Из-под большого валуна росла корявая сосенка, и Осташа увидел, что на ее сучке подвешен холщовый мешочек. Осташа снял его, развязал и вытащил огниво и жженый трут. В развилку другого сучочка был вставлен сверток бересты, а в нем — снопик лучин. «От Кирюхи, что ли, подарок?..» — удивленно подумал Осташа. И вдруг его изодранная душа мелко задрожала от этой незамысловатой, бескорыстной и совсем непривычной заботы. Даже ноги ослабели, и Осташа присел на камень, начал испуганно тереть ладонями лицо. Потом он с подозрением оглянулся, словно хотел убедиться, что никто не видел его слабости. Конечно, никого вокруг не было. А вот за большим валуном Осташа увидел под скальным выступом у самой земли черную дыру. Она толсто обросла льдом. Это и была пещера.
Скоро должно было совсем стемнеть — надо было развести костер. Осташа набрал сухостоя, высек огонь, сел на корягу. Стемнело, только небо не угасло. Одежа дымилась, высыхая. Стреляли сучья в костре. И сквозь их треск Осташа услышал внизу на склоне хруст чьих-то шагов. Он подскочил.
— Да не беги, не беги, — донесся до него добродушный голос Чупри. — Куда бежать ночью в камнях? Ногу сломишь, башку расшибешь, глаза выколешь… А потом будешь всем жалиться, что это тебя Куприян Гусев пытал…
«Как он меня нашел?.. — без сил подумал Осташа, уже расслабившийся возле тепла. — Что делать? Бежать и вправду нельзя!.. И все равно не дамся!»
Он выхватил из костра горящую ветку, кинулся к пещере, сел, сунул ноги в дыру и скользнул вниз, в черную ледяную трубу.
Его помчало, тряхнуло и выбросило куда-то на мокрые, угловатые, грязные валуны.
Осташа подтянул ноги, распрямил спину и поднял горящую ветку над головой. Ветка уперлась в потолок. Осташа находился в кривой и горбатой подземной полости. Вся она была засыпана битым камнем. С потолка свисали ледяные сосульки. На камнях стояли сказочные ледяные свечи. Дальние края пещеры съедала шевелящаяся темнота.
— Эге-ей!.. — гулко послышалось откуда-то сверху. — Тук-тук! Гостей примешь?..
Осташа оглянулся и увидел дыру, сквозь которую попал сюда. Из дыры вытекал ледяной язык.
«Неужто за мной полезет? — с тоской подумал Осташа про Чупрю. — А почему и нет? Вдруг он побоится, что пещера другой выход имеет, — значит, надо меня догнать. Здесь это просто… Да кончится когда-нибудь это все или нет?!»
От отчаяния и злобы у него даже раздвоилось в глазах. Он поднял обломок и швырнул его вверх в трубу. В трубе постукало, а потом булыжник вылетел обратно и ударил Осташу в грудь.
— Ладно, Чупря, — вслух сказал Осташа, потирая ушиб. — Ладно… Я доделаю дело… Ты сам того захотел.
Тот же Кирюха Бирюков говорил, что в пещере имеется подземная петля… Надо ее отыскать, пока есть свет. Осташа вывернул шею и принялся осматривать потолок. Закопченная полоса вела вглубь пещеры.
Ломая ледяные столбики, Осташа полез по глине и камням под этой полосой, словно под Млечным Путем. Сзади раздался стук. Осташа посмотрел на вход — из него вылетали тлеющие поленья. Чупря решил обезопасить себя в пещере костром.
Больше не оглядываясь, Осташа согнулся пополам и пауком продолжал карабкаться дальше, куда-то вниз. Хорошо, что подметки на сапогах еще держались, хотя пальцы ног торчали наружу. Босому здесь совсем невмочь было бы… Горящая ветка тряслась в руке, и свет бесконечно и многообразно мялся и переламывался на выступах и впадинах стен и потолка.
Откуда-то сзади и сверху долетел гулкий голос Чупри. Невозможно было разобрать ни единого слова. Осташа с запоздалым сожалением подумал, что по борозде сбитых ледяных столбиков Чупря легко найдет его след. Где же эта развилка подземной петли?..
В косой и безобразной щели откуда-то сбоку по своду выползла другая полоса копоти. Вот она, развилка!
Тяжело дыша, Осташа замер на месте, чтобы решить, куда ему лучше лезть: вниз и левее или наверх и прямо? Он представил, как придется выбираться, и решил, что лучше лезть вниз. Тем более Чупря, который пойдет по ледяному крошеву, верхний лаз может и вовсе не заметить — смотреть-то он станет под ноги… Пока Осташа размышлял, сзади послышался каменный бряк и какое-то невнятное гавканье. Это Чупря ругался — то ли оступился и упал, то ли башкой задел о потолок.
