Тогда, в скорбные дни февраля 1855 г., бывшая фрейлина императрицы Александры Федоровны – А. О. Смирнова, урожденная Де-Россет, посетила Нижний кабинет Николая I: «Я пошла осмотреть эту комнату, скорее келью, куда в отдаленный угол своего огромного дворца он удалился, чтобы выстрадать все мучения униженной гордости своего сердца, уязвленного всякой раной каждого солдата, чтобы умереть на жесткой и узкой походной кровати, стоящей между печкой и единственным окном. Я увидела потертый коврик, на котором он клал земные поклоны утром и вечером перед образом в очень простой серебряной ризе (откуда этот образ, никому неизвестно)… сильно подержанное Евангелие, подарок Александра Павловича (его он, как сам мне говорил, читал каждый день, с тех пор как получил в Москве после беседы с братом Александром у Храма Спасителя), экземпляр Фомы Кемпийского, которого он стал читать после смерти дочери, несколько семейных портретов, несколько батальных картин по стенам (он их собственноручно повесил), туалетный стол без всякого серебра, письменный стол, на нем пресс-папье, деревянный разрезательный нож и „Одесская бомба“[787]. Стол был заполнен также бумагами, рапортами, схемами. В углу комнаты стояло несколько карабинов».
Смерть Николая I стала осязаемым рубежом, расколовшим век XIX на две половины. Л. В. Дубельт писал: «Боже мой! Не стало нашего Государя Николая Павловича! Плач всеобщий, всеобщее изумление – никто не верит, чтоб этот дуб телом и душою, этот великан так внезапно свалился!.. Удар неожиданный, никто не подозревал, что недуг его принял опасное направление. Скорбь так велика, что описывать ее дело невозможное»[788]. В воспоминаниях камер-юнгферы императрицы Марии Александровны А. И. Яковлевой также пишется о том, что «кончина императора Николая Павловича была для всех совершенно неожиданной, почти до последнего дня надеялись на его выздоровление, т. к. здоровье его всегда считалось несокрушимым»[789].
По описаниям современников, горожане бурно реагировали на внезапную смерть царя: «Народ увидел тут неестественную смерть, и толпы бросились к Зимнему дворцу, требуя на расправу врача Мандта. Последнего успели спасти; он скрылся из Зимнего дворца задними ходами. Мандту угрожала неминуемая опасность быть разорванным на клочки народом»[790]. В этот же день Л. В. Дубельт записал: «В народе слышны были еще жалобы на докторов: „Отдали бы их нам, мы бы разорвали их!“»[791]. Примечательно, что народу, собравшемуся на Дворцовой площади, первым о смерти царя неофициально сообщил его кучер, который, выйдя к толпе, едва смог ей объяснить, от какой болезни скончался царь[792].
Говоря о слухах, надо отметить, что они, как это обычно и бывает в подобных ситуациях, начали распространяться в Петербурге уже на момент болезни и смерти царя. А. Ф. Тютчева пишет в дневнике, что одна из фрейлин, А. Блудова, говорила о том, что «необходимо уговорить государя немедленно опубликовать подробности смерти императора Николая Павловича, так как в народе уже ходит множество слухов, волнующих массы и могущих привести к беспорядкам», что в печати «не было помещено ни одного бюллетеня о болезни императора». «Говорят об отравлении, уверяют, что партия, враждебная войне, хотела отделаться от императора, обвиняют Мандта, которому давно не доверяют, – одним словом, тысячи нелепых слухов»[793]. Для того чтобы пресечь их распространение 24 и 26 февраля 1855 г., и были «опубликованы подробности смерти покойного императора»[794].
В. Тимм. Траурная процессия почившего в Бозе императора Николая I от Зимнего дворца в Петропавловский собор. 1855 г.
Внезапная смерть царя породила в самых различных слоях общества множество вопросов. Начался процесс коллективного мифотворчества. Первой его волной были разговоры, возлагавшие вину за внезапную смерть царя на придворных лейб-медиков. Великая княгиня Мария Павловна прямо обвиняла М. Мандта в убийстве императора. Об этом же писала баронесса М. П. Фредерикс: «Государю во время его последней болезни Мандт приносил свои порошки в кармане. Других медиков он не подпускал во время этой же болезни, уверяя до последней минуты, что опасности нет. При нем был ассистент, второй лейб-медик его величества доктор Карелль, но перед Мандтом он не смел пикнуть, будучи в то время еще довольно молод и неопытен в придворной жизни. Все эти отношения Мандта дали повод впоследствии к разным толкам»[795].
Тогда же, весной 1855 г., начинает формироваться версия о завуалированном самоубийстве императора. Слухи о самоубийстве царя циркулировали и в медицинских кругах столицы. Не прошли мимо этих слухов и революционеры. В 1897 г. в Лондоне они издали брошюру «Николай I. Его личность, интимная жизнь и правление», в которой покойный император был облит грязью и где также с уверенностью говорится о самоубийстве царя. Среди революционеров сам факт отравления царя и его мучительная агония воспринимались как доказательство близящегося развала строя, казавшегося при Николае I несокрушимым.
Версию о самоубийстве царя талантливо раскрутил лондонский сиделец А. И. Герцен. Его крылатая фраза о «Евпатории в легких» все объяснила противникам самодержавия. Логика была простая. Царь не смог вынести позорного (а как иначе, других поражений у России в глазах диссиденствующей публики не бывает!) поражения России и отравился.
Вместе с тем, говоря о «Евпатории в легких», следует иметь в виду, что по негативному сценарию военные действия развивались только в Крыму и связаны они были с осадой единственного города. Ведь все попытки англичан и их союзников достичь успехов на Кавказском фронте, на Белом море, у берегов Камчатки (вот уж где было позорное поражение англичан. – И. 3.) и на Балтике либо закончились ничем, либо с треском провалились. В начале 1855 г. стало ясно, что даже после взятия Севастополя возможность дальнейшего движения вглубь России англичан и французов была весьма проблематичной. Поэтому, на наш взгляд, не следует преувеличивать значение поражения под Евпаторией. Вряд ли такой человек, как Николай Павлович, офицер и искренне православный человек, от известия о поражении в локальной стычке немедленно бы потянулся к яду. Он прекрасно помнил, как его старший брат Александр I стоически перенес захват и сожжение Москвы. И что такое сдача Севастополя по сравнению со сдачей Москвы?
В заключение можно констатировать, что при всей пестроте авторитетных и подчас взаимоисключающих версий, настала пора отказаться от версии самоубийства Николая I. Судя по всему, это была смерть в результате развития простудного заболевания, переросшего в воспаление легких, осложнившегося соматическими причинами, порожденными военными неудачами России в Крыму. Рассматривая версию о соматических причинах, приведших к смерти царя, необходимо учитывать отношение православия к самоубийству как одному из самых тяжких грехов перед Богом. И в этом контексте по-особому звучит фраза царя, сказанная в ходе предсмертной беседы со своим духовником В. Б. Бажановым, о вере: «Я не богослов; верую по-мужицки»[796]. Поэтому представляется маловероятным, чтобы этот твердый человек, офицер, христианин принял яд.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
