Ауриане казалось, что весь мир перед ней мерцал и поблескивал, словно омытый чистым дождем. Воздух дрожал от звуков труб, хотя, и она это прекрасно знала, музыка звучала только в ее голове. Вдыхая этот воздух, она вдыхала разум Фрии и чувствовала в себе огромную любовь к жизни, которая роднила ее со всеми вещами, живыми и неживыми. Эта любовь вытеснила из нее страх и давала способность ночью пройти по кладбищу. Она слышала, как где-то в глубине земли били большие барабаны, а высоко в небесах ее глаза ясно различали Фрию, восседавшую на троне из цветов. Взгляд Аурианы был по-прежнему устремлен в толпу, но в какой-то момент ее восприятие обострилось, а в глазах появилась дымка неопределенности. В этот момент к ней явилось внутреннее озарение, и она вдруг получила знание, широким потоком вливающееся в ее мозг. Переживая это, Ауриана сидела на коне очень спокойно, вслушиваясь в себя. Ей захотелось вскричать от радости, но знание, полученное сейчас, принесло с собой странную и не лишенную приятности немоту.
Приближался катаклизм. Она знала это так же точно, как то, что ехала на лошади. Она почувствовала жуткий шорох, что-то огромное напряглось, собираясь с силами и готовясь к прыжку.
Сегодня зашатается земля.
Ауриана хотела сказать людям: «Успокойтесь Перестаньте буйствовать. Скоро на вас снизойдет благодать. Случится чудо, когда земля перестанет трястись, у вас будет сто лет мира, вами будут править разумные и добрые Императоры».
Затем к ней пришла уверенность, что Марк Юлиан жив и парит в центре этого катаклизма. В действительности он и является его причиной.
Марк Юлиан жив! От радости ей захотелось обнять коня за шею. Но затем она почувствовала, что вокруг Марка, окутывая его, словно болотный туман, сгущаются темные, свирепые силы. Ауриана сильно встряхнула головой, пытаясь избавиться от этого наваждения. Когда же видения будущего оставили ее, лишь крайняя физическая слабость помешала ей закричать и броситься на землю, в отчаянии заколотив по ней руками. Она уверяла себя, что Марка не пытают. Возможно, это ошибка. Лихорадочно она стала перебирать в уме случаи, когда ее предчувствия оказывались ошибочными.
«Фрия, сделай так, чтобы и в этот раз я ошиблась. Он жив, одно это само по себе хорошо. А если ему повезет, он выберется оттуда, как выбирался из других опасных положений».
Но эти размышления мало утешили ее.
Приблизившись к арке въезда в Великую школу, Ауриана заметила с полдюжины гладиаторов Первого яруса, которые стояли в тени, отбрасываемой этой аркой. Они буквально сверлили ее взглядами, от которых веяло ненавистью и желанием расквитаться с ней. Все обитатели Первого яруса представляли собой тесно сплоченное братство и лишь они одни имели право на убийство своего собрата. Многие из них относились к Аристосу как к брату или как к сыну. Но даже те, кто не испытывал к нему особо теплых чувств, считали, что Ауриана обесчестила и насмеялась над всем их сословием. Уже одно то, что она была женщиной, само по себе было для них оскорблением. Еще хуже было то, что она задушила его своими волосами, отказав ему в его естественном праве умереть от меча. Как только Ауриана оказалась рядом с аркой, один из них встретил ее взгляд, ухмыльнулся и медленно провел рукой наискосок по горлу.
Они убьют ее. В этом не было никаких сомнений. На арене или вне ее, на тренировке или за обедом. Если она останется жить в Риме, дни ее сочтены.
— Мы отведем тебя в казармы Второго яруса, — крикнул ей Метон. — Придется приставить к тебе стражника и держать его днем и ночью. Я не знаю, что делать с тобой дальше.
Ауриана кивнула. Затем ей вдруг вспомнился Эрато.
— Ты спасешь меня от дружков Аристоса, но кто спасет меня от Эрато? Должно быть, он уже готовится поставить меня во дворе в качестве мишени для тренировок копьеметателей. Боги дают мне время собраться с силами, прежде, чем состоится наша встреча.
Метон вздрогнул. Ему показалось, что она уже все знает, однако это было не так. В его глазах вспыхнула скорбь, которую он сейчас же постарался заменить своей обычной циничной отчужденностью и безразличием. Он схватил Ауриану за руку и притянул поближе к себе.
— Тебе не придется больше увидеть его, Ауриана, — сказал он приглушенным голосом. — Эрато уже уплатил дань за перевозку Паромщику. Зная его характер, можно с уверенностью сказать, что он попытался сбить цену.
— Что? — шепотом спросила она, внезапно оцепенев, словно из нее мощным ударом вышибли дыхание, и черная грусть медленно стала просачиваться в ее сознание. — Это что, нелепая шутка?
Да, она это не предвидела.
— Я сказал правду, Ауриана. Мне сообщили эту весть незадолго до конца вашего поединка, — он заставил Ауриану наклониться еще ниже, посмотрев при этом направо и налево, опасаясь соглядатаев. — Это сделали головорезы Планция. Они засекли его розгами насмерть в казармах городских когорт.
На глаза Аурианы навернулись слезы. Ее тело встряхнули судороги, но она все же овладела собой и удержалась от рыданий. Потупив голову, она закрыла глаза, и тут же перед ней предстала нарисованная воображением картина зверской расправы с Эрато. Ей стоило большого труда избавиться от этого видения.
«Эрато! Неужели это случилось именно с тобой? Ты был добрым человеком, и я тебе многим обязана. Ты подарил мне проблеск надежды, когда я была раздавлена горем. Благодаря тебе я смогла вздохнуть чуточку свободнее. Ты был честен, хотя никто тебя к этому не принуждал. Я не верю в твою смерть! Как бы ты удивился, увидев, что я оплакиваю тебя! Я знаю, что ты думал, будто бы ничего не значишь для меня, но это не так. Фрия, будь добра и нежна к его душе, хотя он почти забыл тебя и знал тебя только в образе Немезиды».
Она положила руку себе на живот, и ощущение новой, пробуждающейся жизни внутри себя подействовало на нее как целительный бальзам. Одну жизнь боги забирают, а другую дают взамен. Обмен никогда не бывает равноценным. Забирают больше, чем дают, но потеря восполняется надеждой. Фрия — хитрая и милосердная мать.
Хаос печали вернулся, ужалив ее острой болью, когда перед ней вновь возник образ Марка Юлиана. Теперь она заплакала и не стыдилась своих слез. Она беззвучно оплакала их обоих.
«Марк, это невыносимо. И все же было бы еще хуже, если бы этого никогда не случилось, если бы я никогда не узнала тебя. Что станет со мной и с Сунией? Я хочу выплакать свою боль и тревогу луне. Меня одолела такая усталость, что я смогу проспать семь лет не просыпаясь».
Толпа еще продолжала шуметь, а конь вместе с растрепанной всадницей уже растаял в темном, зияющем пустотой проходе под аркой. В воздухе витала одна мысль, бывшая у всех на уме: «Она не могла сделать то, что сделала». Для многих было бы легче поверить, что Ауриана никогда не существовала, что она — плод коллективного воображения, один из призраков, который материализовался на перекрестках времени, чтобы обозначить смену эпох.
