У Гарри отлегло от сердца. Все уладилось как нельзя лучше. Но теперь разумнее будет уйти.
– Я пойду вниз, – сказал он, – а вы тем временем придете в себя. – Гарри быстро наклонился и поцеловал ее в щеку. От изумления леди Монкфорд покраснела. А он шепнул ей на ухо: – По-моему, вы вели себя очень храбро, – и с этими словами вышел из комнаты.
С женщинами средних лет еще проще, чем с их дочерьми, подумал Гарри. В пустом коридоре увидел свое отражение в зеркале. Он остановился, поправил галстук-бабочку, победно улыбнулся собственному отражению и прошептал, чуть шевеля губами:
– Ты дьявол, Гарольд.
Вечеринка близилась к концу. Когда он вошел в гостиную, его встретил раздраженный голос Ребекки:
– Ты где пропадал?
– Беседовал с хозяйкой дома. Извини. Не пора ли нам уйти?
Он вышел из дома с запонками хозяина и двадцатью фунтами из его бумажника в кармане.
На Белгрейв-сквер они взяли такси и поехали в ресторан на Пиккадилли. Гарри обожал хорошие рестораны: ощущение благополучия пронизывало его от накрахмаленных салфеток, отполированных бокалов, меню на французском языке и почтительных официантов. Его отцу ни разу не довелось бывать в подобных местах. Матери – может быть, если она нанималась там прибираться. Он заказал бутылку шампанского, тщательно изучив винную карту и выбрав год розлива, известный хорошим урожаем винограда, но не какой-то раритет, чтобы это не стоило бешеных денег.
Когда Гарри только начинал водить девушек в рестораны, то наделал немало ошибок. Но он быстро учился. Один из полезных трюков состоял в том, чтобы, не раскрывая меню, сказать: «Я обожаю камбалу, у вас сегодня она имеется?» Официант открывал меню и показывал ему строчку: «Sole meuniere, Les goujons de sole avec sauce tartar, а также Sole grillee»[1], а затем, увидев, что он в нерешительности, говорил что-нибудь вроде: «Goujons сегодня исключительно хороши, сэр». Гарри вскоре уже знал французские названия основных блюд. Он обратил внимание, что люди, часто посещающие престижные рестораны, нередко расспрашивали официанта, что собой представляет то или иное блюдо: богатые англичане не всегда понимали по-французски. Гарри взял в привычку спрашивать, как переводится название определенного блюда всякий раз, когда обедал в изысканном ресторане, и научился вскоре читать меню лучше большинства богатых молодых людей, своих сверстников. Выбор вина тоже не составлял проблемы. Официантам, ведавшим винами, почти всегда льстило, когда посетители просили их что-либо порекомендовать, да они и не ждали, что молодой человек знаком со всеми виноградниками французских провинций и может отличить урожай одного года от другого. Вся хитрость заключалась в том, что в ресторанах, как и в жизни, нужно демонстрировать уверенность в себе, особенно когда ее нет и в помине.
Шампанское он выбрал отменное, но что-то сегодня Гарри был не в духе. И вскоре он понял, что все дело в Ребекке. Подумал, как было бы хорошо прийти в такое местечко с хорошенькой девушкой. А то все время с ним малопривлекательные девицы: простецкие, толстые, прыщеватые. Знакомиться с ними легко, а потом, когда они к нему привязываются, то лишних вопросов не задают и верят каждому слову Гарри, боясь потерять ухажера. В его планах проникновения в богатые дома это было ему на руку. Беда только в том, что все время приходилось проводить с девушками, которые ему не нравились. Но когда-нибудь, наверное…
Ребекка сегодня тоже явно находилась не в духе. Чем-то она раздосадована. Быть может, все дело в том, что после регулярных встреч в течение трех недель Гарри даже не попробовал «зайти слишком далеко», чем была бы, по представлениям девушки, попытка прикоснуться к ее груди. Но вся беда заключалась в том, что он не мог даже притвориться, будто питает к ней плотские чувства. Гарри умел ее очаровывать, ухаживать за ней, заставить смеяться, пробудить чувство к себе, но не мог вызвать у себя желания обладать ею. Да еще мешало и мучительное воспоминание о том, как однажды он оказался на сеновале с мрачной худосочной девицей, решительно вознамерившейся расстаться с невинностью, и Гарри пытался заставить себя ей в этом посодействовать, но тело отказалось повиноваться, и его до сих пор не оставляет жгучее чувство неловкости, когда он вспоминает о той истории.
