усилит Китай, к которому преимущественно откатятся ее территории.
Идеология государственников, внешне столь понятная и привлекательная, является по сути своей лукавой. Она умалчивает о долгосрочных последствиях комфортного «ничегонеделания» и предлагает русскому народу пойти по «третьему пути», которого в природе не существует.
В этом смысле государственники очень близки большевикам, только большевики предлагали поставить на кон судьбу России ради ее утопического будущего, а сегодняшние государственники предлагают рискнуть Россией ради ее не менее утопического прошлого. Они хотят вложить все исторические активы русского народа в неликвидный проект «Великая Россия», единственным бенефициаром которого окажется в конечном счете вороватый менеджмент, зарабатывающий на политических откатах.
Очерк 50
Предчувствие гражданской войны
Как и любая катастрофа, военная катастрофа 2022 года имеет много уровней. Наш взгляд привычно скользит по поверхности событий, выхватывая их очевидную внешнюю логику. Это нормальная первая реакция на катастрофу такого масштаба. Но, кроме очевидной внешней логики (логики первого порядка), у наблюдаемых нами событий есть скрытая внутренняя логика, проследить которую, как правило, оказывается сложнее, по крайней мере с небольшой исторической дистанции. Ниже я постарался тезисно представить траекторию движения этой скрытой логики катастрофы. Эта картинка, конечно, весьма субъективна и отражает ограниченное видение в доступном мне на сегодняшний день ракурсе.
Попытка смотреть на все как на проявления империалистических устремлений или тем более как на этнический конфликт является заманчивой – так как дает простое и универсальное объяснение сложным и неоднозначным событиям, – но одновременно и контрпродуктивной, так как может привести к ошибочной оценке перспектив, причем для всех участников конфликта.
Несмотря на то что вкрапления и первого (империализма), и второго (национализма) в то, что условно можно обозначить как социально-политическую сущность текущих событий, весьма значительны, они остаются в ней всего лишь примесями (impurities) в нечто более значимое, что формирует базовые тенденции.
Империализм и национализм – это вышивка (узор) на ткани реальности, но не ее «прошивка».
В действительности этот вооруженный конфликт является по своей природе гражданским, а его театр – не только Россия и Украина, но практически все постсоветское пространство. При этом потенциально этим театром может стать вся Европа, и не только она одна.
Современная гражданская война, как правило, имеет религиозную или идеологическую подоплеку, т. е. ведется не за «ресурсы» (в том числе территории), а за ценности. В данном конкретном случае вооруженный конфликт происходит в конечном счете между наследниками советского «большевизма» – либерал-большевиками, продвигающими «большой скачок» в модерн («европейский проект»), и национал-большевиками, продвигающими «большой скачок» в архаику («евразийский проект»). Между этими полюсами располагаются многочисленные «промежуточные» движения, которые по мере обострения гражданского конфликта вынуждены присоединяться к одному из крайних течений. Этот водораздел можно наблюдать и в России, и в Украине.
Распределение на постсоветском пространстве поддержки обоих необольшевистских проектов оказалось неравномерным. В то время как большинство жителей Украины поддержало модернизационный «проевропейский» проект, в России подавляющая часть населения высказалась в пользу реакционного «проимперского» проекта. Могло быть и наоборот, и тогда не Беларусь, а, например, Украина стала бы евразийской Вандеей.
В результате такого «территориального» распределения политических предпочтений гражданское (идеологическое) по своей природе противостояние на постсоветском пространстве приобрело внешнюю «превращенную форму» межнационального конфликта. В Украине это противостояние сразу было встроено в более актуальную антиколониальную повестку с соответствующей реакцией со стороны России, где тут же сформировалась проимпериалистическая повестка с четко выраженным антиукраинским профилем. Эта сложность заставляет меня предположить, что дальнейшее развитие ситуации как внутри России, так и внутри Украины будет «нелинейным».
И в России, и в Украине оценка степени консолидации общества вокруг доминирующей идеологии представляется существенно завышенной и, наоборот, оценка степени оппозиционности проводимому правящими кругами обеих стран курсу – сильно заниженной.
