Кирилла разбудили не шаги, а взгляд Ивана. Вырванный из сладкого сна, ом вскочил, не понимая, где находится, увидел Ивана и смущённо улыбнулся.
— Выпустили? — бросился к нему Иван.
— Выпустили.
— Совсем?
— Совсем. — Кирилл быстро оделся. — Выйдем на балкон, поговорим.
По решётке балкона уже вились стебельки вьюнков. Город был хорош в это раннее воскресное утро, когда на улицах нет ни души, а солнце, словно заспанное, ласковое, только начинает пригревать влажную весеннюю землю. Было тихо. Приятели стали рядом, и Кирилл начал рассказывать всё, как на исповеди.
— Что ж ты собираешься делать? — спросил Железняк, когда Кирилл замолчал.
— Пойду к Половинке, попрошусь на старое место. А потом буду требовать у прокурора, чтобы пересмотрели дело, добьюсь правды. И если всё будет хорошо, мы с Мариною поженимся. Тебе ясно?
Последние слова он произнёс дерзко, уже защищая своё счастье. Иван в ответ только улыбнулся.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Лето промелькнуло быстро, не успели оглянуться, а оно уже исчезло за пожелтевшими клёнами. Снова подходит осень, и снова взрослые ученики появляются в высоком доме вечерней школы. Саня и Иван уже в десятом классе. Последний год. Они мало встречались летом, обрадовались друг другу, и предстоящий год тяжёлой работы показался не таким длинным.
— Ну, что там у тебя? — спросила Саня.
— Всё по-старому. А у тебя?
— Тоже всё по-старому. Содержательный у нас разговор, правда?
Они засмеялись.
— Тише ты! — сказал Железняк. — Физик идёт.
В класс вошёл учитель. Начались занятия. Четыре урока пять раз в неделю — это большая нагрузка, а тут ещё надо выкроить время для тренировок. В сутках только двадцать четыре часа, но если их хорошо распределить, то хватает. Но всё равно утром, когда загудят гудком, так трудно открыть глаза, как будто они заклёпаны на веки вечные. И приходится, не раскрывая их, идти в ванну, а там гимнастика, холодный душ, и всё становится на своё место. Потом бегом, обязательно бегом, а не обычной походкой, на завод. Двухкилометровая пробежка тоже входит в расписание тренировок. Интересно, и Сане тоже тяжело просыпаться утром или только он один такой соня?
А в это время физик говорил что-то малопонятное. Как хорошо было бы положить голову на парту и до звонка поспать… Приятно от одной мысли…
Ну, хватит! Что за нерабочее настроение!
Железняк вздрогнул, выпрямился. Саня тоже испуганно раскрыла глаза, — видно, и с нею что-то в этом роде творится. Физика опять стала понятной.
— Это мы летом разбаловались, от работы отвыкли, — шепнул Иван.
— Да, — подтвердила девушка.
— Ничего, привыкнем.
Саня опять кивнула.
— Железняк, Громенко, хватит разговаривать! — повысил голос учитель.
Когда они выходили из школы, уже стемнело, но запад ещё горел едва заметными красноватыми отсветами солнца.
— Пошли к нам, — предложил Железняк.
— Пойдём. Я, вероятно, у вас и ночевать останусь. Мама в Святогорске, а одной дома тоска. Христина ведь в девятый перешла?
— Да.
На другой день к прессу, который собирала бригада Половинки, подошёл Бакай, тряхнул светлым чубиком, который опять торчал из-под кепки, и сказал:
— Ребята, есть коротенькое, но очень важное и красивое дело. Останьтесь после работы минут на пять.
Ещё раз тряхнул чубиком и ушёл.
Сидоренко проводил его взглядом и сказал:
— Настоящий человек наш Сашко Бакай. Когда меня посадили и спросили характеристику, он не побоялся написать, что не верит в мою виновность, и подписался. Это тебе не сейчас красивые слова говорить, это ведь пятьдесят второй год был. Я читал эту бумагу, когда выходил.
И с уважением посмотрел вдоль прогона, туда, где то появлялась, то исчезала между станками серенькая кепка Бакая.
Половинка ничего не ответил. Почему-то стало трудно дышать. Что-то тяжёлое давит сердце, и так сильно, что хочется крикнуть, позвать на помощь, но трудно даже пошевелиться. Но должно же, должно отпустить! Всё потому, что не поехал этим летом в Кисловодск, а решил рыбу ловить. Уже нет сил терпеть! Неужели конец?
Широко открытым ртом Половинка схватил воздух. Неужели не отпустит?
Отпустило. Медленно-медленно, но отпустило… Вот уже легче дышать, и в цехе стало светлее. Значит, пустяки, но всё же надо зайти в поликлинику.
