«Еще не поспали, — решила графиня. — Еще только спим. Или мы уже в раю? Матушка так близко и не пытается меня убить?»
Клавдия поправила дочери одеяло.
— Мира, — сказала она полушепотом, — ну, разве так можно?… Садиться в машину к незнакомым мужикам, особенно за городом? Ты же могла разбиться насмерть.
— А разве я не разбилась насмерть? — удивилась Мира и приподнялась с подушки.
— Ничего не помнишь? Лежи, лежи… Съехал дурак с дороги в канаву, хорошо не в дерево. Стукнулась ты маленько… Он руки не распускал? Совсем ничего не помнишь? Зачем он свернул с шоссе? Ты забыла, где наша дача?
— Кто свернул?
— Мира, — Клавдия выпрямилась и перестала шептать, — надо было взять такси. Ведь Юра дал тебе денег, почему ты полезла в машину к частнику? Ты не знаешь, сколько теперь проходимцев занимаются частным извозом. Почему ты не предупредила, что вы приедете? Я бы не уезжала на дачу, я бы встретила вас по-людски.
— Какой еще Юра? — удивилась Мира и вскочила с кровати, когда увидела в дверях Ханта в кухонном переднике, испачканного мукой.
— Я пригласила твоих гостей остановиться у нас, — объяснила мать. — Почему они должны жить в гостинице? Разве здесь мало места? Юра хотел приготовить твое любимое блюдо, но наша мука никуда не годится. Как вы сказали, Юрочка, оно называется? Такое итальянское слово…
— Мама, что происходит? — воскликнула Мира.
— Отличный синяк, Мирей, — Хант указал на лоб молодой графини, — и место для синяка удачное.
— Я попросила Юру отложить отъезд, — сказала мать. — Тебе сейчас никак нельзя лететь самолетом. Вы же погостите у нас, Юра? Посмотрите Москву…
— Да, — ответил Хант по-русски, — с удовольствием погостим. С таким фонарем нас не пустят на борт. Это уже не фонарь, а лишний прожектор.
Он вышел на кухню, а Мира навела «прожектор» на мать.
— И Даниель здесь? — спросила она.
— Я пригласила обоих. С каких это пор наши гости стали проживать в гостиницах? Мира, разве русские люди так принимают гостей?
— Позови его! Немедленно позови Даниеля. Мне нужно срочно поговорить с нормальным человеком.
— Даниель скоро вернется, — пообещала мать. — Он пошел на экскурсию в Большой театр, потом приедет сюда…
— Как на экскурсию? Какие еще экскурсии в Большом театре?
— Что значит, какие? — удивилась мать.
— Там больше не идут спектакли?
— Мирочка… Надо было нам остаться в больнице, пройти обследование. Наверно мы поторопились с выпиской.
— Мама, в чем дело? Я сплю?
— Мира, — ответила мать и погладила дочь по ушибленной голове. — В Большом театре спектакли давно не идут. Там картинная галерея, и об этом знает любой иностранец.
— Ага…
— Крупнейшая в России выставка живописи после Эрмитажа… При императоре там действительно находился театр.
— Конечно, — согласилась Мира.
— Осталось название, но каждый образованный человек знает, что в этом здании с конца девятнадцатого века развернут выставочный манеж, и тебе, как коренной москвичке, следовало бы помнить…
— Как я могла…
— Все-таки сотрясение! Видишь, как сработала ассоциация: если театр, значит, непременно представление…
— Я вспомнила. Дай-ка поговорю с твоим «Юрочкой»… — Мира вылезла из-под одеяла и босиком пошагала на кухню, где Хант, закатав рукава, валял по столу кусок теста. — Салют, Ханни, — на всякий случай поздоровалась она.
— Салют, Мирей! Виделись уже. Ты забыла? Или балдеешь со мной здороваться?
— Я не балдею от галлюцинаций, Ханни, — заявила Мира и заперла дверь на кухню, чтобы мать не лезла в разговор. — Ханни, я не тот человек, который влюбляется в иллюзии. Я, если хочешь знать, даже не человек. Я фантом! Ты сделал из меня фантом, Ханни! Мое сумасшествие к тебе сделало из меня фантома. Тебя когда-нибудь любили с фантомы? Хочешь попробовать? — Хант положил скалку на стол. — Я тебе сказала, что не буду мешать коньяк с кокаином? Ты не поверил. Я вообще брошу пить, если захочу. Но, если ты не прекратишь меня терзать, я напьюсь так, что Европу смоет с лица Земли. Ты всю жизнь будешь лепить макароны на матушкиной кухне! Хочешь? — Скалка упала со стола и покатилась по полу. — Если хочешь делать кино вместо макарон, — решительно заявила Мира, — оставь меня в покое. Дай мне разобраться с собой, прежде чем я доберусь до тебя опять. Понял?
