же мои, как и твои.
— Ну да, я в другом смысле: ты все же их получше знаешь, и как думаешь, насколько их… заметки эти, соответствуют реальному положению дел? Не могут ли они это писать для, скажем, разжигания панических настроений? Или для очернения отдельных товарищей?
— И где ты тут увидел «отдельных товарищей»? Они практически все командование РККА обвиняют в полнейшей некомпетентности! Хотя, должен заметить, обвиняют они их совершенно справедливо, разве что старательно сгущают краски на возможных последствиях.
— То есть их замечания в целом положению дел на местах соответствуют, так?
— В целом — да. А вот в частностях… к сожалению, я не могу дать полную оценку записке, у меня просто нет всей информации. Точнее не так: они предоставляют информацию точную, но я не могу сказать, предоставляют ли они её всю. Думаю, что всю, но вот уверенности все же нет: я не понимаю, почему они даты нападения увязывают исключительно с воскресеньями — но они-то в этом практически уверены!
— А то, что они пишут про сосредоточение войск у нашей границы?
— Про это у меня сомнений нет. Они со своей машиной для анализа фотосъемок замечают даже каждое спиленное дерево в лесу.
— Это как?
— Они фотографируют всё дважды в сутки, а машина показывает, что за сутки изменилось.
— Это что же за машина такая, которая по фотографии такое заметить может?
— А ты знаешь детскую головоломку «найдите отличия на картинках»? Если через их машину на такие картинки смотреть, то все отличия сразу видны, они просто ярко блестят и сами в глаза бросаются. Мне эти товарищи сказали, что глаза человеческие так устроены: что-то один глаз видит, а другой нет, то голова думает, что это просто зеркало отражение только в один глаз направляет. Так что машина эта чуть сложнее фильмоскопа за три рубля… но ведь до такого додуматься надо, а они додумались!
— А теперь нам додуматься нужно. Ты их предложение поддерживаешь?
— А тебя что-то смущает?
— Они за последние лет десять мне разных предложений прислали не одну, наверное, сотню. С некоторыми мы не соглашались, но в таких случаях почти всегда случалось то, о чем они заранее предупреждали. Так что уже года три мы просто с большинством их предложений соглашаемся. Но за все это время они ни разу не принимали на себя ответственность за исполнение этих предложений. Ни разу — а теперь они сами просят всю ответственность на них возложить.
— Мне кажется, это потому, что все, что они раньше предлагали, было — по сравнению с текущей ситуацией — чем-то малозначительным. Зато они смогли доказать, что ошибаются они в прогнозах исключительно редко.
— Именно это меня и настораживает: на делах незначительных они завоевали доверие, причем близкое к абсолютному. А не было ли это все лишь подготовкой к тому, чтобы в критический момент мы, доверившись им, совершили величайшую ошибку?
— Как любит говорить эта сумасшедшая авиаторша, если у вас паранойя, это не значит, что за вами никто не следит.
— А если они просто ошибаются?
— Возможно. Но возможно, что и мы ошибаемся. Если они ошиблись, они за ошибку готовы ответить. А мы готовы?
— Мы за свои ошибки каждый день отвечаем… ты прав. Приказ по пограничникам разошли сегодня же, а я постараюсь до конца недели разобраться с армией. Ведь если они правы…
— Я все же думаю, что они правы.
— Даже если они правы, то меры предпринимать нужно все же постепенно, а то недолго и до бунта генералов докомандоваться…
Война — это, конечно, штука неприятная, однако заботу о прокорме тоже забывать не годится. Так что первого мая на белорусские поля вышли трактора. Много тракторов, заметно больше, чем в год предыдущий: крестьяне с новых территорий увидели разницу в урожаях на полях колхозных и частных, и массово в эти колхозы стали записываться. Ну а ожидания новых советских граждан нужно оправдывать, так что тракторов в поля вывели даже больше, чем требовалось для пахоты и сева «в нормальных условиях».
Во-первых, чтобы посевную провести побыстрее. Во-вторых, чтобы помочь крестьянам и личные огороды распахать. Да и погода располагала к раннему севу: уже первого днем температура приблизилась к десяти градусам, а единственная ночь, когда температура упала ниже нуля, была со второго на третье — зато днем она поднялась уже до двенадцати. А десятому, когда посевная практически закончилась, дневные температуры приблизились уже к двадцати, что давало мужикам надежду на ранний и высокий урожай…
Но Пономаренко заботился не только о хлебе насущном, он и о пище духовной явно не забывал. Каждый день почтовые самолеты доставляли свежую прессу из Бреста (куда железную дорогу успели перешить на российскую колею и по ней газеты доставлялись сюда из Минска) в Белосток, Гродно и Вильно. А вечерами эти же самолеты везли в Брест письма из окрестных городов. Опять же, пассажирское авиасообщение между городами стало довольно оживленным, так что только на аэродром Бреста ежедневно садилось (и потом улетало) свыше десятка «деревянных этажерок».
Конечно, местные крестьяне самолетами пользовались нечасто, но вот прикомандированные механизаторы авиации не чурались, настолько не чурались, что Пантелеймон Кондратьевич решил в республике строить собственный авиазавод — так как поставок машин «из Союза» не хватало просто катастрофически. И единственное, что не давало ему эту затею реализовать, было категорическое нежелание сотрудников Девятого управления выделить ему необходимое оборудование. А без оборудования самолет не построить, и пример Харьковского авиазавода был тому наглядным подтверждением. То есть «не построить» касалось лишь машин Лукьяновой, но строить «дендрофекальные самоделки» у Первого секретаря Белоруссии даже мысли не возникало. Так что пока основные усилия в части индустриализации прикладывались на других направлениях. Но сама индустриализация не останавливалась ни на день, и в этом множество «прикомандированных» оказывали весьма заметную помощь.
И не только в индустриализации: приехавшие в республику молодые парни и девчата с удовольствием показывали фильмы в деревнях и городах, используя захваченные кинопередвижки, концерты постоянно организовывали…
Начиная с середины марта пятый экспериментальный завод работал круглосуточно и без выходных, хотя продукцию он выдавал несколько «специфическую»: «верхнеудинскую» версию бомбардировщика Архангельского. Прежде всего, на хранящихся в глубоких подземельях завод планерах носовой фонарь и колпак пилотской кабины заменялись на более аэродинамические конструкции, а затем на самолет устанавливались моторы. Турбовинтовые моторы Люльки, мощностью по тысяче триста сил. А к моторам прилагались разработанные под руководством Ветчинкина пропеллеры «с эффектом Бартини», то есть сдвоенные и вращающиеся в разные стороны. В результате скорость самолетов выросла до почти шестисот километров в час, а
