полномочиями судей и адвокатов в делах сугубо чужого личного характера. Всем интересно знать то, что, в сущности, не касается их никоим образом. Лави′на вспомнила себя. Она пятьдесят раз и в пятидесяти оттенках пожалела, что позвонила тогда Энди. Они были мало, слишком мало знакомы, чтобы обсуждать достаточно откровенные темы. Это делало все невозможно трудным. Чертовски трудным.
— Итак, — начал Энди, когда Бернарда пришла к нему в первый раз.
Он поставил перед ней кофе, конфеты, пирожные и начал извиняться за свой выбор. Она, в свою очередь, почувствовала стеснение, которое от слов парня распухло до невообразимых размеров. Что она собирается делать? Как? Зачем? По сути, в тот момент ей было страшно, но только в тот момент, потому что в следующий Энди это изменил. Он изменил это только один раз, но уже навсегда.
— Итак, нам предстоит стать друзьями. Предлагаю именно этим и заняться. В качестве смазки могу предложить кофе. Я сварил по собственному рецепту и собственной технологии. Если он войдет легко, все остальное, думаю, тоже пойдет легко.
— Как просто.
— Думаю, это самый верный путь — упрощать все, что сложно. Надеюсь, вы… нет, это неверный шаг. Ты, если это удобно?
— Верный путь, — улыбнулась Лави′на, — это упрощение. «Ты» мне нравится больше.
Бернарда сделала глоток. Кофе действительно показался вкусным. Было в нем что-то… что и в Энди, что вызывало доверие.
— У-у-у, и, правда, необычный.
— Рой обожает кофе. Уж кто-кто, а он понимает в нем толк.
— Как и во всем другом?
— Как и во всем другом. Рой — отдельная категория. Вот люди классифицируются по разным признакам, но он во всех признаках и во всех категория что-то отдельное. Ну, об этом по ходу. Итак. С чего мы начнем?
Лави′на смутилась. Она уже давно отодвигала момент признания, что начинать, как, в принципе, и продолжать не с чего. Было как-то немного стыдно, и Бернарда чувствовала себя виноватой.
— У меня ничего нет, если честно. Я не уверена, что вообще это хорошая идея.
— Хорошая, — улыбнулся Энди. — Очень хорошая. В таком случае поступим так: я покажу студию, потом мы поболтаем, потом еще попьем кофе, потом я сделаю кучу предупреждений относительно господина Маккены, потом придет Ольга, мы опять выпьем кофе, опять поболтаем и…
Он был открыт и весел. Бернарда почувствовала, что с ним легко. Они поднимались в студию, и Лави′на разглядывала с каждой ступеньки меняющуюся перспективу. Картина с изображением Роя в кресле заставила ее остановиться. Энди улыбнулся. Это происходило со всеми, кто видел ее впервые, и парень просто всякий раз наслаждался. Теперь это накрыло Бернарду.
— Это ответ на твой вопрос, — неожиданно сказал Энди.
— Вопрос? — удивилась Лави′на.
— Он неизбежен и звучит приблизительно так: почему я с ним?
— Откуда ты знаешь, Энди? — Бернарда была настолько удивлена, что не сразу могла найти то место, где только что себя потеряла. — Я ведь…
— Ты бы обязательно спросила. Это проверенный факт. Рискнешь опровергнуть?
— Ладно. Один ноль в твою пользу. Перед тем, как приехать сюда я прочитала все, что смогла найти и о тебе, и о Рое…
— Забудь. Это не так. Если хочешь, я расскажу тебе о нем.
— Очень, но у меня есть один вопрос. Наверное, он самый важный, и он мучает меня. Почему ты прыгнул за ним с моста, ведь он был совершенно незнакомым для тебя человеком?
Наверное, это действительно был один из самых сложных вопросов и для самого Энди. Он до сих пор не знал на него ответа. Парень думал об этом не один раз. Он любил жить. Наверное, кто-то когда-то шепнул ему на ухо, что жизнь — это дар. Во всяком случае, Энди думал так всегда. Он помнил, как мать гладила его по волосам, и он засыпал, мечтая о том, как будет счастлив. Он верил, когда она говорила, что нужно просто верить. Он продолжал верить, когда ее не стало. Он верил даже тогда, когда шел по мосту, продрогший и уставший. Вода так обычно пахла болотом, машины неизменно неслись мимо, и это была его обычная жизнь, и она продолжала таковою быть, пока… в его жизни не случился Рой. У Роя было все. Дорогая машина, куртка, ботинки, часы… Все, кроме одного. У него не было надежды. Энди никогда не забудет мысль, проскользнувшую в то мгновение в его голове. Мертвые глаза. Зеркало души, в котором не отражается ничего. Парень не знал, какого они цвета, не видел сводящих с ума зеленоватых штрихов. Он видел лишь отчаяние и нерешительность. Рой стоял на парапете, а значит… Либо ты делаешь это сразу, либо не делаешь никогда. Прошло всего несколько секунд, и Энди понял, как отчаянно Рой пытается цепляться за эту жизнь…
— Он хотел жить, — ответил парень. — Очень хотел.
