– Дом превратился в чертов музей, – пожаловался Томас Арману, когда декоратор закончил свое черное дело.
– Именно этого и хотела добиться твоя жена, друг мой, – ответил на это Арман.
Со времени предыдущей смены внутреннего убранства в доме прошло двадцать семь лет. Томас не хотел тревожить гнездо шершней, отказывая Присцилле в просьбе «кое-что переделать».
Когда он подошел к матери за разрешением, Джессика сказала:
– Пусть делает, что считает нужным, Томас. Не думай обо мне. Ты будешь жить здесь, когда меня уже давно не будет рядом.
Эти слова поселили в душе сына грусть, от которой он не смог избавиться. Его матери уже исполнилось шестьдесят семь лет. Каждый день Томас с печалью вспоминал об отце. Джереми и Анри, ближайшие друзья Сайласа, старели. Как же плохо ему будет, когда они покинут этот свет! У него, конечно же, есть друзья – Джереми Младший, Стефан и Арман, у него есть дети, но дорогая дочь вскоре выйдет замуж, Вернон и Дэвид тоже в свое время обзаведутся семьями. Они покинут отчий дом, а он останется жить здесь с Присциллой.
Именно эти мысли занимали Томаса, когда он вошел в маленький магазинчик, куда послала его жена. Называли его попросту «шляпной лавкой». Открылся он совсем недавно. Все, что Томас знал о магазинчике, ему поведал Арман, который сейчас фактически управлял фамильным универсальным магазином. Шляпная лавка являлась конкурентом отделу дамских шляпок в магазине его друга, но Арман не обращал внимания на конкурента, словно имел дело с мухой.
– Работы на всех хватит. Фасоны головных уборов, которые создает миссис Честейн, в моем магазине не продаются. Владелица – вдова. Ее муж погиб в сражении при Манассасе. Детей нет. Милая женщина, между прочим. Я желаю ей успеха.
Серебряный колокольчик над дверью возвестил о его приходе. У Томаса было всего лишь несколько секунд на то, чтобы осмотреть совершенно женственную обстановку магазинчика. Носа достиг приятный аромат. А потом из‑за гардины, которой был завешен дверной проем в задней части помещения, появилась женщина.
– Добрый день, сэр. Чем могу быть вам полезной?
Говорила она глубоким контральто. Более красивого голоса, как казалось Томасу, он никогда прежде не слышал. К своему глубочайшему удивлению, мужчина почувствовал, что, кажется, краснеет.
– Миссис Честейн, если не ошибаюсь?
– Да.
– Я… Мое имя Томас Толивер. Жена послала меня кое-что забрать…
Женщина улыбнулась. Томас почувствовал, что в груди стало тесно.
– Я знаю вас, мистер Толивер.
Она вытащила из-под прилавка небольшой сверток.
– Это, полагаю, для вас. Уже все оплачено. Надеюсь, моя работа понравится вашей дочери.
– Э‑э‑э… Я уверен, что ей понравится.
Томас дивился сам себе. Мужчина мог с легкостью поддерживать разговор с богатыми и могущественными, уважаемыми и всесторонне образованными, знаменитыми и пользующимися дурной славой, но вот теперь он стоял и заикался в присутствии владелицы шляпной лавки, чье существование имеет для мира не больше значения, чем перо на одной из ее шляп.
– Хотите взглянуть на вещицу, которую ваша супруга заказала для дочери? Как я поняла, это будет сюрпризом.
– Ее мать так мне и сказала… Да, я бы хотел посмотреть… очень.
– Ну, тогда я разверну сверток.
Женщина положила пакет на прилавок и легкими, проворными движениями развязала ленту.
– Что вы об этом думаете?
Миссис Честейн продемонстрировала Томасу нанизанные на проволочную основу атласные розочки зеленого и золотистого цвета. Именно то, что описывала его жена.
Мужчина взял в руки прелестное изделие.
– Цвета глаз моей дочери.
– Мне сказали, что у нее светло-зеленые глаза.
– Да, светло-зеленые.
– Не такой чистой зелени, как у вас?
– Нет, нет… У нее другой оттенок.
– У нее ведь рыжие волосы?
– Да, как у моей матери.
– Этот цвет идеально гармонирует с рыжими волосами.
Мужчина подумал, что надо бы вернуть женщине головной убор, пусть опять завернет его в бумагу, но вместо этого спросил:
– Как это надевать?
Женщина взяла свое изделие обратно.
– Вот так, – улыбнувшись, продемонстрировала миссис Честейн. – С помощью этого обруча можно удерживать зачесанные назад волосы. Он будет обрамлять девочке лицо. Уверена, что украшение ей подойдет. Мне его завернуть?
– Да, пожалуйста.
Томас наблюдал за проворностью утонченных, словно фарфоровых пальчиков. На одном из них поблескивало обручальное кольцо. Женщина протянула ему сверток.
– Возьмите, – сказала она и улыбнулась.
Сердце екнуло в его груди.
– Я буду с нетерпением ждать, когда в колонке светской хроники воскресного выпуска появится фотография вашей дочери с моим сюрпризом в волосах.
– У меня имеется мысль получше, – предложил Томас. – Почему бы вам не прийти на празднование дня рождения моей дочери и не увидеть все собственными глазами? Оно начнется завтра вечером, в семь часов. Уверен, что Регина будет рада лично поблагодарить вас.
– Это очень мило с вашей стороны, но… Что скажет на это миссис Толивер?
– Моя мама?
– Нет, ваша супруга.
– А‑а‑а… Думаю, она тоже рада будет вас видеть.
– Можно, я подумаю, мистер Толивер?
– Да… конечно. – Мужчина бережно взял в руки вновь обвязанный лентой пакет. – Меня зовут Томас.
Женщина протянула руку.
– Жаклин.
Томас слегка ее пожал.
– Жаклин. Подумайте о моем приглашении.
– Да… пожалуй. Всего наилучшего, Томас.
Мужчина прикоснулся к полям шляпы.
– До завтра. Встретимся вечером, надеюсь.
Глава 78
– Кого ты пригласил? – требовательным голосом переспросила Присцилла.
Стоя перед зеркалом, Томас продолжал с преспокойным видом повязывать на шею черный галстук.
– Я пригласил миссис Честейн на празднование дня рождения нашей дочери. Мне показалось, что ей будет приятно воочию увидеть на Регине произведение ее искусства.
– Томас… – Присцилла встала между мужем и его отражением в зеркале. – Жаклин Честейн – приятная особа, но она… шляпница, женщина, которая занимается торговлей.
Томас прикоснулся тыльной стороной ладони к руке жены и мягко, но настойчиво заставил Присциллу отойти в сторону.
– Ну и что?
– Ну и что?! Людей этого круга не следует приглашать на день рождения Регины. Я в этом убеждена!
Дело сделано. Томас скосил глаза на жену.
– А если бы кто-то сказал нечто подобное о тебе, дочери лекаря… костолома?
Присцилла вспыхнула.
– Не говори так о моем отце! Да упокоит Господь его душу.
