— Вы рассказали нам удивительную историю, мистер Салливан. Я сочувствую тому, что пришлось вам пережить.
Мне не раз приходилось видеть, к чему приводят наркотики, и меня тревожит, что все больше людей попадает в сети торговцев этим зельем. Но я хочу, чтобы вы ясно поняли мою позицию. Де Голля могут свергнуть. Во Франции могут прийти к власти военные. Мне до этого нет дела. Да и вам, думаю, тоже. Вы хотите оправдаться перед Жульет Жирар, а я хочу найти убийцу Мюррея Кардью. И хочу, чтобы в моем отеле царили мир и спокойствие. Если дороги, ведущие к нашим целям, совпадут, будем работать рука об руку. Если нет — извините, я пойду своей, не обращая внимания на ваши любовные отношения или судьбу Французской республики, — он засмеялся и затушил окурок в серебряной пепельнице. — Наверное, звучит высокопарно, но суть передана точно.
ЧАСТЬ II
Глава 1
Возможно, Шамбрэн уснул после нашей беседы. Не знаю.
Кто-то, кажется, Джерри Додд, говорил, что Шамбрэн, как лошадь, может спать стоя и с открытыми глазами. В четыре утра он предложил мне отдохнуть, так как наступающий день сулил немалую суматоху. Сообщения для прессы о подробностях смерти Мюррея Кардью, допросы лейтенанта Харди и помощника окружного прокурора, да еще прибытие Поля Бернарделя и его свиты из международного аэропорта Кеннеди…
Как в тумане, я поднялся к себе. В голове все перемешалось. Я с трудом переваривал историю Салливана.
Уж, конечно, борьба с международным наркобизнесом или сохранение политического равновесия во Франции не входили в круг моих обязанностей как пресс-секретаря «Бомонта». Меня заботило лишь то обстоятельство, что по нашим коридорам не оставляя следов, ходил убийца. Именно на это указал Шамбрэн, прежде чем выпроводить меня из кабинета.
— Наркотиками должно заниматься Федеральное бюро, Марк.
А французской политикой — политики Франции. Но мы не можем забывать ни о первом, ни о втором, потому что факторы определяют происходящее. Когда речь идет о ревности, мести или жадности, человек не один раз подумает, прежде чем пойдет на убийство. В нашем же случае этого ждать не приходится. Если вы что-то услышите, о чем-то догадаетесь, кого-то заподозрите, немедленно приходите ко мне. Я доверяю себе и доверяю вам. Больше никому.
— Благодарю.
— Почти каждый человек покупается, Марк. Эта свора, торговцы наркотиками и террористы, могут заплатить любую цену.
— Но они не стали покупать Кардью, — заметил я. — Не оставили ему возможности выбора.
— Вот это меня и пугает. У кого-то хватило ума понять, что Мюррей Кардью, на банковском счету которого нет ни цента, не продается. И этот кто-то прекрасно разбирается в чувствах Салливана, да и нас, похоже, знает неплохо. Они готовы на все, могут заплатить любые деньги, и человеческая жизнь для них — пустяк. Поэтому не думайте, что это — игра, и ловкий ход может заставить их отступить. Они не отступят.
Слишком велик приз, который ждет их в случае победы.
Не так-то легко засыпать с мыслями обо всем этом, но мне удалось заснуть.
А потом начался новый день. Чего нет в «Бомонте», так это газеты. Отелю она не нужна. Диггер Салливан сказал, что будет ловить каждое слово. На следующее утро «Бомонт» гудел от разговоров. Должно быть, все тысяча двести служащих отеля, от коридорных и посудомоек до личного секретаря Шамбрэна, мисс Руйсдэйл, охранявшей вход в его кабинет от незваных гостей, обсуждали случившееся. Я понял это, когда около девяти утра вошел в свою приемную.
— Хороший сегодня денек, — произнес лифтер, доставивший меня на четвертый этаж. Как он ждал, что я хоть чем-то поделюсь с ним! Но я промолчал.
Шелда Мэйсон, моя красавица секретарша, обычно опаздывала на работу. На этот раз она пришла раньше и встала из-за стола, едва я появился в приемной.
— Говорить ты не можешь, так?
— Нет, во всяком случае, о том, что тебя интересует.
— А что насчет мистера Кардью?
— О чем ты?
— У меня на столе его гостевая карточка. Ни родственников, ни счета в банке, ни адвоката. Кто позаботится о нем?
— В каком смысле?
— Похороны. Церемония прощания. Старики, что не выходят из «Спартанца», наверняка захотят проводить его в последний путь.
— Шамбрэн заботился о нем много лет, — ответил я. — Полагаю, он все устроит.
