главным сдерживающим фактором междоусобной внутриэлитной борьбы, которая особенно опасна при отсутствии институтов. Сейчас он всех остудил, и элиты лежат тихо, как политические окорочка в холодильнике. Но стоит открыть дверь этой морозильной камеры, как все демоны десятилетиями копившихся обид и подозрений выпорхнут наружу и начнут терзать депрессивное общество.
Что бы ни было потом, вначале будет потоп. Россию захлестнет волна сведения счетов, страха, неопределенности и ненависти. Затем она схлынет, потому что общество устанет и от этого. И тогда на обнажившейся политической поверхности покажутся руины. Но это будут не руины «либеральной демократии», а потрепанный остов все того же путинского государства, только еще более убогий, чем прежде, без неоимперского лоска и с обшарпанным фасадом.
На руинах путинской России будут бродить те же, мало изменившиеся, но еще больше напуганные и озлобленные люди. И дальше все зависит от того, станут ли обитатели послепутинских политических трущоб заново отстраивать доставшиеся им по наследству развалины, поменяв бенефициаров, либо попытаются снести этот имперский хлам до основания, чтобы выстроить на его месте новое государство. При этом одного намерения мало – и Ленин, и Чубайс с Гайдаром обещали не оставить камня на камне от старого мира, а в итоге сделали репринт самодержавия. К сожалению, выбор этот никак не связан с уходом Путина.
Чтобы Россия поменялась, нужно, чтобы было кому ее менять. Найти таких непросто, много званых, да мало избранных. Будущее России зависит в гораздо большей степени не от ухода Путина, – этот уход важен как ключ к замку русской истории, но сам по себе ничего хорошего России не сулит, – а от того, что будет в головах выживших после «потопа» людей. В конечном счете это зависит от того, что они делают и о чем думают сегодня, пока Путин остается на своем месте. Ведь никаких других людей после Путина в России не появится. И никакого другого опыта, кроме того, который они успели приобрести при Путине, у этих людей тоже не будет.
Казалось бы, кандидат номер один на роль режиссера перемен – непримиримые борцы с режимом, которых в принципе не так мало, как им самим иногда кажется; большевиков в царской России было еще меньше. Проблема, однако, в том, что, когда Путин уйдет, произойдет почти полное обнуление всех политических капиталов, в том числе оппозиционных.
Ранее оказанная политическая услуга не считается предоставленной. Это хорошо почувствовал на себе лидер британской Партии независимости, продавившей Брекзит, – на следующий день после победного референдума он стал заурядным, никому не интересным политиком. Борцы с Путиным в цене, пока на рынке котируется сам Путин. Делать сегодня ставки на то, кто из нынешних лидеров имеет лучшие шансы в «России будущего», – дело почти бессмысленное. С большой долей вероятности первыми станут те, кого сейчас считают последними.
Распадется как путинская, так и антипутинская коалиция. На месте единого пока «крымнаша» снова появятся взбудораженные элиты и неприкаянная, бесхозная масса. Борцы с режимом, соответственно, окончательно расколются на правых «прогрессистов», которые будут пытаться договориться с элитами, и левых «популистов», которые будут апеллировать к массе. Если «прогрессисты» найдут общий язык с бывшими пропутинскими элитами и создадут с ними устойчивый альянс, способный проводить институциональные реформы, у России появится шанс выскочить из наезженной исторической колеи. Если «популисты» смогут овладеть настроениями массы и восстановить ее против элит, Россию ждет повторение пройденного уже не раз исторического урока.
Русский политический класс – это великий немой, который не вступит в игру раньше, чем существующая матрица не затрещит по швам. Но когда он заговорит, его слово окажется решающим. Судьба России зависит во многом от способности нынешней оппозиции преодолеть сектантство и найти дорогу к сердцу этого политического класса. Для этого, не дожидаясь никакого «послепутина», она должна сегодня предложить положительную повестку реформ, приемлемую для нынешнего пропутинского большинства. Оно, конечно, не примет эту повестку сейчас, пока Путин находится у власти и консервирует политический процесс, но будет иметь ее в виду на будущее.
