— Не гневи богов, — ужаснулась Настя. — У нас же дети.
Финист нахмурился, принимая ее правоту. Потом нахмурился еще сильнее:
— И зачем ты встала? Целитель велел воздержаться…
— А-а-а! — закричала Настя, заставив Василису вздрогнуть. — Я же просила не произносить при мне этих слов! — и пояснила ей как ни в чем не бывало. — Целитель велел воздержаться буквально от всего, от жизни в том числе, но я не для того воскресла, чтобы день деньской лежать на диване в объятиях мужа, как бы приятно это ни было. Тем более все равно тебе, Финист, скоро возвращаться на работу, а Светозар вернет мне Яру. А до этого момента нам нужно многое наверстать.
Сокол рассмеялся и покачал головой.
— Мы с тобой договорились, что секс будет в награду за хорошее поведение. А ты ведешь себя как непослушный ребенок. Видят боги, порой с тобой сложнее, чем с Ярой… Василиса, где Кощей, как он?
Василиса поморщилась. Эта перепалка подруги и ее мужа больше всего напоминала о том времени, когда все еще было хорошо. А ей не хотелось думать о том времени, ей вообще не хотелось испытывать что-то нормальное. Но они были такие живые…
— Наверху, — все-таки ответила она. — Не стоит его беспокоить.
— Все еще молчит? — приподнял бровь Сокол.
Она просто кивнула.
— Успокойся. Он перебесится, и все образуется, — уверенно сказал Финист. — Мужики — не бабы, нам проще так переварить, про себя. Тебе что-нибудь нужно? Помощь? Деньги?
Василиса покачала головой.
— Все есть.
— Ну вот и хорошо, а если что понадобится, сразу обращайся, — подытожил Финист. — Звони, если что, мы мигом приедем. Все, Настя, пошли. Тебе нужно отдыхать.
— Подумай над моими словами, — еще раз попросила Настя. — Он готов спеть.
Василиса кивнула для вида. Баюн-то может быть и был готов. Были ли готовы они с Кощеем слушать? Он — точно нет. А ей казалось предательством захотеть жить, если этого не хочет ее муж.
Сокол помог Насте встать. Василиса проводила их до калитки. Настя неплохо держалась, но в конце пути все же приложила руку к груди, туда, где теперь навсегда остался шрам от стрелы.
— Послушай, — сказала она. — Тихомир говорит, есть вероятность, что Финист отдал мне половину от оставшегося ему срока. Если это так, то однажды мы с ним просто умрем в один день. Финист сильный маг, мог бы прожить лет триста. А я и так уже пережила положенный мне срок. Но он сказал, что если я позволю себя снова почувствовать вину, он сам меня добьет. Говорит, я могу считать, что он предпринял акцию по спасения себя, иначе бы просто ляг рядом и тоже умер. И я уверена, Кощей думает так же. Мы в долгу перед ним. Если бы он не дал мертвую воду, то жертва Финиста вполне могла бы оказаться напрасной, он бы меня не удержал. И если мы можем сделать хоть что-то…
Василиса молча обняла ее, а потом аккуратно подтолкнула к выходу.
— Спасибо, что заехали, — поблагодарила она.
Настя замолчала. Потом грустно улыбнулась.
— Божена передает тебе привет, — закончила она. — Говорит, что соскучилась и очень надеяться увидеть тебя в скором времени в Конторе. И Варвара тоже тебя ждет. И Горбунок. И все остальные. Демьян с Агатой очень волнуются. И даже Данила пробурчал что-то на этот счет. Мы рады, что ты жива. Помни об этом.
Больше Настя ничего не стала говорить. Села в машину на пассажирское сидение. Странно было видеть ее не за рулем. Василиса подождала, пока машина отъедет, зашла на территорию и опустила засов на калитке. Очень хотелось проверить охранные заговоры, но для этого нужно было дождаться сумерек.
Собаки высунули морды из конуры во дворе, но голоса не подали и не попытались к ней подойти. За прошедший месяц они уяснили, что это бесполезно.