— Можно мне спросить у него, не могу ли я чем-нибудь помочь. Мне нравился мистер Кардью. Благодаря ему я убедилась, что мир, описанный сестрами Бронте, когда-то действительно существовал. Мне хотелось бы что-нибудь для него сделать. Что выяснила полиция?
— В четыре утра, когда я отправился спать, расследование еще не дало никаких результатов. А с Шамбрэном поговори.
Думаю, он обрадуется, если ты поможешь ему в этом деле.
— А что нам уготовано на сегодня?
— Около одиннадцати прибывает из аэропорта Поль Бернардель. Я должен сидеть у телефона. Мне скажут, желает он пышной встречи или нет. А у тебя показ мод в «Зеленой комнате».
От одного упоминания фамилии Бернарделя у меня по коже побежали мурашки. В списке подозреваемых, составленном Салливаном, он занимал первую строку.
— Чуть не забыла, тебя же ждут, — воскликнула Шелда. — Месье Лакост, секретарь посла Франции. Ранняя пташка. Он уже четверть часа в кабинете.
Жан Лакост меня удивил. Именно он настаивал на том, чтобы Бернардель, Салливан и Жирары оказались за одним столом. Со слов Мюррея Кардью я представлял его грубым солдафоном, но увидел изнеженного гомосексуалиста.
— Мистер Хаскелл? — спросил он, едва я переступил порог.
— Извините, что пришел так рано, но у меня к вам неотложное дело.
Идеальное английское произношение. Темно-синий костюм, слишком узкие брюки, подложенные плечи. Ботинки из темно-синей кожи. Черные, прилизанные волосы. Маленький рот, губы бантиком.
— В «Валдорфе» все просто потрясены. Вы, вероятно, знаете, что мистер Кардью был близким другом месье Делакру.
— Кажется, в прошлом они часто играли в шахматы, — вставил я.
— Сражались! Месье Делакру относился к старому джентльмену с глубокой симпатией, поэтому ужасно расстроился. Ужасно. Он приехал бы сюда, если б дипломатический протокол не требовал его присутствия в аэропорту. Он должен встречать месье Бернарделя. А меня попросили узнать у вас, не нужна ли какая помощь в организации похорон.
— Этот вопрос лучше задать мистеру Шамбрэну. Мне кажется, о похоронах еще не думали. Тело отправлено на медицинскую экспертизу.
— Как жаль. Такое потрясение, — бегающие черные глазки Лакоста впервые уперлись в меня. — Полиция что-нибудь нашла?
— Я не слышал.
— Разумеется, вы не вправе рассказывать все, что вам известно.
— Я действительно не могу сказать вам ничего нового.
— Должно быть, я один из последних людей, кто говорил с ним. Вы знаете, что он позвонил послу за несколько минут до смерти?
— Да, мне это известно.
— Он хотел поговорить с послом, но месье и мадам Делакру уехали на концерт вместе с месье и мадам Жирар. Они живут в вашем отеле.
— Я знаю. Сегодня у меня трудный день, месье Лакост.
Вы, кажется, пришли ко мне по какому-то делу?
— Да, да. Речь пойдет о званом вечере в честь месье Бернарделя, намеченном на субботу. Мы с мистером Кардью составили список гостей и распределили их по столам в соответствии с дипломатическим протоколом. Теперь все эти заботы легли на меня. Мистер Кардью готовил окончательный вариант и говорил мне, что контроль за подготовкой карточек с фамилиями гостей и посадочных листов возложен на вас. Он успел передать вам эти листы?
— Нет, — ответил я. — Вчера мы говорили с мистером Кардью о посадочных листах, но он мне их не передал.
Лакост взмахнул ухоженными руками, изображая отчаяние.
— Где же я их теперь возьму? Полиция, должно быть, наложила руку на все вещи мистера Кардью.
— Так ли велика беда, мистер Лакост? У вас же есть экземпляр списка приглашенных.
— Есть. Но их же надо рассадить! — Лакост покачал головой. — Никто не мог справиться с этим лучше мистера Кардью. Как вы думаете, полиция разрешит мне взглянуть на его черновики? Они же не имеют никакого отношения к убийству? Я хочу сказать, дорогой мистер Хаскелл, едва ли в размещении гостей за столами кроется мотив убийства.
— Попробую вам помочь, но ничего не обещаю, — ответил я.
— Мне следовало вспомнить об этом вчера ночью, когда полиция беседовала со мной, но меня так расстроило известие о смерти мистера Кардью! И я старался вспомнить, что он сказал по телефону.
Я постарался ничем не выразить своего любопытства.
