отвёз девочку. Но ребёнок простудился и через несколько дней умер. Очень горевала тётя Настя. Девочку надо было похоронить, и отец тёти Насти заявил, что коли ребёнок попал в их семью, нужно соблюсти еврейский обычай. Завернули трупик в одеяло и на ночь вынесли в холодные сени. Утром пришёл раввин, подошёл к свёртку, а оттуда раздался писк. Тётя Настя лишилась чувств, а Любочка была спасена.
С другой стороны дома жили две молодые семьи: муж и жена Калистовы с дочкой Валей и Хохловы. Сам Хохлов был из Оренбургских батраков, вступил в партию, работал в райкоме. Его жена Анечка стала моей большой великовозрастной подругой. Она была из богатой казачьей семьи. Кончила гимназию, настроена была очень романтично. Все мои любимые стихи, которые помню по сей день, узнала от неё. Вышла она за Хохлова без особой любви, когда её родителей собирались отправить в Сибирь. Но жили Хохловы дружно.
Четвёртая семья в этом доме – братья Бархины. Они были сосланы как члены партии меньшевиков. По приезде в Кзыл-Орду старший брат Михаил решил загореть и, конечно, страшно обгорел. Месяц сидел дома голый. Только ночью, обмазанный кислым молоком, как привидение, маячил на крыше.
В нашем доме в комнату Говорух поселили машиниста с женой. Был он очень хороший человек, но вернувшись из рейса, обязательно напивался. И тогда у них начинались ссоры и драки. Кончалось это тем, что он валил жену на пол, садился верхом и начинал душить. Тогда в это дело вмешивалась мама. Открывала дверь в сени и начинала увещевать. Я, конечно, была рядом. Машинист поднимал голову и каждый раз спрашивал одно и то же: «В чём дело?» Мама отвечала: «Пахнет милицией!» Тогда пьяный вставал, галантно расшаркивался и уверял, что такое больше не повторится. А на следующее утро начинались пререкания: кому идти к нам за посудой и табуретами?
МЕНЬШИКОВЫ
Они жили в нашем доме, за стеной. Приехала эта семья из Тюмени. Меньшиковы были староверами-богомазами. В 20-е годы они отправились в Оренбург, спасаясь от ареста. Семья состояла из мужа, жены, свояченицы Марфы Михайловны и пяти детей. По дороге жена заболела и умерла. Оставив детей со свояченицей, Меньшиков один уехал в Оренбург и поступил на службу бухгалтером. Деньги семье высылал, но скоро женился. Вторая жена, Лидия Михайловна, была из купеческого сословия. У неё был сын от первого брака – Гора. Свояченица, узнав, что Меньшиков женился, вместе с детьми отправилась в Оренбург. Когда столицу перевели в Кзыл-Орду, все переехали сюда, кроме старшего сына Шуры, который к этому времени женился и остался в Оренбурге.
Старику Меньшикову было лет 50, Марфе Михайловне за 60, старшей дочери Зое за 30, Вале 20 с небольшим, Нине 15, Тоньке 11. Зоя была необыкновенно уродлива. Высокая, тощая, с жидким пучком волос, с гнилыми зубами и провалившимся носом. Валина наружность не была примечательной. А вот Нина была настоящая красавица. Две толстые чёрные косы, огромные чёрные глаза, правильные черты лица, мягкий овал и матовая кожа. И умницей была. Писала прекрасные стихи, хорошо пела русские песни и плясала. Тоня была бронзово-рыжая, вся в веснушках, по-детски угловатая и нескладная. На лето ей обривали голову, и она становилась похожа на беспризорника. Мы, девчонки, звали её «рыжая команда».
Через несколько месяцев после нашего приезда пришло известие из Оренбурга, что арестован Шура Меньшиков. Зою отправили в Оренбург, её не было месяца 3-4. У отца от отчаяния началась чахотка. Зоя приехала ещё больше похудевшая, замученная. Жена Шуры, продавщица из кооператива, растратила большую сумму. Шура взял вину на себя. Зоя начала устраивать скандалы в угрозыске. Её тоже посадили и держали до тех пор, пока брата не отправили в лагерь. Привезла Зоя много интересных поделок, слепленных в камере из хлеба. Заключённые лепили безделушки, потом посыпали их аральской солью, которую покупали у надсмотрщиков и высушивали на солнце. Украшения сверкали разноцветными блёстками. Мне Зоя подарила серьги и бусы. Она поступила работать в городской Совет, где уже работала машинисткой Валя.
Был у нас в Кзыл-Орде сосланный генерал, не в своём уме. Ему было за 60, но он ходил по улицам в коротких штанишках, в носочках, сандалиях и белой рубашке-распашонке. Он прицепился к Зое, стал вечерами водить её в вокзальный ресторан, предлагал бежать за границу, где, как он уверял, хранились его капиталы. Отец и тётка очень ругали Зою за это знакомство.
Но вот однажды появляется в нашем дворе молодой человек Петя. Некрасивый, но вполне приличной наружности. Председатель городского Совета. И сообщает к нашему великому изумлению, что женится на Зое. Поползли слухи, что по наущению тётки Зоя соблазнила его, забеременела, и Пётр, как порядочный человек, решил жениться. Так или иначе, но сыграли в нашем дворе пышную свадьбу. Накануне Александровский предупредил маму, что будет за ней «наблюдать» и чтобы мои родители в опасные разговоры не вступали. После этой свадьбы нашего соседа Михаила Бархина не было дома несколько дней. Когда Троцкий перед отъездом за границу жил в Верном, Михаил ездил к нему. После этого его вообще отправили в дальний аул, и младший брат Додя остался один. Вступил в партию и работал в городском Совете.
Молодые, Зоя и Пётр, переехали в отдельную комнату у базара. Я и Тонька часто навещали Зою. Она сияла от счастья и вкусно кормила нас. Вскоре у неё родился мальчик. Зоя с ребёнком перебралась к отцу. Мальчик был хилым, часто болел и вскоре умер. Пётр категорически запретил отпевать его в церкви. Но по настоянию родных Зоя пригласила священника в дом. Пётр развёлся с ней и вскоре женился на другой. Помню, мама кроила в столовой. Заходит Зоя, сбрасывает всё со стола на пол, ложится на стол, складывает на груди руки и спрашивает маму: «Правда, что Пётр женился?» Мама говорит, что на свадьбу её не приглашали и ничего ответить она не может. Зоя ушла как будто успокоенная, а ночью за стеной раздались душераздирающие вопли. Вызвали врача, он констатировал помешательство. Предложил поместить Зою в больницу в Оренбурге, тётка отказалась. Держали Зою с тех пор взаперти, только днём на часок выводили на прогулку. Тётка и Валя крепко держали её за руки, она шла спокойно, но если видела мужчину, со звериной яростью кидалась на него. Одному прохожему исцарапала всё лицо. Прогулки прекратили. Зоя медленно умирала.
Кошмарным впечатлением детства осталось убийство Нины. Её сводный брат, Гора, комсомолец, работал в депо.