…Звонить Соколу не имело смысла, он был с Настей в больнице. Баюна не было в Конторе. Зато Василиса нашла в списке контактов номер Григория, заместителя Финиста. Ему и набрала, и сбивчиво объяснила, где они. Закончила разговор и снова попыталась растормошить Кощея. Но он все так же молчал и, кажется, не видел ее. Это пугало, но было что-то еще, что не давало ей покоя.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Тело Лешего на полу сильно нервировало. И было непонятно, что случилось. Кощей все-таки успел прийти в последний момент? Он убил оборотня до того, как тот убил ее? Василиса встала и огляделась. Взгляд упал на лавку, на которой она проснулась. И тут она увидела засохшую лужу крови под ней. Перевела взгляд на свою одежду. Та тоже была в крови. И коса, перекинутая через плечо, местами была багряной, а не русой…
Она резко повернулась к Кощею, и одновременно с осознанием того, что она все же умерла, пришло еще одно. Мужчина перед ней больше не был колдуном. Она не чувствовала в нем ни крупицы силы.
Василиса вошла в дом, вернулась в гостиную, опустилась на диван. Ее знобило. Настя зря приехала. До этого удавалось нести свои чувства, свою боль ровно и аккуратно, будто воду в чаше, но Настя бросила в чашу камень, и теперь по воде шли круги, и она то и дело норовила выплеснуться наружу.
В доме было тихо и пусто. Василиса бросила взгляд на часы. Через час ей нужно было отнести Кощею ужин. Примерно в это же время стемнеет, а значит, можно будет убедиться, что охранные заговоры надежно защищают их, и ей нечего бояться.
Но этот час нужно было прожить.
Она легла на диван, подтянув колени к груди, потом, пытаясь спастись от озноба, натянула на себя лежащее тут же покрывало. Но все равно колотило. Тогда она закрыла глаза. Она просто полежит тихонечко, а потом все сделает…
***
Когда она приходила, он старался на нее не смотреть. Не был уверен в том, как среагирует на ее лицо.
Он чувствовал себя слишком слабым, слишком уязвимым, а она это видела.
Он вообще теперь был никем.
Даже имени и того у него не осталось. То, что дала ему мать, много сотен лет назад сгорело вместе с его родной деревней. То, что он дал себе сам, растаяло вместе с его силой. Он был неназван и его больше не было.
Минуты сливались в часы, часы в дни, он не замечал ни того, ни другого. Перстень на мизинце грел и грел, не переставая, но ему было все равно.
Мысли мелькали в голове неясными пятнами, иногда он пытался поймать хоть одну, рассмотреть, но они ускользали. Вместе с силой его покинул смысл. Для чего жить, если нет возможности чувствовать эту власть, если ты жальче букашки под ногами. Если ты снова посмешище, и любой может пнуть, и нет никакой возможности защитить себя. И если дрянное зеркало молчит в ответ на твое прикосновение, раз и навсегда отрезав путь в тот мир, что еще совсем недавно стоял перед тобой на коленях. Всегда только перед тобой…
Вся его жизнь оказалась результатом чьего-то спора, а потом и вовсе рухнула в одночасье. Так стоило ли продолжать весь этот фарс?
Возможно, он бы уже сумел определиться с планом самоубийства, если бы она так сильно не отвлекала его.
Вначале она пыталась с ним говорить. Пыталась его звать. Он выдыхал, когда дверь за ней закрывалась. Потом стала заходить только в часы приема пищи. Приносила тарелку с едой и забирала ту, что оставляла до этого. Чаще всего почти полную. Несколько раз врывалась в его комнату во внеурочный час, кричала, плакала, просила сказать хоть слово… Он отворачивался и молчал. Ждал, когда уйдет.
Он помнил, на что она похожа: на огонь в печи. Ему бы припасть, согреться, и возможно тогда стало бы легче, но он не мог, иначе бы уже не смог возненавидеть ее, а он все еще не решил, стоит ли это делать или нет.
Ему казалось, что ненависть — единственное, что еще способно наполнить его, а значит, спасти.
Он не позволял себе произносить ее имя.
Иногда ему хотелось ее убить. Это бы все сделало проще.
А порой закричать: беги отсюда.
Беги, что есть сил.
Я ведь вернул тебе жизнь, что еще ты от меня хочешь?!
Когда она приходила, он отворачивался к окну.