И там и там имеется значительное латентное («молчаливое») меньшинство, готовое при изменившихся обстоятельствах побороться за то, чтобы стать большинством, т. е. и в России, и в Украине есть почва для непредсказуемой и неожиданной политической дестабилизации.
Пацифистские настроения в России, на мой взгляд, значительно выше тех показателей, которые демонстрируют официальные и неофициальные замеры общественного мнения. Дело в том, что эти замеры показывают ситуационный тренд, возникший под воздействием политического адреналина. Осмелюсь предположить, что без этого сиюминутного адреналина уровень консолидации общества вокруг «имперской» идеи резко снизится, а ее привлекательность снова окажется сопоставима с уровнем привлекательности других концептов. Не убежден, что в конкурентной среде (когда государство не занимается протекционизмом в отношении одной идеологии) победит именно имперский концепт.
Я полагаю, что выход из вооруженного конфликта наиболее вероятен как результат эволюции политической ситуации внутри России вследствие ослабления действия упомянутого выше адреналина (никакая его инъекция не имеет вечного эффекта), а не как результат воздействия сугубо внешних факторов (в том числе военных успехов Украины, санкционного давления и т. д.). Собственно, так развивалась ситуация в позднесоветском обществе, завершившаяся «необъяснимым» коллапсом СССР, – можно сколько угодно сетовать на конъюнктуру нефтяных цен, хитроумного Рейгана и т. д., но в реальности «советский трест» лопнул исключительно от внутреннего напряжения.
На мой взгляд, значительная часть тактических ограничительных мер (санкций), направленных на сдерживание российской внешней политики, стратегически препятствует эволюции внутриполитической ситуации в России или существенно замедляет ее, способствуя, таким образом, в долгосрочной перспективе укреплению правящего режима (чему в Кремле должны быть откровенно рады).
Культурная изоляция извне, а не изнутри является, например, по своей сути бонусом режиму, позволяющим сократить «косты» на создание постсоветской резервации. За многие инициативы, на мой взгляд, Кремль должен приплачивать (хотя, впрочем, возможно, он это и делает).
Одновременно в украинском антимире России происходят диаметрально противоположные, но тем не менее зеркальные процессы. Степень проевропейской консолидации украинского общества сегодня, в условиях вооруженного конфликта, кажется тотальной. Но в действительности уровень скрытой оппозиции ей остается довольно значительным, особенно на юге и юго-востоке, которые и являются главным театром спецоперации (о территориях Донбасса, остающихся де-факто пророссийски ориентированными псевдогосударствами на протяжении восьми лет, я в данном случае не говорю – это вообще тема отдельного анализа).
Безусловно, ни о каком проимперски настроенном большинстве на территориях, занятых Россией после 24 февраля 2022 года, речи не идет – и именно поэтому главным образом провалился план быстрого и относительно бескровного «поглощения» Украины (выпестованный в Кремле исходя из предположения, что такое большинство существует). Но доля тех, кто как минимум сомневается в правильности проевропейской политики Украины, является не настолько ничтожной, чтобы ее можно было долго безнаказанно политически игнорировать.
После того как с 24 февраля политическая жизнь Украины была буквально спрессована, проимперское, традиционалистское меньшинство украинского общества практически никак себя внешне не проявляет, и поэтому кажется, что оно и вовсе перестало существовать. Но это обманчивое впечатление и опасное заблуждение. Оппозиция проевропейскому курсу Украины в условиях вооруженного конфликта впала в анабиоз, но не исчезла.
Лихорадка, охватившая силовые структуры Украины в самый неподходящий момент, является одним из косвенных подтверждений, что проблема не испарилась, а просто загнана вглубь.
Парадокс заключается в том, что чем интенсивнее руководство Украины занимается консолидацией проевропейского большинства, тем выше становится риск нового раскола общества по какой-то иной, плохо предсказуемой сегодня линии. Сценарий, при котором нынешнему руководству Украины удастся бесконечно долго сохранять политический статус-кво, представляется наименее вероятным. Плато политической стабильности в Украине не так обширно, как кому-то хотелось бы, и края у него весьма острые.
В целом можно предположить, что обе стороны конфликта – Россия и Украина – воюют