Очерк 49
Рискнуть Россией. Кто такие «друзья государства» и как они воюют с русским народом
После краха коммунизма Россия почти целое десятилетие ходила как неприкаянная – не могла свыкнуться с мыслью, настойчиво продвигавшейся отцами-основателями перестройки, что можно жить без идеологии. Первой очнулась власть и стала экспериментировать «в пробирке», пытаясь в тишине номенклатурных дач создать «ручную идеологию» – компактную и удобную в управлении. Но все эти эксперименты ожидаемо заканчивались ничем, пока за дело не взялась сама жизнь. Победа реакции и окончательное прощание с перестроечными иллюзиями вывели русское общество на новую идеологическую орбиту – русский фашизм стал настойчиво стучать в двери истории, еще не успевшей прийти в себя от коммунизма.
В сложное для страны время сторонники Владимира Путина возвысили свой голос в защиту русского государства и русской церкви от угроз, которые, по их мнению, несут с собою «западничество» и неразрывно связанные с ним либерализм, демократия и рынок. Они живописуют бесчисленные бедствия, которыми чревато разрушение «незыблемых основ» русской государственности, в том числе государственной собственности и властной иерархии. При этом они уклоняются от обсуждения рисков, связанных с сохранением в неизменном виде сложившегося порядка вещей.
Положение России в мире хуже, чем это описывают современные государственники, но из этого вовсе не следует, что они правы. Скорее наоборот, это положение уже настолько плохо, что Россия больше не может позволить себе щедро оплачивать их иллюзии и фантазии.
Россия столкнулась с одним из самых масштабных в своей тысячелетней истории вызовов. Ей предстоит сделать непростой выбор между изменением и исчезновением.
Либо Россия кардинально изменится, пройдет через запоздалую реформацию и соединится с Европой и Америкой в противостоянии глобальным вызовам, что позволит ей сохраниться в существующих границах, но уже не в качестве империи и «сверхдержавы», а в качестве нации-государства (упрощенно – национального государства, хотя это, как говорят в Одессе, две большие разницы), участвующего вместе с другими на равных (или не на равных) в новом мировом разделении труда.
Либо Россия уже в рамках текущего столетия лишится большинства своих колоний, прежде всего Сибири, Дальнего Востока и Кавказа, которые будут поглощены Китаем, Турцией и, возможно, Японией. Оставшаяся «корневая» Россия, отрезанная от ресурсной базы, будет пребывать в депрессивном состоянии до тех пор, пока соседи не придут к выводу, что дальнейшее сохранение ее автономии нерационально и обходится им дороже, чем расчленение и оккупация.
Это жесткая и неприглядная, но, к сожалению, объективная реальность. Демографические и социально-экономические показатели развития России, ее нарастающее технологическое отставание от передовых экономик Запада и Востока не оставляют на этот счет никаких сомнений.
Социальный и политический строй современной России не способен обеспечить то ускоренное развитие, без которого она в ближайшее время не сможет защитить свой суверенитет в рамках сложившихся государственных границ. Поэтому пресловутая модернизация сегодня возможна только в формате мощной социальной и политической революции, сопоставимой по глубине воздействия на русскую жизнь с петровскими или большевистскими преобразованиями.
Речь идет, по сути, о необходимости смены культурной парадигмы, ломке большинства привычных стереотипов поведения, отказе от традиций, разрушении всего прогнившего старого мира и строительстве на его месте нового русского общества и нового русского государства. Это, конечно, весьма пугающая перспектива, потому что реальные перемены всегда вызывают те самые «великие потрясения», которые с легкой руки ставшего теперь культовым Столыпина считаются нашими государственниками несовместимыми с «великой Россией».
К сожалению, в истории все обстоит с точностью до наоборот, и только те народы, которые нашли в себе силы и мужество пройти с честью через великие потрясения, смогли занять в ней достойное место. Страх великих потрясений естественен. Но от того,
