После переговоров 4 мая верховное германское командование объявило о капитуляции перед английскими войсками Монтгомери всех частей, расположенных в северо-западной Германии, Дании и Нидерландах. 5 мая капитулировала группа армий под командованием фельдмаршала Кессельринга.
Гиммлер же рассчитывал уцелеть в поверженной Германии. 5 мая он провел совещание высших чинов СС во Фленсбурге, на котором он детально изложил планы создания «реформированной» нацистской администрации в Шлезвиге-Голштинии. Гиммлер считал, что такая администрация, действуя как независимое правительство, может вступить в мирные переговоры с западными державами. Он заявил о своем намерении побеседовать с фельдмаршалом Монтгомери. Очевидно, что рейхсфюрер СС знал о том, что англичане сберегают немецкие вооруженные силы на случай возможного вооруженного столкновения с Красной Армией. Однако руководители СС, участвовавшие в совещании, с недоверием воспринимали планы Гиммлера.
В тот день, когда Гиммлер излагал планы воссоздания «реформированного» нацистского рейха, 5 мая в штаб Эйзенхауэра прибыл представитель от Дёница. Эйзенхауэр вспоминал, что он «сразу же сообщил обо всем советскому Верховному Главному Командованию и просил назначить офицера в качестве русского представителя на возможных переговорах с Дёницем. Я информировал русских, что не приму никакую капитуляцию, если она не будет предусматривать одновременную капитуляцию повсюду. Советское Верховное Главное Командование назначило генерала-майора Суслопарова своим представителем».
В тот же день адмирал Фидебург прибыл в штаб генерала Эйзенхауэра в Реймсе, чтобы начать переговоры о капитуляции Германии. Дуайт Эйзенхауэр писал, что переговоры с Фидебургом вел начальник генерального штаба экспедиционного корпуса союзников генерал Смит. В ответ на заявление Фидебурга о том, что он «хотел бы уяснить ряд вопросов», Смит, по словам Эйзенхуаэра, «заявил Фидебургу, что нет смысла что-либо обсуждать, что наша задача сводится просто к принятию безоговорочной капитуляции. Фидебург возражал, заявив, что не имеет полномочий на подписание такого документа. Ему было разрешено передать по радио депешу для Дёница; в ответ сообщили, что Йодль выехал в нашу штаб-квартиру, чтобы помочь ему в переговорах».
Эйзенхауэр писал: «Нам было ясно, что немцы стремились выиграть время, с тем чтобы перевести за нашу линию фронта как можно больше немецких солдат… Я сказал генералу Смиту, чтобы он передал Йодлю, что если они немедленно не прекратят выдвигать всякие предлоги и тянуть время, то я закрою фронт союзников, чтобы впредь не пропускать никаких немецких беженцев через нашу линию фронта. Я не потерплю дальнейшего промедления».
По словам Эйзенхауэра, «Йодль и Фридебург составили телеграмму Дёницу с просьбой дать им полномочия подписать акт о полной капитуляции, вступающей в силу через сорок восемь часов после его подписания. Немцы могли найти ту или иную причину, чтобы отсрочить капитуляцию и тем самым получить дополнительное время для себя. Поэтому через генерала Смита я информировал их, что капитуляция вступит в силу через сорок восемь часов, начиная с нынешней полуночи; в противном случае моя угроза закрыть западный фронт будет немедленно осуществлена».
Хотя глава советской военной миссии при штабе экспедиционных войск союзников генерал-майор И. А. Суслопаров был приглашен в качестве представителя СССР на переговорах с немцами, он был отстранен от них. Лишь поздно вечером 6 мая он был вызван в штаб Эйзенхауэра. Последний заявил, что он потребовал от Йодля безоговорочной капитуляции перед всеми союзниками и подписание капитуляции уже назначено в Реймсе на 2 часа 30 минут 7 мая. Пока Суслопаров направил в Москву телеграмму с просьбой дать инструкции, наступила полночь.
Между тем нажим Эйзенхауэра на немцев оказал на них действие. По словам Эйзенхауэра, «наконец, Дёниц понял неизбежность выполнения наших требований… Боевые действия должны были прекратиться в полночь 8 мая… Необходимые бумаги были подписаны Йодлем и генералом Смитом в присутствии французского и русского представителей, подписавших документы в качестве свидетелей». К моменту подписания капитуляции ответ из Москвы еще не пришел и тогда Суслопаров решил подписать акт о безоговорочной капитуляции.