У Миры сложилось впечатление, что Хант ничего не понял. Что он попросту ее не слушал, потому что все это время рассматривал синяк у нее на лбу.
Графиня очнулась. Голова гудела. В ушах звенела речь о смыве Европы с лица Земли. «Какая тупость», — отметила про себя графиня. Будь ее воля, она бы стерла с лица Земли человеческую цивилизацию, оставила бы одно окно на шестом этаже, в котором лепятся макароны, а весь прочий мир похоронила бы как Помпею. Она нисколько не раскаивалась в своем поведении. Ей было жаль лишь пасту с пармезаном, которую Хант удивительно вкусно готовил. Мире нравилось все, что Хант готовил с вдохновением. В прошлой жизни Мира любила поесть, в этой — неожиданно отощала, потому что унаследовала от своих аристократических предков склонность к худобе. От стрессов и безденежья последнего года она рассталась со своим аппетитом и уже не чаяла свидеться. Только теперь, приходя в себя от экскурсии по «Большому театру», графиня поняла, что смертельно проголодалась. Мира проголодалась так, что не могла терпеть ни минуты.
— Жорж, — сказала она, — я приглашаю вас в ресторан. И не смейте отказывать даме. — Не дожидаясь, пока ее ленивый спутник примет приглашение, она схватилась за руль. — Разочаровались во мне, да? Ах, Жорж! Кто во мне только не разочаровался. Думаете, легко прожить жизнь и никого не разочаровать? Главное, что теперь я знаю точно: пока не поем — никакого дехрона… доверьтесь мне. Только ваше бесконечное доверие поможет нам приблизиться к ресторану, — говорила Мира, разыскивая ключ зажигания. — Доверьтесь мне абсолютно, примите удобную позу, приготовьтесь к новым ощущениям. Вы когда-нибудь пробовали спагетти с сырным соусом? Я вам заявляю ответственно, что сытый человек, это совершенно иная физическая природа, гораздо более разумная и совершенная, нежели человек голодный.
Мире удалось воткнутся в заднюю скорость и машина взлетела над оврагом.
— Ой! — воскликнула графиня, ударила по газам и педаль провалилась. Она сползла с сидения, чтобы дотянуться до педали ногой, и перестала ориентироваться в пространстве. Руль вдруг оказался на потолке. Машина шла сквозь лес юзом, как буер по льду. — Видите, первый шаг уже сделан, — сказала она молчаливому Жоржу и двумя руками вцепилась в педаль газа, чтобы вытащить ее наружу, но педаль оторвалась, машина полетела еще быстрее. Мира призадумалась над двумя оставшимися педалями. Она так давно водила машину, что забыла, для чего в ней столько педалей. Одна — тормоз, другая газ, — вспоминала графиня, а перед глазами вертелась тарелка спагетти и обливалась соусом. — Почему их три штуки? Мистика какая-то. Ноги две, а педали три. Не может такого быть. Или может? Если дом на бульваре Бомарше смог провалиться вместе с магазином, значит, лишняя педаль вполне могла вылезти там, где не следует. Закон равновесия вещества по-Валерьянычу! — она вскарабкалась на сидение с оторванной педалью. — Вот! — заявила Мира. — Видели, до чего доводят нормальных людей ваши Слупицкие манеры? На машине ехать невозможно, — сообщила она угрюмому пассажиру. — Или это был тормоз? Вы не поняли, что это было? О! Смотрите-ка! — графиня увидела по курсу просторный ресторан со стеклянными стенами и свободными столиками. — Будет обидно, если тормоз… Я не трогала, он сам отломился. — Машина влетела в ресторан, прокатилась колесом по стойке бара и вылетела наружу. Мира моргнуть не успела, как машина снова понеслась над полем. Жорж не вздрогнул. — Кажется, мы пролетели с обедом, — сообщила графиня. — Точнее, над обедом. Следующая станция «ужин».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