После работы пришёл Бакай, а с ним человек двадцать цеховых комсомольцев из бригад станочников и сборщиков. Пришли, уселись кто на чём. Бакай подождал, пока все соберутся, и начал:
— Такое дело, товарищи: завод получил большое и почётное задание. Будем делать блюминг для нового дальневосточного металлургического комбината. Есть предложение — взять этот заказ под комсомольский контроль. Значение этой работы я вам объяснять не буду, сами хорошо знаете. Надо, чтобы блюминг как можно скорее оказался в городе комсомола, где для него уже, вероятно, приготовили фундамент. Сейчас собрания проходят во всех цехах завода. На каждой детали блюминга будет вот такая наклейка.
Он поднял руку и показал небольшой кусочек бумаги, где стояли обрамлённые красными линиями слова: «Заказ под комсомольским контролем».
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Иван сидел за столом и решал сложную и хитрую задачу, в которой стереометрия и тригонометрия крепко переплелись между собой. Это, вероятно, самые сложные задачи из всего школьного курса. Скоро весна, скоро испытания — и конец учению!
Углы правильной шестигранной пирамиды, вписанной в шар, почему-то путались, радиусы стали кривыми. Иван откинулся на спинку стула. За окном уже давно ночь, тёмная, безлунная, морозная. Стекло разрисовано фантастическими узорами, словно на дно моря опустился дремучий лес. Тишина полная, не слышно даже дыхания Андрейки.
Может, плюнуть на эту задачу и решить её завтра, на свежую голову, после работы? Мысль заманчивая, и как много надо сил, чтобы ей не поддаться! Так ведь бывало: отложишь на завтра, а потом приходишь в школу, не сделав урока. Надо пойти подставить голову под кран…
Но глаза медленно закрылись, голова опустилась на тетрадь. Как хорошо хоть на мгновение почувствовать полный покой! Иван вздрогнул, выпрямился, испуганно оглядел комнату. Может, он долго проспал? Нет, только чуть-чуть задремал. Скорей в ванную!
Холодная вода резала затылок. Забыв о сне, Иван вернулся к столу. А ну-ка, задача, как выглядите вы теперь? Вот и все ваши тайны. Не много же их у вас! Чему равняется синус тридцати пяти? Ясно! Где таблица логарифмов? Вот она. Ну, кажется, всё готово. Посмотрите ответ, товарищ Железняк. Диаметр шара равен пятнадцати сантиметрам. Правильно? Правильно. Ох, как хорошо, когда всё сходится! Первый час. Теперь можно ложиться спать.
Иван встал из-за стола, потянулся так, что кости затрещали.
Он подошёл к кровати, предвкушая наслаждение. Сейчас щека коснётся белого прохладного полотна и…
Но послышался тихий стук. Иван испуганно остановился, не понимая, кто это может быть. На лестнице шагов не было слышно. Как будто кто-то долго стоял под дверью и только сейчас решился постучать.
Иван вышел в коридор, прислушался, спросил: «Кто?»
— Свои, — послышался знакомый голос.
Удивлённый Иван быстро открыл дверь Половинке, который держал в руках какие-то тетради. Старик, не ожидая приглашения, прошёл в комнату и сел к освещённому столу.
— Не спишь ещё? — спросил он. — Задачи решаешь? Вот и я не сплю. Не спится мне эту зиму, — значит, дела мои швах.
Он говорил шёпотом, вытягивая губы.
— А я на балкон посмотрел, вижу — свет у тебя, и решил зайти, хоть и поздно. Впереди ещё длинная ночь… Может, хоть перед гудком немножко засну.
Ивана поразила необычайная интонация в голосе бригадира.
— Я у тебя долго не засижусь, — продолжал Половинка. — Я тебе не то подарок принёс, не то наследство… Возьми эти тетради, а если я умру…
— Да что это вы, Максим Сергеевич?!
— Молчи, не перебивай!.. Я могу каждую минуту неожиданно умереть. Доктора это знают, только скрывают. Жаба у меня в груди сидит. Ну, слушай: если умру, а ты на моё место станешь, читай эти тетради. В них все бригадирские правила жизни записаны. Положи их в стол, ка самое дно, и не трогай, пока я жив. А то помру, никто и внимания на эти тетради не обратит, а они мне дороги. Ну, вот и всё моё наследство. Ничего, — как бы утешая себя, прибавил он, — немало пожил, хорошо пожил, может, ещё немного поживу. А ты ложись спать, глаза покраснели. Ложись.
И, встав со стула, высокий, сухой, медленно, как будто у него заржавели суставы, подошёл к двери, улыбнулся.
— Ты небось ругаешься: «Ходит, старый чёрт, по ночам, делать ему нечего…» Ну, недолго уж терпеть. Спи!
И вышел.
Ошеломлённый и встревоженный, Иван стоял в коридоре, не зная, в самом деле приходил старый бригадир или это приснилось. Нет, на столе, на таблице логарифмов, лежали две тоненькие тетради. Значит, не сон. Осторожно, почти благоговейно он взял их и запрятал в глубину ящика. Потом быстро разделся, погасил свет и лёг. Но сон не шёл, всё стояло перед глазами лицо бригадира. «Не может быть, ещё поживёт!» — подумал Иван и наконец заснул.