Сексуальный опыт Гарри приобрел с девушками своего класса, и никакая из этих связей не затянулась надолго. Только одна любовная история затронула его глубоко. Когда ему было восемнадцать, его бесстыдно подцепила на Бонд-стрит женщина намного старше Гарри, скучающая жена вечно занятого юриста, и они оставались любовниками целых два года. Гарри многому у нее научился, прежде всего самому сексу – тут энтузиазм наставницы не знал пределов, а также манерам, принятым в высшем обществе, которые он незаметно усвоил, и еще – поэзии: в постели они часто читали и обсуждали стихи. Гарри глубоко к ней привязался. Она прервала их отношения грубо, в одночасье, когда мужу открылось, что у нее есть любовник (хотя кто именно, он так и не узнал). Потом Гарри несколько раз их видел, и женщина смотрела на него, как на пустое место. Гарри счел, что это жестоко. Та женщина для него многое значила, и ему казалось, что и она к нему неравнодушна. Что же тогда демонстрировало ее поведение – силу воли или бессердечность? Этого ему, видимо, так и не суждено узнать.
Ни шампанское, ни отменная еда не подняли настроения ни Гарри, ни Ребекке. Он места себе не находил. Гарри уже запланировал после этого свидания постепенно расстаться с Ребеккой, но внезапно почувствовал, что не в состоянии провести даже остаток вечера в ее обществе. Вдруг стало жалко и денег, которые Гарри потратит на ужин. Он взглянул на ее брюзгливое лицо, не знавшее косметики, как бы сплющенное под этой глупой шляпой с пером, и почувствовал, что ненавидит Ребекку.
После десерта Гарри заказал кофе и отправился в туалет. Раздевалка находилась рядом с дверью в мужскую уборную и от их столика была не видна. Он поддался непреодолимому импульсу. Взял свою шляпу, дал на чай гардеробщику и выскользнул из ресторана.
Ночь стояла теплая. Из-за светомаскировки было очень темно, но Гарри хорошо ориентировался в Уэст-Энде, да и огоньки машин помогали держать нужное направление, автомобили двигались, не включая фары, но и габаритных фонарей ему было достаточно. У него возникло такое ощущение, будто он сбежал с уроков в школе. Он избавился от Ребекки, сэкономил семь или восемь фунтов и теперь свободен – и все это благодаря нахлынувшему на него вдохновению.
Театры, кино и танцевальные залы были закрыты правительственным распоряжением «до оценки характера угрозы Британии со стороны немцев», как говорилось в нем. Но ночные клубы всегда действовали на грани закона, и многие из них были открыты, если знаешь, где их искать. Вскоре Гарри уютно устроился за столиком в подвале в районе Сохо, потягивая виски, слушая первоклассный американский джаз-оркестр и раздумывая, не завязать ли интрижку с девушкой, разносившей сигареты.
Он был погружен в эти размышления, когда вошел брат Ребекки.
На следующее утро Гарри сидел в подвале здания суда, подавленный и полный раскаяния, ожидая, когда настанет его очередь предстать перед мировым судьей. Да, случилась настоящая беда.
Глупо, конечно, было вот так уйти из ресторана. Ребекка не из тех, кто проглотит обиду и тихо оплатит счет. Она устроила скандал, управляющий позвонил в полицию, впуталась и ее семья… Это была одна из тех ситуаций, которых Гарри всегда тщательно избегал. И все равно он выкрутился бы, если бы не наткнулся несколько часов спустя на братца Ребекки.
В камере, кроме него, находилось пятнадцать или двадцать арестованных, у которых на это утро была назначена встреча с судьей. В ней не было окон, висел густой табачный дым. Сегодня еще не суд, а лишь предварительное слушание.
Конечно, его признают виновным. Свидетельства против него неоспоримы. Официант подтвердит показания Ребекки, а сэр Саймон Монкфорд – что запонки принадлежат ему.
Но все оказалось еще хуже. Гарри допрашивал инспектор департамента уголовного розыска в саржевой униформе, белой рубашке с черным галстуком и до блеска начищенных, хотя и разношенных ботинках; это был опытный следователь с острым умом, умевший тщательно подбирать слова. Он сказал:
– На протяжении последних двух-трех лет к нам поступают довольно-таки странные сообщения из богатых домов о пропавших драгоценностях. Не украденных, разумеется. Просто пропавших. Браслеты, серьги, подвески, мужские запонки… Люди, сообщавшие о пропажах, были убеждены, что все это не могло быть украдено их именитыми гостями. А сообщали они только на тот случай, если пропавшие вещицы где-нибудь неожиданно всплывут.
Гарри глухо молчал во время допроса, на душе было мерзко. Он проникся убеждением, что его подвигов пока никто не заметил. Узнать обратное было настоящим шоком: оказывается, они давно уже протоколируются.