Ветка угасала. Если бы не Чупря позади, Осташа бы ни за что не полез дальше. Жутко даже представить такое — остаться в здешних ходах без огня. Темнота столь густая, что берешь себя за озябший нос холодной рукой, а кажется, будто взялся за чужой нос, а твой нос щупают пальцы того самого чужака… Осташа подул на уголья тлевших сучков и чуть-чуть помахал веткой, чтоб разгорелась. Даже не темнота страшна. Здесь такие мятые стены и потолки, что щупай не щупай, все равно не поймешь, проход это или просто ямина. Здесь так сложно пробираться во тьме по зыбким камням, что не сохранишь чувство пути и не сообразишь, прямо ты ползешь или давно повернул… Отсюда на ощупь не выбраться. Это могила.
И Осташа быстро, насколько мог, полез вперед. Решимость его была соразмерна огню на ветке. Огонь гас, и глиняный ужас холодом и тьмой облеплял со всех сторон. Осташа то и дело задирал голову к потолку, отыскивая путеводный след копоти. Проходы тянулись бесконечно, потому что здесь каждая сажень казалась верстой. Порою стены оплывали каменными потеками, словно грязь застыла каплями, наползающими друг на друга. Последние отсветы с Осташиной ветки звездными россыпями блестели на этих потеках. Тяжелые каменные занавеси небрежно лежали на стенах. Все было изузорено, изурочено, словно кто-то в темноте абы как резал завитушки на кривых окладах скальных икон. Только вот чьи уродливые рыла глядели с этих образов мертвыми, холодными глазами?..
Гора, такая суровая и цельная снаружи, внутри была вся изъедена дырьями, как трухлявый пень. Какие-то причудливые громады вставали то справа, то слева. Осташа старался не думать ни о бесах в скалах, ни о вогульских чудищах, которые прогрызли, проели, проточили эти нечеловеческие пути. Можно сойти с ума, можно захлебнуться тоской и разбить лоб о камень — лишь бы все поскорее кончилось.
Ветка погасла, когда Осташа ползком пробирался сквозь какую-то чертову глотку. Осташа полежал, слыша только бой своего сердца. Даже голос Чупри затерялся в изгибах всех этих кишок. Но потом Осташа пополз снова, пока не почуял, что куда-то выбрался. Он осторожно сел и принялся дуть на красный уголек на конце своей ветки. Уголек затлел поярче. Осташа начал махать им в пустоте, пока не выскочил робкий язычок огня. Язычок выглянул — и тотчас спрятался опять, но Осташа увидел, куда пробираться дальше.
В темноте, в тишине, вздрагивая от каждой упавшей капли, Осташа лез по самому краешку безумия. Саднящими, окровавленными ладонями он ощупывал склизкие валуны перед собою. С тягучим бережением упирался избитыми коленями в каждый камень.
«Ты мне заплатишь, Чупря, за весь этот страх… Ты мне за все заплатишь… Я тебя убью, страшно убью, Чупря…» — истово повторял он про себя как молитву.
И вдруг призрачный, потусторонний звук, тихий, но ошеломляющий шепот, словно дымкой, скользнул вдоль его ушей. Слипшиеся от глины волосы шевельнулись на висках.
«Демоны за мной пришли? — подумал Осташа. — Это за то, что я барку убил?..»
Он приник к каменной груде, будто надеялся, что демоны его не заметят.
«Осташ-шка… Осташ-шка…» — ползло в темноте.
Осташа поискал на груди крест, сжал его, боясь сорвать с гайтана. Без креста ему отсюда не выбраться. Он хотел что-нибудь прочесть, но замерзшие губы прыгали, бессмысленно повторяя: «Мама-матерь Богородица… Де-дева Пречистая… Спаси и помилуй… Спаси и помилуй!..»
«Осташ-шка… Ты где?..» — явственно различил Осташа.
Капля упала ему на лицо. Потом другая. И Осташа вдруг вспомнил, что такие же капли разбудили его ночью в чуме Бойтэ после той дикой любви. Осташа заметался, но обхватил себя руками, словно веревками обвязал.
И вдруг все без света засияло вокруг волнами, заколыхалось незримыми позарями. Осташа изумленно взирал на этот невидимый свет, который обернулся вокруг него раз, другой, третий, расплылся тонким-тонким кругом и растаял, как не было.
— Господи, выведи меня! — в тоске и отчаянии закричал Осташа.
Его крик наполнил всю пещеру, заколотился в стены и своды, как заживо погребенный. Осташа и сам чуть не оглох. Роса посыпалась с потолка. А потом замогильный шепот вдруг стал отчетливее: «Лезь обратно, обратно!..» «Это же Чупря Гусев орет, меня подзывает! — осенило Осташу. — Я уже близко к выходу из петли — вот и услышал!..»
И все стало понятно, и тьма вдруг сделалась плоской, как слепота, как зрение при завязанных глазах. Но чувство бессветного сияния не угасло. Оно, это сияние, было не добрым и не злым, не теплым и не холодным — оно просто было. А с ним все остальное было уже не страшно.
Осташа выглянул из дыры и увидел Чупрю. Чупря не полез в петлю. Он наверняка не знал про петлю, но звериным воровским чутьем понял, что не стоит туда соваться. И теперь Чупря лежал на брюхе, светил в проход пучком лучин и кричал:
