примерил – ботинки были великоваты, но с двумя портянками сидели на ноге хорошо. Главное, они были крепкими и почти целыми. В таких ботинках можно было идти хоть на Северный полюс! С продуктами тоже всё было в ажуре: три рыбины горбуши, две килограммовых буханки черного хлеба и килограмм сахара – всё это Николай сложил в холщовый мешок и спрятал за территорией лагеря (сказав охраннику, что его послали за дровами в лес; тот его спокойно выпустил, потому что за дровами зэки ходили каждый день после работы). Карты местности, конечно, не было. И компаса не было. Но зато у них был топор и был большой тесак, которыми они рубили сучья стланика. А ещё у каждого был большой брезентовый мешок; его можно было использовать вместо палатки, на нём можно спать, а можно укрываться от дождя и холода. В крайнем случае мешки можно разодрать на портянки или на одежду. В тайге всё сгодится! Но главным приобретением был большой коробок спичек на пятьсот штук. На лицевой стороне его была картинка – жёлто-синий молодец, нарисованный в старинно-лубочном духе; снизу шла надпись: «Фабрика Красная Звезда. г. Киров». Пётр Поликарпович взял в руки коробок и грустно улыбнулся. В душе поднялась целая буря чувств. Первый раз за последние четыре года он держал в руках спички. Это были посланцы внешнего мира – мира живых людей. Где-то были большие города, в которых работали фабрики и заводы, дети ходили в школу, по улицам ездили автобусы. Всё это было так близко и – бесконечно далеко. Попасть в этот мир было уже нельзя. И всё же они попробуют. Пусть этот мир не примет их. Но оставаться здесь тоже невозможно, потому что это был мир мёртвых.
Тридцать первого мая сорок первого года на всей территории Советского союза было воскресенье – рабочие и служащий отдыхали. Но в лагерях была своя система мер и ценностей. Воскресенье в советских лагерях давно уже было обычным рабочим днём. Да и не знал никто, какой нынче день недели. Заключённым не положены были ни календари, ни часы. Время они определяли по солнцу, делали всё по команде, по удару в рельс, по окрику бригадира или нарядчика. В шесть часов утра по всей Колыме прозвучала команда на подъём, и множество людей, проклиная судьбу, скидывали с себя обовшивевшие одеяла, поднимались с грязных нар и, пошытваясь от слабости, выходили из бараков. Однако не все в это раннее утро хмурились и проклинали судьбу. Пётр Поликарпович почти не спал эту ночь. Всё казалось, что уже утро, светает; он порывался встать, но все кругом лежали недвижно, укрывшись с головой. За окном было темно, и он закрывал глаза и старался уснуть. Лишь перед самым подъёмом задремал, и почти сразу услыхал металлические звуки ударов железякой о рельс. И сразу же поднялся. Вот оно! Пришла долгожданная минута!.. Сердце радостно забилось, руки задрожали. Он стал торопливо застёгивать пуговицы на рубахе, спустил ноги на пол, а тут нежданная радость – новые ботинки! Наклонившись, долго приноравливался, затягивал шнурки, поворачивал ногу так и эдак. И всяко получалось хорошо.
Дальше всё было как обычно: столовая, утренний развод, вывод бригад на работы. Пётр Поликарпович боялся, что в последний момент их не выпустят из лагеря, завернут на сопку. От этой мысли он холодел, всматривался в каждого, кто шёл в его сторону, молил бога и чёрта, чтобы ничего такого не произошло в это солнечное утро. Только бы выйти из лагеря, только бы выбраться за ограду!..
Сосед его чувствовал что-то похожее. Он был сосредоточен, внимательно зыркал глазами из-под нависших бровей. На Петра Поликарповича старался не смотреть. Но когда их построили в колонну, он встал рядом и, быстро обернувшись, коротко кивнул: мол, всё нормально.
Колонна уже шла к воротам. Ещё минута, проверка по списку на вахте, и они вышли из лагеря. В бригаде было восемнадцать человек. У всех были большие мешки и самодельные тесаки. Каждый должен был набрать до обеда сто килограммов хвои и после обеда – столько же. Метров пятьсот шли все вместе по широкой тропе. Потом стали рассредоточиваться, уходить влево и вправо. Пётр Поликарпович с напарником тянули до последнего, стараясь уйти как можно дальше. И это им удалось. Уже на границе леса, там, где начинались каменные россыпи, они наконец остановились. Бригадир показал на чахлые деревья, растущие во обеим берегам ручья и пошёл обратно. Ему и в голову не могло прийти, что эти двое задумали побег. Он прекрасно видел, что у них нет ни провизии, ни всего того, что потребуется в тайге. Но провизия была надёжно спрятана недалеко от лагеря, под густым мхом. А всё остальное было при них – спички, мешковина, одёжа и тесак с топором.
Они спокойно проработали до обеда. Солнце встало в зенит, сделалось тепло и необычно светло, небо словно бы раздвинулось, стало бездонным, от него непривычно веяло теплом. Пётр Поликарпович часто поднимал голову и всматривался в голубую бездну. Николай в такие минуты бросал на него недовольные взгляды, но молчал. Кроме них двоих, тут никого не было, стало быть, никто ничего не заподозрит.
Набрав по полному мешку хвои, они вернулись к месту сбора. Сдали свою добычу, съели обед, сидя за сколоченным из не оструганных досок столом, полежали в сторонке на травке, а потом поднялись и пошли по тропе в лес. Зайдя за деревья, Николай огляделся и шагнул в чащу. Через минуту вышел с холщовым мешком в руке, быстро спрятал в свой куль, и они двинулись дальше.
– Ну всё, теперь можно уходить, – проговорил он вполголоса. – До вечера нас не хватятся. Нужно уйти как можно дальше. Давай-ка поднажмём!
И они поднажали. За полчаса дошли до каменной россыпи. Тропа тут змеилась по открытому месту, но они пошли смело, держа кули за плечами, как бы спеша по делу. Здесь никого не было, и они спокойно прошли ещё два километра, пока снова не начался лес. Пётр Поликарпович стал уставать. Тропа была очень неровная, вся в камнях и в кочках. Приходилось прыгать и петлять. Но он не отставал. А Николай шёл, не оглядываясь, будто сто раз тут ходил. Так они дошли до развилки. Справа был мостик через ручей, а слева крутой подъём по камням в гору. Николай остановился, снял мешок с плеча.
– Ну что, куда пойдём?
Пётр Поликарпович подумал с минуту. Потом уверенно произнёс:
– Нужно идти в горы. Нас станут искать по ручью.
