Неблаговидную роль центристов играют Дубчек и Черник. Они своим поведением, своими действиями создают благоприятные условия для борьбы правых с КПЧ... Дубчек и Черник не имеют никаких планов борьбы с правыми и не противопоставляют этому ничего. Теперь уже ни для кого не секрет, что существует второй центр. В него, бесспорно, входят такие, как Кригель, Цисарж, Славик и другие. К ним примыкает Павел — министр КГБ (так в тексте.—
Авт.)... Решение Президиума ЦК КПЧ об отделении КГБ он по существу блокировал, и Президиум отступил от своего решения». Вместе с тем Червоненко предлагал политические методы выхода из конфликта. Настаивая на выводе войск, расквартированных в Чехословакии под предлогом учения стран Варшавского Договора (срок «учений» уже заканчивался), он говорил, обращаясь к членам Политбюро: «...войска нужно сейчас выводить, так как в этой ситуации присутствие наших войск народ не поддержит. Сейчас отношение к нашей армии очень хорошее. Но если мы оставим сейчас войска, все обернется против нас».
Выводы Червоненко поддержал главный редактор «Правды» М. В. Зимянин, которого Политбюро специально направляло в Прагу для дополнительного изучения ситуации. Он говорил о том, что Дубчек растерян, деморализован, не способен принимать решения. По мнению Зимянина, КПЧ расколота, идет погром руководящих кадров, более двухсот секретарей обкомов и горкомов оказались безработными, решения Президиума не выполняются даже его членами. Прямо в тот день, когда Президиум принял документ, осуждавший «Две тысячи слов», Кригель выступил по телевидению с критикой этого решения. Сам Дубчек, добавил Брежнев, отказался подписать это решение, «подставив» других членов Президиума. Зимянин согласился с необходимостью быстро, но осмотрительно искать политический выход из конфликта. Его поддержали Суслов и, с оговорками, Шелепин.
Но большинство участников заседания с выводами Червоненко не согласились. Подгорный, Пельше, Шелест, Мжаванадзе, Андропов настаивали на сохранении войск. Сторонником жестких и скорых действий был Громыко, доказывавший, что время работает против советских интересов: «Здесь т. Гречко говорит, что 80% армии за нас. А завтра неизвестно, сколько будет за нас». Громыко заявил: «Теперь уже ясно, очевидно, что нам не обойтись без вооруженного вмешательства». Мнение министра иностранных дел разделял Косыгин.
Сам Генеральный секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев постарался занять осторожную позицию: «Важно нам уяснить четко сейчас, не ошибаемся ли мы в оценке событий в Чехословакии. От этого будут зависеть все наши меры». По сути он поддержал политические методы давления на Чехословакию.
На следующий день, 3 июля, Политбюро продолжило свое заседание, что случалось только в кризисной ситуации. Брежнев начал заседание с информации о его консультациях с венгерским лидером Я. Кадаром. Судя по «рабочей записи» этого заседания, Кадар выступил как ярый сторонник военно-политического вмешательства в чехословацкие события. Будучи проинформирован Брежневым о том, что Политбюро ЦК КПСС готовит письмо Президиуму ЦК КПЧ, он заявил, что «Две тысячи слов» — «это контрреволюционная программа, направленная на свержение Советской власти в стране, на разложение партии, на передачу руководящей роли социал-демократии». Согласившись с предложением Брежнева направить в Прагу совместное письмо, он утверждал, что обстановка складывается таким образом, что придется, очевидно, оккупировать Чехословакию. Если потребуется, мы пойдем на это без сомнения». Он сказал далее, что эти вопросы они обсудят на Политбюро, но он уже заранее знает, что Политбюро поддержит точку зрения, которую он высказал. «На встрече,— продолжал Брежнев,— присутствовали с венгерской стороны Фок, Ацель, Эдери. Фок что-то пытался сказать, но инициативу взял Кадар, и он сидел бледный, ничего не говоря»83.
В перерыве этого заседания Брежнев позвонил в Варшаву В. Гомулке. Как потом он сообщил другим членам Политбюро, «т. Гомулка согласен с мерами, которые мы предпринимаем, в частности с письмом, и сообщил, что они обсудят это на Политбюро и подготовят соответствующее письмо от себя чехам». Гомулка согласился провести планируемое совещание руководства компартий в Польше, в Варшаве.
Резко враждебное отношение Кадара к чехословацким событиям, очевидно, было вызвано публикациями в чешской прессе о венгерских событиях 1956 г., о судьбе Имре Надя. Это представляло личную политическую угр цля Кадара. 5 июля Кадар направил Брежневу письмо, посвященное «опасному положению, сложившемуся в Чехословакии», пытаясь использовать советское влияние для оказания давления на чехословацкую прессу. В эти дни Кадар писал и Дубчеку.
Письмо Политбюро ЦК КПСС было получено в Праге, сразу же стало достоянием прессы, и, по словам Дубчека, «о письме ЦК КПСС идет сейчас большой шум». В телефонном разговоре между Брежневым и Дубчеком выяснилось, что чехи отказываются от совместной встречи, они считают более целесообразными двухсторонние контакты и на очереди у них прежде всего встречи с румынами и югославами.
Брежнев обрушился на Дубчека с обвинениями, заявил, что отказ от встречи означает новый этап в отношениях между КПСС и КПЧ. Дубчек оправдывался, говорил, что действительно допущены ошибки в прессе, в частности изданием статьи об Имре Наде, что допускались отдельные антисоветские выпады, «но сейчас этого нет... все в порядке»84
Такие обещания Брежнева не устроили. Он связался с Гомулкой, передав ему свой разговор с Дубчеком. Гомулка, по словам Брежнева, заявил, что от Дубчека лучшего ожидать и не следовало и что встречу необходимо проводить, даже если там не будет чехов. Я. Кадар также согласился на встречу без чехов, но рекомендовал Брежневу провести с ними двухстороннюю встречу.
На заседании Политбюро ЦК КПСС 9 июля уже было известно, что Президиум ЦК КПЧ отказался от участия во встрече в Варшаве. Косыгин обратил внимание на то, что чехословацкое руководство стремится заручиться поддержкой: «Они сразу переориентировались, как мы видим, на Румынию и Югославию — "теперь мы не одни, нас трое"». Основное место на заседании занял вопрос о способах оказания поддержки Биляку, Индре, Кольдеру, Швестке. Биляк предлагал целую программу действий, которую Андропов прокомментировал так: «Дело-то уж очень серьезное. Нам надо хорошо обсудить его».
«Письмо пяти», как его называли в Праге,— приглашение чехословацких лидеров в Варшаву — было расценено в Чехословакии, и не без оснований, как вмешательство во внутренние дела. Конфликт обострился. Президиум ЦК КПЧ не участвовал в этой встрече. За день до ее начала, 13 июля 1968 г., в Москву поступил ответ из ЦК КПЧ. «Президиум ЦК КПЧ,— сообщалось в нем,— принял единогласное решение попросить вас (то есть руководство КПСС.— Авт.) о встрече на уровне Президиумов ЦК обеих наших партий в возможно ближайшее время в Праге»85 Эта инициатива тогда имела целью отказаться от переговоров с компартиями Варшавского пакта и найти согласованное решение именно с советским руководством.
14—15 июля состоялась Варшавская встреча руководителей социалистических стран. Чехов и словаков там не
