– Ох, я взяла его с собой, когда мы Алексом отправились на конную прогулку, а он сказал, что сумочка может напугать лошадей. И попросил меня сидеть на ней всю дорогу. В результате мы сделали лишь один круг по парку. – Лаура снова посмотрела на Гарета.
Этот ее взгляд – этот проклятый взгляд, который говорил о том, что, несмотря на все промахи, мнение Гарета имеет для нее значение, – вынуждал его виновато опустить плечи. Заставлял отчаянно желать сделать что-нибудь, чтобы действительно заслужить его. Мадам Эсмеральда обвинила его в том, что он бездушный автомат. Рядом со своей сестрой он чувствовал себя неуклюжей марионеткой, с деревянными руками и ногами, неспособной к выполнению простейших задач. Как бы она посмеялась над ним, если бы увидела его сейчас.
– Вы думаете, лорд Блейкли, – едва слышно спросила Лаура, – мой жених ненавидит этот ридикюль?
Подобного рода вопросы представлялись ему гораздо более рискованными, чем компания турок-мародеров. Гарет не мог подобрать на них правильного ответа, никогда. И все-таки попытался.
– Наоборот, скорее всего, он ему понравился. Просто он мужчина. Он не может тратить время на разговоры о вышивках и цветочках, даже если женится на вас.
Только заметив, что его сестра нахмурилась, Гарет осознал, что «тратить» – это в данном случае не совсем подходящее слово. Его необдуманное высказывание придало беседе совершенно неподходящий тон. Еще не было ни одного чая с огуречным сэндвичем, будь те огурцы с кожурой или без, за которым удалось бы избежать подобного рода тщетных попыток. Это был Гарет. Он не имел понятия о розовом шелке и вышивках. И, черт бы его побрал, он не имел ни малейшего представления о женщине, сидящей перед ним. Кроме того, что она его сестра, единственная плоть его и кровь. В остальном же она оставалась совершеннейшей для него загадкой.
Они играли эту сценку еще с тех пор, когда Лауре было четыре, а Гарету двадцать. Во время одного из его редких визитов в поместье отчима она пригласила его принять участие в чаепитии вместе с ее куклами. Ему казалось тогда, что едва она немного подрастет, едва маленькие стульчики в ее комнатке обретут нормальные размеры, он сможет беседовать с ней.
Но теперь ей было девятнадцать, и она стала уже слишком взрослой леди, чтобы кричать на него и забрасывать печеньем за то, что он испортил ей вечер.
Лаура повернула голову, делая вид, что внимательно рассматривает могучие вязы, видневшиеся в широком окне. Ее руки продолжали сжимать тонкий шелк ридикюля, стискивая его сильнее и сильнее, пока вышитые лепестки не превратились в едва заметную линию.
– А что мне делать, – почти неслышно произнесла она, – если я ему совсем разонравлюсь?
Если ты боишься этого, не стоит выходить за него замуж.
Но говорить это ей показалось слишком глупым и очень эгоистичным. Гарет никак не мог избавиться от страха, что едва она выйдет замуж, то совсем перестанет нуждаться в нелепом и смешном старшем брате. Решит, что такие чаепития лишь пустая трата времени. Ее приглашения станут приходить не раз в месяц, а раз в два месяца, и постепенно их встречи перейдут в разряд краткого обмена приветствиями в опере. Собственно говоря, если бы Лаура мыслила рационально, она бы перестала приглашать его еще много лет назад.
Настоящий старший брат знал бы, как успокоить сестру, как вернуть ей уверенность в столь сложный момент. Он смог бы одним словом развеять ее нервозность и волнение, заставлявшие судорожно сжимать этот проклятый розовый шелковый комочек. Он бы шутил, рассказывал забавные истории, он бы мигом решил все проблемы. Но у Лауры не было настоящего брата, а лишь сердитый, неуклюжий маркиз Блейкли, и Гарет не имел ни малейшего понятия, что ему с этим делать.
С тем же постоянством, что она приглашала его, Гарет старался что-то предпринять.
– Если вы действительно беспокоитесь, Лаура, что перестанете устраивать своего жениха, я могу удвоить ваше приданое.
Ее глаза расширились, губы задрожали.
– Что? – спросила она. – Что вы сказали? Так вот как вы думаете обо мне, Блейкли? – Она едва сдерживала рыдания. – Вы хотите подкупить Алекса, чтобы он заботился обо мне? Вы думаете, меня никто не полюбит, если вы ему не заплатите?
Нет.
Гарет сам надеялся купить любовь Лауры. Как еще он мог получить возможность постоянно видеть ее? Каждый раз он клялся себе избегать таких ситуаций, и каждый раз их встречи кончались ее слезами. Если беседа шла ко дну, оставалось лишь покинуть корабль. Однако долгий опыт подсказывал ему, что вообще ничего не предпринимать в таких ситуациях означало только умножить в ее сознании ее мнимые «прегрешения». Однако каждый раз, когда он начинал объяснять, что имел в виду совсем другое, это звучало как «Ты – глупая, нерациональная гусыня».
И вместо того, чтобы развеять ее страхи, он остался сидеть на стуле, судорожно сжимая блюдце, пока хрупкий кусок фарфора не треснул в его руках.
Он надолго замолчал, совершая еще большую ошибку.
– Очень хорошо. – Голос Лауры задрожал сильнее. – Пожалуйста, удваиваете, мне все равно.
Ничего не изменилось с тех пор, как ей было четыре, разве что стулья. Он по-прежнему разрушал все, к чему прикасался.
Сумасшествие, как-то сказал Гарету врач, есть повторение одного и того же действия в надежде достичь разных результатов. Именно поэтому Гарет не боялся, что когда-нибудь сможет влюбиться, что бы ни пророчествовала мадам Эсмеральда. Любовь – смотреть, как его сестра глотает слезы. Любовь – надеяться, что через месяц она пришлет ему еще одно приглашение. Любовь – верить, что, несмотря ни на что, однажды он поведет себя правильно, сможет заговорить с ней как брат, а не как тот холодный и бесчувственный человек, которым он, по ее мнению, являлся.
Короче говоря, любовь – это безумие и сумасшествие.
Глава 4
Однако он впадает в новый вид безумия, подумал Гарет, усаживаясь на мягкие подушки тесного экипажа. Наступил вечер того самого бала, на котором они с Недом собирались присутствовать. Прошла почти неделя с тех пор, как он покинул квартирку мадам Эсмеральды, и то непреодолимое влечение, которое она вызвала тогда в нем, должно было бы давно позабыться. Сегодня он сделает первый шаг к тому, чтобы разрушить ее власть над Недом.
И все равно…
Он думал, что ему удалось раскусить мадам Эсмеральду. Классифицировать ее, определить ее вид и породу. Первоклассная мошенница, снедаемая жаждой наживы. Эти амбиции, вероятно, зародились у нее в раннем детстве, когда она не смогла занять достойного положения в тесном кругу воспитанниц пансиона благородных девиц. И, к счастью для него, она также оказалась подвержена тому пламенному влечению, что неожиданно возникло между ними.
