то со мной все ясно. Бог создает человека по образу и подобию своему, Ангел хранит его по своему понятию…
Облако светлого газа заполнило салон. Миру потянуло вперед, будто в машине наступила невесомость, будто нет ни стекла, ни моторного отсека, о который можно переломать колени. Графиня вскрикнула. Ей показалось, что Жорж вышел на улицу сквозь стекло и металл, машина превратилась в голограмму, и теперь тащит за собой несчастную человеческую плоть, чей квантовый конструктор сейчас расплющится о стекло и расплавится на моторе. От страха Мира закричала и уперлась коленками в бардачок, мягкий, как подушка. Под ногами хлюпала земля, похожая на черное моторное масло, ночное небо над ее головой налилось кровавым заревом. Напуганную Миру отбросило на сидение.
— Открой глаза, — сказал ей голос Жоржа, словно издалека.
Машина стояла у обочины. Лес излучал пронзительную тишину осенней ночи, его не волновали страсти в консервной банке. Лес не замечал, как шпрота в собственном поту тащит на волю другую шпроту, учит ее жить без головы и без консервного ножа воевать за свободу. Светлое облако снова разрослось под потолком кабины; быстро, словно развернулось из самого себя, как дождевая туча над Средиземным морем. «Странно», — подумала графиня и представила себя ребенком на карусели. Когда все мелькает перед глазами, мозги плавают в голове, меняют местами небо и землю. Из этого получился бы настоящий кайф, если б не было так страшно упасть. Мире нравилась сила, которая крепко держала ее в сидение карусели. Мира не изучала физику и не знала, что за сила такая. Ей казалось, что это дух карусели держит за задницы посетителей, чтобы они не удрали, не расплатившись за аттракцион.
— Ты мне заплатишь за свое поведение, — услышала Мира голос матери и съежилась. — На этот раз ты не уедешь ни в какой Париж, пока я не услышу объяснений.
— Я все тебе объяснила, — огрызнулась дочь. — Я сказала, что мне нужны деньги! Неужели нельзя понять, что деньги нужны не только на счастливую старость?
— На что ты будешь жить, когда промотаешь наследство? У тебя ни детей, ни работы, которая прокормит, ты даже в институте не доучилась. Тебе понравилось гулять по кабакам? Что, мать плохо готовит, что ты по кабакам разгулялась? Скажи, зачем это надо, покупать яхту? Ты не знаешь, как много надо бензина в эту яхту влить, чтобы она на плаву удержалась. Ты не знаешь, какой у яхты руль… Как чертово колесо. Это ж какие ручища надо иметь, чтобы обхватить такой руль! А что у тебя за ручища? Что путного ты ими делала, кроме как рыла матери могилу? А если яхта утонет? Тебя же тошнит на воде! Ты до берега не доплывешь, как тебя стошнит…
— Меня тошнит от нотаций, — закричала Мира и рванулась на волю, но мать держала дочь, как дух карусели, до полного расчета за удовольствия.
Графиня очнулась от боли в запястье и увидела мертвый лес, красное небо, булькающую под ногами землю и Привратника, который ничего не должен был знать о ночных вылазках человечества на свою территорию. Валех померещился графине раньше, чем она успела зажмуриться.
Мира испытала такой стресс, что готова была сбрасывать поезда с рельсов. Она могла утопить на мелководье круизный теплоход… по самую трубу вогнать его в дно. От испуга она ринулась из машины, но лобовое стекло натянулось резиной на ее голове. Мира поняла, что ринулась не в ту сторону.
— Нет, — закричала она. — Мне надо выйти! Отпустите! — графиня пихнула дверь плечом и добавила себе еще один синяк. Она стала искать ручку, но дверь оказалась ровной и гладкой. Мир, который внезапно открылся для нее без всякой причины, так же беспричинно захлопнулся, словно лифт, прижав дверями голову пассажира. «Угадай, — спросил лифт графиню, — куда я поеду? Вверх или в низ?» Мира в отчаянии искала на дверце кнопку, какое-нибудь открывающее устройство, но не нашла даже рукоятку для опускания стекол. Она полезла на заднее сидение, осматривать двери, такие же прямые и гладкие. — Откройте, — приказала графиня. — Откройте! — закричала она, словно представила себя в гробу, который опускают в яму глухие могильщики. — Откройте!!!
Салон был пуст. Лес стоял у канавы, в канаве блестела вода, по дороге медленно-медленно тащились фары, оставляя за собой две светлые полосы!
— Ханни… — прошептала графиня, — я больше не буду мешать коньяк с кокаином… Обещаю, никогда!
Сознание возвращалось к Мире, словно новое мозаичное панно клеилось из осколков битого антиквариата. Сначала склеился потолок над кроватью, потом лицо матушки Клавдии, скорбящей у постели больной.
— Ну, вот, — обрадовалась Клавдия, — поспали и легче, правда?
«Еще не поспали, — решила графиня. — Еще только спим. Или мы уже в раю? Матушка так близко и не пытается меня убить?»
Клавдия поправила дочери одеяло.
— Мира, — сказала она полушепотом, — ну, разве так можно?… Садиться в машину к незнакомым мужикам, особенно за городом? Ты же могла разбиться насмерть.
— А разве я не разбилась насмерть? — удивилась Мира и приподнялась с подушки.
— Ничего не помнишь? Лежи, лежи… Съехал дурак с дороги в канаву, хорошо не в дерево. Стукнулась ты маленько… Он руки не распускал? Совсем ничего не помнишь? Зачем он свернул с шоссе? Ты забыла, где наша дача?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