— Но как же…
— Я уверен, судьба сводит людей не просто так. Если думать, всегда можно понять для чего. Даже если бы мы больше никогда не встретились, это не имело бы значения, я все равно не смог бы ему отказать.
Бернарда грустно улыбнулась. Есть что-то в словах этого мальчика высшее. От бога, что ли. Оно очень сильное и огромное. Большее, чем он сам. Испытание? Жертвование? Что? Ответ слишком сложен, чтобы просто так ответить. «Он хотел жить». Тогда выходит, что Энди не хотел? Зная дальнейшую судьбу мальчишки, все становится недоступным для понимания, словно обрастает чешуйками подобно капустному кочану, но парень вдруг улыбается и, чуть стесняясь, признается:
— Если честно, я понял это позже, но я любил его уже тогда.
— Какой он? — спросила Лави′на.
Энди задумался. Не то, чтобы он не знал ответа. Он пытался уместить его в коробочку небольших габаритов, а он не умещался. Коробочка трещала, и парню не удавалось удержать ее.
— Ты можешь, — Бернарда усложнила задачу, — дать мне только три слова, чтобы я поняла, кто он?
Айсберг представлений Энди перевернулся, выступив из воды огромным основанием. Эти три слова ушли под воду, и теперь иди, пробуй их оттуда извлечь. Это слишком мало. Три слова. А как же все то, что окружает его вот уже почти десяток лет? Каждая черта Роя… каждая клетка его тела… каждый пиксель его таланта… каждый грамм его души… каждая «ми» бесконечных октав его голоса…
— Непредсказуемость. Секс. Талант, — неуверенно перечислил Энди, а после стушевался. — Черт! Это вообще никак!
— Но, все же, ты назвал именно эти три слова.
Бернарда достала блокнот и записала: «Маккена. Капризная классика Фрейда».
Эта капризная классика Фрейда ехала домой, преодолевая приступы тошноты и мечтая о том, как после перелета отмоется в ду′ше, выпьет кофе, ну, и дальше непосредственно проследует по этим самым классическим раскладкам. Все бы так и было, но закон облома, то есть неожиданно-непредвиденного замещения, из которого непременно вытекает причинно-следственная связь, не мог отменить даже сам Фрейд, и с Роем случилась Лави′на. Можно сказать, она проткнула ему колесо, и он съехал на обочину уже в дурном настроении. У Маккены не было блокнота, и он записал на каком-то ветхом клочке своей памяти: «Баба в студии хуже бабы на корабле». Но все же у кораблей-то могли оставаться шансы, у Роя нет, ибо обломки его планов тихо и плавно шли ко дну. Видимо, они потонули не до конца, потому, как передумали и всплыли. Маккена понял это очень быстро, а, вернее, сразу после того, как вышел из душа и, почти теряя полотенце, прошел мимо Бернарды и Энди. Ступени лестницы поднимали его на пьедестал его статуи, и он опять ее любил. Самый простой способ демонстрации собственной независимости — это не что иное, как простая ее демонстрация. Маккена, собственно говоря, как раз сейчас это и делал. Энди ничего не сказал. Просто улыбнулся и проводил Роя взглядом. Лави′на тоже ничего не сказала, проводив взглядом взгляд парня. Вот он ответ на все вопросы, и Бернарда увидела свой сценарий. Вдруг. Словно кто-то опустил перед глазами полотно с четко нанесенным текстом. Там уже выставлены знаки препинания, отступы, шрифты, абзацы и ударения. Готовый макет ее фильма. Правда, он накладывался на макет поведения Маккены, что несколько смещало их в пространстве, но грубый слепок с характера Роя уже был получен.
— Хорошо, — не отлипал ведущий. — Вы написали сценарий. Как вам удалось убедить это огромное количество людей поверить вам?
— Я не убеждала. Когда убеждаешь верить, всегда врешь. Я просто искала тех, кому это было бы интересно.
— Как я вижу, их оказалось немало. И все же, как все происходило?
