…и увидел скамью в просторной лавке-мастерской. Кажется, Патриарх видел происходящее из дальнего угла лавки, но из распахнутой двери падало достаточно света, чтобы он мог различить происходящее, двое мужчин подвешивали на гвоздь в стене почти что готовый боевой лук. Младший из них, едва вышедший из детского возраста юноша, крепко держал лук обеими руками, в то время как старший (это был Бардас Лордан) подцепил крючком тетиву и привязывал к крюку веревку. Потом он продел веревку в блок и перекинул ее через потолочную балку. Пошарив под скамьей, вытащил наружу свинцовую гирю с написанным на боку числом. Это была тяжелая гиря – Лордан с трудом оторвал ее от пола и держал на весу, на локтях, привязывая к ней другой конец веревки.
– Держи ровно, – велел он мальчику и осторожно убрал руки, так что гиря повисла на веревке, привязанной к тетиве. Лук на гвозде выгнулся, потому что гиря тянула его через блок, и Алексий заметил нацарапанные на стене под гвоздем пометки. Верхушка конуса, образованного натянутой тетивой, касалась одной из них.
– Шестьдесят фунтов на двадцать четыре, – сказал мальчик, изучив пометку.
Лордан кивнул, отвязал гирю и осторожно положил на пол.
– Надо немного срезать с внутренней стороны. Сними лук и положи в тиски и дай мне маленький резец.
Мальчик сделал, как ему было велено, и спросил:
– А почему с внутренней стороны? На спинке лука дерево толще, может, лучше оттуда срезать?
Лордан покачал головой и взял из рук мальчика восьмидюймовое лезвие с деревянной рукояткой.
– Ты забываешь основы теории о внешней и внутренней стороне лука. Тебе лучше повторить это все, напомни мне рассказать.
Мальчик вздохнул. Когда Лордан плюнул на коричневый плоский брусок и принялся водить по нему лезвием, он процитировал на память:
– «Спинка лука тянется, а внутренняя часть крепко сжата. Растяжение и сжатие, сбалансированное в правильной пропорции, придает луку силу». Я знаю это, – добавил он обиженно. – Я просто имел в виду, там, на спинке, такая некрасивая выпуклость, почему бы ее не подровнять. Не глядя на него, Лордан покачал головой.
– Ты забываешь, что я говорил тебе о сердцевине дерева и оболони.
– Нет, не забываю, – вскинулся мальчик, нервно постукивая буковой киянкой. – Оболонь идет на спинку, потому что она молода и может растягиваться, а сердцевина идет на внутреннюю часть, потому что она стара и помнит свою форму, даже если ее очень сильно сжимать.
– Оболонь должна быть тонкая, а сердцевина – толстая, – добавил Лордан, – поскольку то, что сжато, будет крепче, если его будет много, а то, что должно растягиваться, будет гибче, если его будет мало. Вот что очень важно, – заключил он, проверяя лезвие резца на своем большом пальце. – Как раз то, что ты все время забываешь.
– Только потому, что оно изложено длинными словами, – отозвался мальчик. – Я плохо запоминаю сложные слова. Было бы проще, знай я наверняка, что это значит.
Лордан улыбнулся.
– Это помогает, – согласился он. – Хорошо, тогда сравним вот с чем. Лорд Темрай…
Алексий увидел, что лицо мальчика слегка изменилось.
– …является оболонью, потому что он молод и растягивает свой клан, чтобы научить их делать что-то новое, на что они и не рассчитывали. Растягивая их, он дает им силу.
– Мне не нравится такое объяснение, – сообщил мальчик.
– Если не нравится, значит, идет на пользу. Далее, Патриарх Алексий является сердцевиной, потому что он стар и был стиснут и снова выпрямлен, когда пал город, и вся сила Ордена, сжатая, была помещена в него. Отсюда он брал свою силу, которая куда больше силы клана.
– А-а, – протянул мальчик. – Теперь я, кажется, понимаю.
– Более того, – продолжил Лордан. – Здесь причина, по которой луки не делаются из одной оболони или сердцевины. Потому что та же сила, что сжимает сердцевину, растягивает оболонь, и растягивание одного есть сжатие другого.
– Ну вот, я опять перестал понимать.
– Ничего. Выучи сейчас, а поймешь потом. Без сердцевины, придающей крепость, оболонь растягивается слишком сильно и ломается. Без оболони, сдерживающей и ограничивающей, сердцевина сжимается слишком сильно и тоже ломается. Вот почему оболонь снаружи, развернута от тебя, когда ты натягиваешь лук, а сердцевина – внутри.
– Понятно, – кивнул мальчик. – Или кажется, что понятно. Мы сейчас на внутренней стороне лука, а они – снаружи, на спинке.
Лордан кивнул.
– Можно сказать и так. Ну вот, это уже можно назвать заточенным ножом. Теперь пусть пес увидит кролика.
…и снова открыл глаза, потому что кто-то ворвался в дверь и кричал на него во весь голос.
– Что? – пробормотал Алексий. – Что происходит? Не кричите, я не могу…
– Враги, – повторил мальчик с порога. – Враги в городе. Кто-то открыл ворота. дикари берут город.
– Ох, – отозвался Алексий, приподнимаясь. – Это многое объясняет. – Он нахмурился, сам не понимая, что заставило его так сказать. – Что нам нужно делать?
Мальчик дернул плечами.
– Хранители и книжники требуют вас к себе как можно скорее. Насчет того, чтобы спрятать библиотеку, или сжечь, или еще что-нибудь. Он нетерпеливо перебирал ногами. Я вам нужен, Патриарх, или можно идти?
Алексий покачал головой:
– Нет, не нужен, беги. Я бы на твоем месте помчался домой, наверняка мать сходит с ума от страха.
Паж благодарно кивнул и закрыл за собой дверь, оставляя Алексия в темноте. Тот сел в постели и начал на ощупь искать ногами башмаки. Так, теперь нужно одеться и идти к книжникам и библиотекарям; но есть ли в том смысл, если город все равно обречен пасть? Надежды сохранить библиотеку нет никакой – это же более ста тысяч томов, стеллажи с ними занимают не меньше пары миль. Да и себя самого спасти надежды не больше – попытка бегом добраться до гавани и найти себе корабль убьет его так же наверняка, как стрела или удушающий дым. Если от него ждут, чтобы он организовал эвакуацию, он может охотно попробовать; но правда в том, что Алексий сейчас способен только путаться под ногами. Будь здесь хоть немного света, можно было бы провести последние часы или, может быть, минуты, разглядывая восхитительную мозаику на потолке и используя ее, чтобы сосредоточиться для последней в жизни медитации. Но света не было; а искать трут и кремень в темноте не хотелось. Плевать на все это, ему никогда особо и не нравилось жить, если посмотреть здраво.
Веки Патриарха снова начали смыкаться, и дрема накатила новой волной, когда дверь снова распахнулась и в нее хлынул свет. Но это был не мальчик-паж и даже не воин-кочевник с окровавленными ножами в каждой руке; это был некто знакомый, если только постараться и вспомнить имя…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
