ослаблены сменой ценностей. Прежде всего, обесценился ручной труд - или, что еще лучше, было вытеснено естественное отвращение к нему. Начальные школы, призванные формировать граждан, пренебрегали производителями. Школа прославляла труд как нравственную ценность, но игнорировала труд как повседневную форму культуры. Устоявшийся контраст между смелым, выносливым духом мужественного человека и праздным фанатиком: один трудится, особенно или только руками, другой избегает ручного труда - был переведен в схоластическую плоскость.
В этом случае на тяжелый физический труд вынужден был пойти самый смелый мальчик, а на предприимчивость - тот, кто больше всего занимался книгами. Это имело смысл, поскольку вознаграждение за труд теперь получали те, кто не занимался тем, что раньше считалось работой. Но это открывало трещину - еще одну - в вековой солидарности.
Во многих домах неграмотные взрослые зависели от маленьких детей, которые выполняли ставшие необходимыми задания - вели бухгалтерию, переписку, делали записи, читали вслух нужные документы или газетные публикации. А новая грамотность на любом уровне делала новые идеи доступными, особенно для молодежи, которой теперь приписывались некоторые глубокие изменения в политическом климате провинциальных районов. Как бы то ни было, связь между школой и общественными требованиями не осталась без внимания и в их время: "Республика основала школы, - пел революционный шансонье Монтехус, - чтобы теперь народ научился считать. Народу надоела лепта паяца; он хочет отчета, а не благотворительности!". Еще важнее то, что там, где, как в Бретани, благодаря решительной кампании новые поколения обучались французскому языку, "дети и родители образуют два мира, настолько разделенные по духу, настолько отчужденные друг от друга по речи, что нет больше общности мыслей и чувств, а значит, нет и близости". Зачастую, по сути, любые отношения становятся невозможными." Это одновременно и преувеличение, и свидетельство того, что разрыв поколений в современных обществах заметнее, чем в традиционных. Но даже если допустить преувеличение, разрушительное воздействие одного типа образования на общество, основанное на другом типе, неоспоримо.
Подобно миграции, политике и экономическому развитию, школы предлагали альтернативные ценности и иерархии, а также обязательства перед другими структурами, отличными от местной группы. Они освобождали индивидов из тисков последней и разрушали власть неоспоримых культурных и политических верований - но лишь для того, чтобы подготовить их приверженцев к другой вере.
Глава
19.
DIEU EST-IL FRANCAIS?
Есть добро и зло, Бог и дьявол. Бог добр, мы молимся ему в церкви, воздаем ему должное - это и есть религия. Но религия не позволяет нам просить у Бога земных благ - максимум, что можно сделать, это помолиться за всех. А то, что хорошо для одного, нехорошо для других; ведь если землю моего соседа побил град, то на его земле будет гораздо меньше [зерна], а моя пшеница, если я ее спасу, будет стоить вдвое больше. Таким образом, религия - это спасение наших душ от вечного огня путем соблюдения молитв и богослужений в дни солнца и праздники. Но религия не имеет никакого отношения к нашим частным интересам. Точно так же священник проповедует, что наше счастье не от мира сего и что мы поставлены здесь, чтобы страдать. Это хорошо сказано, но слишком много - это перебор!
-ГЕОРГИЙ СЭНД
В середине 1870-х годов из 36 000 000 жителей Франции 35 387 703 человека были зарегистрированы в официальной переписи как католики. Остальные объявили себя протестантами (менее 600 тыс.), евреями (50 тыс.) или вольнодумцами (80 тыс.). Только светское духовенство католической церкви насчитывало 55 369 священников, т.е. по одному на каждые 639 жителей. Римский католицизм оставался, как и в 1801 г., "религией большинства французов".
Что бы это ни значило, но Церковь была неотъемлемой частью жизни. Она председательствовала на всех важных событиях в жизни человека - рождении, браке, смерти, а также следила за благополучием общества и поведением его членов. Он помогал расти урожаю и процветать скоту. Он исцелял, учил, оберегал от бед. Его всепроникающая сила проявилась в том, что благочестивая терминология перешла в более вульгарный обиход: kyrielle (litany) - длинный ряд слов или нудный рассказ; gloria - сбивчивый шум голосов; glose - карканье; peromnia или faire des dominus - пустая болтовня; brimborion (из бревиария) - пустые безделушки или безразмерные вещи. Большинство терминов обозначают бесполезность или путаницу, например, rapronobis или orapronobis, используемые для описания чего-то несочетаемого или глупого, или, во всяком случае, сложного, выраженного непонятными словами, взятыми из самого очевидного места, где люди могли бы их услышать, - языка церкви?
Диалектные имитации вечерни, гимнов и песнопений были в изобилии. Еще большее распространение получили шутливые благопожелания, в которых благодарили Бога за налитый суп и молили небо, чтобы больше не появлялось ртов, желающих поглотить то, чего и так не хватало. Такая шутливая фамильярность мало что говорит о чувствах людей, только то, что религиозные практики были частью повседневного опыта. Они предлагали формулы, которые повторялись в качестве заклинаний и благословений, хотя их смысл был неизбежно неясен. Вот, например, эта "латинская" благодать, произносимая после sup-per без малейшего намерения быть легкомысленной. Религия давала заклинания и заговоры, которые часто записывались и передавались по наследству, как амулеты. Они, как и обряды, были действенными и защищающими. Крестьянин, отмечал отец Горс в 1895 г., с гордостью читал свои молитвы. "У него есть молитвы от грозы, от болезни, от ночного сна. Они хороши, очень хороши, эти молитвы, говорит он, хотя он не очень хорошо понимает их, так как они на французском языке" или на латыни. Ритуал придавал торжественность частным и общественным событиям, о чем свидетельствует термин solemnization, применяемый к таким церемониям, как бракосочетание. Это было особенно важно для обрядов перехода. Первое причастие, когда человек впервые принимает Евхаристию, имело решающее значение - "великое дело для деревенских детей; многие не могут найти работу, прежде чем не сделают этого". Первое причастие и подготовка к нему, катехизис, знаменовали вступление в мир трудящихся и зарабатывающих - почти взрослый мир, - и служили основой приобщения к нравственным тайнам жизни. "Дети не умели читать, и священник учил их наизусть катехизису, который был полон необычных слов, над которыми они смеялись", - писал Шарль Пеги. Они должны были понимать, что к непонятным силам следует обращаться с непонятными заклинаниями. Только, если говорить более четко, заимствованные термины выражали чувства, на которые христианское послание, по-видимому, не оказывало особого влияния.
Было ли личное послание Христа донесено до многих деревенских церквей? Мы не можем сказать. Те проповеди, которые можно найти, касаются приличий и проступков повседневного
