мама договорилась с семьёй Арбузовых, что мы будем столоваться у них. У Арбузовых было три сына: два взрослых и один школьник старших классов. Имя его я не помню, но он сделал для меня очень доброе дело. Я ела очень медленно, с неохотой. Все уже кончали сладкое, а я всё ещё сидела над тарелкой супа. Так вот, этот мальчик вызвал меня на соревнование – кто быстрее всё съест. Если я отставала, он смотрел на меня с таким презрением, что я готова была провалиться сквозь землю. С тех пор я просто не могу медленно есть.
Однажды случилось большое несчастье. Мы с мамой пошли вечером в булочную. Мама купила хлеб, расплатилась и повесила сумочку с деньгами на руку. Когда мы вышли из булочной, какой-то мальчишка сорвал сумочку с маминой руки и моментально исчез. Мама сначала остолбенела, потом побледнела, как полотно. Она довела меня до гостиницы, настрого приказав, чтобы я не проговорилась папе о пропаже сумочки, а сама пошла к Арбузовым. Оказывается, в сумочке было штук 30 золотых рублей. Папе признаться в пропаже мама побоялась, и жить нужно было, не показывая вида, что денег нет. Арбузовы познакомили маму со старой ростовщицей-еврейкой, которая дала ссуду под большие проценты.
Я и мама прожили в Оренбургской гостинице до августа, пока удалось снять отдельный флигель на окраине города. Наше с мамой возвращение в Москву и сборы в Оренбург помню смутно.
У тёти Кати были знакомые Михайловы. Старик Михайлов усиленно ухаживал за мамой. А его зять Завадовский был директором зоопарка. Мы часто по вечерам ездили в зоопарк. Очень интересными были эти посещения – это было время, когда Завадовский проводил опыты над животными. Помимо петухов, которые несли яйца, и кур, кукарекавших по-петушиному, в зоопарке жили: помесь лис и волков с собаками, коров с овцами и т.д. Потом подобные эксперименты были запрещены. Однажды Михайлов предложил покатать меня на слоне. Ухаживал за слоном его бывший хозяин. Он-то и покатал меня по всему зоопарку.
Это был период, когда страусы теряли свои перья, и мама собрала огромный букет страусиных перьев. По возвращении в Оренбург она отдавала их ростовщице в счёт процентов. Но перья кончились, и пришлось во всём признаться папе. С этого и начались нескончаемые неприятности в семье. Когда мне исполнилось 16 лет, отец взял с меня торжественную клятву, что я никогда не буду занимать деньги, особенно под проценты, и я всю жизнь придерживалась данной клятвы.
По приезде в Оренбург с вещами мы поселились в снятом флигеле на окраине города. Хозяева трёх домов были татары. В одном доме поселилась наша семья, в другом жили хозяева, в третьем – семья Хусаиновых с дочкой Салией, моей большой и первой детской подругой. Отец Салии, Газиз Ганиевич, был татарским князем. Половина домов и магазинов Оренбурга до революции принадлежала его семье. Мать Салии была опереточной актрисой. Я и Салия бегали на все репетиции театра оперетты. На меня обратила внимание одна из актрис, которая организовала детский театр. Она ставила «Сказку о мёртвой царевне». Меня она взяла на роль мачехи. Сыграли несколько спектаклей.
В Москве у нас было пианино. Тётя Катя умела играть, но стеснялась и не играла. Мама же играла только «Тройку». Причём, делала это всегда перед дорогой, в последнюю минуту, и мы вечно рисковали опоздать на поезд. Несколько раз приходилось тёте Кате бросать нам в окно уже идущего поезда свёртки и пакеты. Мама решила учить меня музыке. Но я занудные гаммы учить не хотела, и учительницы (всё старухи «из бывших») отказывались заниматься со мной.
Пианино мы привезли в Оренбург, и мама снова наняла учительницу лет 40-а. Но когда меня вывели к ней, я заявила: «Снова старуха, не хочу! Хочу молодую!» Оскорблённая учительница удалилась, а мама продала пианино, тем более, что деньги были нужны – отдавать ростовщице.
Помню ещё день наших с мамой именин. Мы втроём с папой пошли на базар и купили такой огромный арбуз, что донести его не было никакой возможности. Папа пошёл к Арбузовым, взял у них тачку и торжественно привёз к ним необычную покупку. Таких вкусных арбузов, как в Оренбурге и Илецке, нет больше нигде.
Маме нужно было удалять и вставлять зубы. Она познакомилась и подружилась с семьёй зубного врача Бурштейна. Семья состояла из врача Исидора Владимировича, его жены Генриетты Абрамовны и дочки Цили. Помню, встречали мы у них Новый год. Возвращались домой ночью, меня везли на санках. Оренбург славился своими буранами – на улицах намело огромные сугробы. Мама с папой увлеклись разговором, и я на одном из сугробов вывалилась из санок. Испугалась, стала кричать, но к моему ужасу родители продолжали путь с пустыми санками. Встать я не могла, так плотно была укутана. Поплакала-поплакала и заснула. А наш дом и дом Бурштейнов находились в разных концах города. Подходя к дому, кто-то из родителей наконец заметил, что санки пусты. Кинулись назад, нашли меня мирно спящей, погрузили в санки, дома раздели и уложили в постель. Когда я проснулась, за окном уже смеркалось. Надо мной стояла мама и торопила меня – за мной пришёл хозяйский сын Митхат звать на ёлку. Вечером к нам пришли гости и потешались надо мной – проспать без памяти почти сутки.
Подходило время Пасхи. Встал вопрос, где печь куличи и запекать окорок. У нас на кухне была только плита, а куличей пекли много, на всю пасхальную неделю. У хозяев на кухне, которая имела отдельный вход со двора, была русская печь. Мама попросила у хозяйки разрешения испечь в ней куличи. Пекли до ночи, а когда хозяева легли спать, запекли окорок. Если бы хозяева узнали, что в их печи побывала свинина, они бы этой печкой перестали пользоваться. Вечером мама пригласила в гости папиных сослуживцев, а во «вторую смену» – хозяев дома и родителей Салии. Когда увидели в окно, что идут татары, мама срочно убрала со стола окорок. Когда все гости ушли, стали убирать посуду, подняли одну из тарелок и с ужасом увидели под ней кусок ветчины. Если бы эту тарелку поднял кто-нибудь из татар, разразился бы скандал.
С мамой Салии, жившей долго в Питсбурге и окончившей там музыкальную школу, однажды случился казус. Она с мужем (отцом Салии) ехала в поезде. Пошли в вагон-ресторан. Газиз Ганиевич взял меню, но заказать, кроме свиных отбивных, было нечего. Мама Салии ела и восторгалась необычайно вкусным блюдом. Когда вернулись в купе, она пристала