Эйзенхауэр утверждал, что уже в Реймсе была достигнута договоренность с Йодлем относительно подписания капитуляции в Берлине перед Советским Союзом. По словам Эйзенхауэра, он сказал Йодлю: «Вы официально и лично будете нести ответственность, если условия капитуляции будут нарушены, в том числе за прибытие немецких командующих в Берлин в такое время, какое будет установлено русским главным командованием для оформления официальной капитуляции перед тем правительством». Получалось, что капитуляция в Реймсе рассматривалась как капитуляция Германии перед США и Великобританией, но не перед СССР. Стремление западных союзников перехватить Победу у СССР при поддержке нацистских лидеров во главе с Гиммлером, пытавшихся капитулировать лишь перед англо-американцами привело к подписании акта о безоговорочной капитуляции в Реймсе в 2 часа 11 минут утра 7 мая.
В это время прибыл ответ Суслопарову из Москвы: никаких документов не подписывать! Тем временем правительство США сообщило в Москву о своем намерении объявить о капитуляции Германии 8 мая в 16.00 по московскому времени, «если маршал Сталин не выразит свое согласие на более ранний час».
7 мая состоялось в Кремле совещание Политбюро с участием представителей Генштаба. Как вспоминал Штеменко, «Верховный Главнокомандующий, как обычно, медленно прохаживался вдоль ковровой дорожки. Весь вид его выражал крайнее неудовольствие. То же мы заметили и на лицах присутствовавших. Обсуждалась капитуляция в Реймсе. Верховный Главнокомандующий поводил итоги, размышляя вслух. Он заметил, что союзники организовали одностороннее соглашение с правительством Дёница. Такое соглашение больше похоже на нехороший сговор. Кроме генерала И. А. Суслопарова, никто из государственных лиц СССР в Реймсе не присутствовал. Выходит, что перед нашей страной капитуляции не происходит, и это тогда, когда именно мы больше всего потерпели от гитлеровского нашествия и вложили наибольший вклад в дело победы, сломав хребет фашистскому зверю. От такой «капитуляции» можно ожидать плохих последствий».
«Договор, подписанный союзниками в Реймсе, – продолжал И. В. Сталин, – нельзя отменить, но его нельзя и признать. Капитуляция должна быть учинена как важнейший исторический факт и принята не на территории победителей, а там, откуда пришла фашистская агрессия – в Берлине, и не в одностороннем порядке, а обязательно верховным командованием всех стран антигитлеровской коалиции. Пусть ее подпишет кто-то из главарей бывшего фашистского государства или целая группа нацистов, ответственных за все их злодеяния перед человечеством»… После этого Верховный Главнокомандующий потребовал соединить его по телефону с Берлином».
Как вспоминал Жуков, Сталин сообщил ему по телефону о капитуляции в Реймсе и, дав оценку этому событию, сказал: «Мы договорились с союзниками считать подписание акта в Реймсе предварительным протоколом капитуляции. Завтра в Берлин прибудут представители немецкого главного командования и представители Верховного командования союзных войск. Представителем Верховного Главнокомандования советских войск назначаетесь вы… Главноначальствующим в советской зоне оккупации Германии назначаетесь вы; одновременно будете и Главнокомандующим советскими оккупационными войсками в Германии».
О том, что в оценке различных актов о безоговорочной капитуляции не было ясности и у западных военачальников свидетельствуют мемуары Д. Эйзенхауэра. Объявив в конце главы «Вторжение в Германию» о своем требовании к Йодлю обеспечить «официальную капитуляцию» перед советским правительством в Берлине, Эйзенхауэр в начале следующей главы («Последствия победы») утверждал: «По условиям подписанного акта о капитуляции руководители немецких видов вооруженных сил должны были прибыть в Берлин 9 мая, чтобы подписать ратификацию (выделено мною. – Прим. авт.) в русском штабе». Говоря о «ратификации», а не об акте о безоговорочной капитуляции перед СССР, Эйзенхауэр пояснял: «Эта вторая церемония, как мы понимали, должна была символизировать единство западных союзников и Советов и оповестить весь мир о том, что капитуляция осуществлена перед всеми, а не только перед западными союзниками». Из слов Эйзенхауэра неясно, что должна была собой представлять процедура в Берлине: «ратификацию акта о безоговорочной капитуляции» или же «символическую» церемонию единства антигитлеровской коалиции?
О том, что Эйзенхауэр знал, что СССР не был готов признать акт, подписанный в Реймсе окончательным, говорит его решение не разрешать журналистам, приглашенным для освещения этого события, публиковать «материалы о капитуляции, пока не будет официального заявления, согласованного между союзниками». (Очевидно, что до подписания акта генерал Суслопаров сообщил Эйзенхауэру о том, что Москва еще не дала ему такого разрешения.)
