– Не стоит и напоминать об этом, Нед, – заметил Гарет. – Мне вовсе не нужно начинать заниматься вырезанием.
– Но твое задание! – Нед чуть не задохнулся от возмущения.
– Нет нужды начинать, поскольку я уже закончил. Я решил разделаться с этим как можно быстрее.
Гарет потянулся в карман фрака и достал оттуда кусок кости. Свет уличных фонарей осветил ее поверхность.
Мадам Эсмеральда сделала встречное движение, и он вручил ей свою поделку. Она взяла ее в руки и поднесла ближе к глазам, недоуменно рассматривая бесформенный осколок с разных сторон. Этот кусок кости был круглым, широким, покрытым многочисленными, сделанными перочинным ножом насечками и царапинами. Ее губы скривились, будто она откусила лимон.
Следовало все-таки прибегнуть к объяснениям. Гарет показал пальцем на кость:
– Слон.
– Господи! – Она повертела фигурку. – А не могли бы вы сделать его более… гм… слоновым?
Безусловно, Гарету не очень нравилось признавать свои недостатки в какой бы то ни было области. Тот факт, что он не умел вырезать, вовсе не лишил его присутствия духа. Кроме того, его совсем не заботило, что она подумает о его способностях в этой области. Ее мнение значило не слишком много. Да и искусство резьбы по кости не входило в число приоритетов заносчивого маркиза. Он сложил руки на груди, и его лицо приобрело самое холодное выражение.
– Предложенное мне задание не имело отношения к моим достоинствам.
Она фыркнула:
– На что вы надеетесь? Прельстить леди геометрической фигуркой?
– Обольщение? – Гарет бросил взгляд на ее грудь. – Я думал, мы говорим о браке.
Мадам Эсмеральда покраснела и поспешила вернуть ему костяную фигурку.
– Постойте, – возмутился Нед. – Дайте же и мне посмотреть.
Гарет протянул ему кость. Он пристально уставился в глаза своего юного кузена, постаравшись вложить в свой взгляд самое откровенное обещание многочисленных кар и бедствий, грозящих ему в том случае, если юноша поднимет его на смех.
Нед спас свою жизнь, недоуменно нахмурившись:
– А где же, мм… где же хобот?
Гарет порылся в кармане и выудил оттуда тонкий осколок.
– Отвалился. В процессе резьбы.
Мадам Эсмеральда уставилась на новую деталь и покачала головой:
– Хорошо. Я полагаю, этим вечером вам придется заниматься многочисленными делами, которые, как вы выразились, не имеют отношения к вашим достоинствам.
– Да, – с шумным вздохом произнес Гарет. – Мне придется вручить этого слона любой ужасной дебютантке, на которую вы укажете.
Мадам Эсмеральда покачала головой:
– И…
– А существуют «и»?
– Лорд Блейкли, даже если не существуют «и», существуют «но». Уберите этого несчастного слона. Пожалуйста, попытайтесь сделать другую вещь. Улыбнитесь.
– Улыбнуться? – Он во все глаза уставился на нее. – Это следующее задание? Скалить зубы, как какой-то псих?
– Это не задание, – произнесла мадам Эсмеральда. – Это пожелание.
– С какой стати я должен улыбаться?
Нед протянул Гарету жалкий образчик его художественного таланта.
– Улыбка – это то, что большинство людей делают со своими губами, чтобы продемонстрировать радость или веселье. – Он обернулся к мадам Эсмеральде: – Вы просите невозможного. Вы – жестокая женщина.
Карета медленно остановилась, ливрейный лакей открыл дверь. Холодный ночной воздух ворвался в сгустившийся полумрак, и беседа приостановилась, пока конфликтующие стороны покидали экипаж.
Гарет бережно положил костяную пластинку в карман.
– Я не собираюсь изображать веселье. Или радость.
– Как я и говорил, – беспечно произнес Нед. – Невозможно.
Мадам Эсмеральда расправила юбки.
– А вы сами испытываете когда-нибудь подлинное веселье?
– В этом месте? В этой компании? – Гарет взглянул на сверкающий огнями парадный подъезд. – Нед совершенно прав. Это невозможно. – Он протиснулся вперед, оставив Неда и мадам Эсмеральду позади.
– Смотрите-ка! – Нед сквозь зубы присвистнул ему вслед. – Какой сухарь.
Если бы он только знал.
* * *
– Лорд Блейкли. Миссис Маргарет Бернард. Мистер Эдвард Кархарт. – Представление мажордома едва было услышано в шумной, залитой огнями зале, открывшейся перед Дженни.
Она, нахмурившись, посмотрела на лорда Блейкли – указания мажордому давал именно он. Ее сиятельный спутник наклонился и шепнул ей на ушко:
– Поздравляю, Мэг. Вы стали вдовой, а также моей очень отдаленной кузиной. Постарайтесь хотя бы здесь не заниматься предсказаниями. – Он взял ее за локоть одетой в перчатку рукой и повел вперед.
Блейкли поступил так, будто она – всего лишь обманщица, будто выбрала это ремесло, поскольку, едва открыв рот, не могла удержаться от вранья. Да у нее ушли годы, чтобы довести до совершенства характер мадам Эсмеральды, и почти десять лет, чтобы достичь такого уровня профессионального мастерства, когда людская молва заме няла рекламу. Она не могла принять любую личину по малейшему его капризу.
Однако прежде, чем Дженни смогла придумать, чем бы отплатить лорду Блейкли, она вошла в залу, и все другие мысли выветрились у нее из головы. Казалось, комната просто пылает огнем, так ярко она была освещена.
Она видела газовые фонари на улице, тусклые оранжевые шары, отбрасывавшие смутные тени. Она иногда даже сама пользовалась масляной лампой – долго мучаешься, чтобы ее разжечь, да и горит она с противным рыбным запахом. Но Дженни доводилось лишь проходить мимо домов, освещенных так же, как этот. Казалось, ночь отступила, исчезла в свете блестящих люстр, сияющих с необычайной интенсивностью.
Она никогда не видела ничего подобного. Вся комната была залита светом тысячи золотых солнц. Словно в жаркий полдень. Ни одного угла во всем огромном зале не осталось погруженным в тень. Единственным отличием газового освещения от солнечного был сильный желтоватый оттенок, в свете которого ее коричневое платье казалось просто грязным.
Грязь, да, именно так она себя чувствовала рядом с лордом Блейкли.
Его роскошный наряд был специально подобран, чтобы воспользоваться всеми преимуществами блестящего освещения. Темно-красная вышивка на его черном жилете притягивала свет. Искусно вырезанные из черного гагата пуговицы искрились в свете тысячи люстр и канделябров. Яркий свет обнажил изысканную, богатую текстуру ткани его черного фрака. И на фоне всей этой ослепительной черноты еще ярче полыхали золотые вспышки в его глазах.
Она никогда еще не чувствовала себя столь жалкой и убогой. Ее платье было гладким, без кокетливых вырезов и складок. Простые линии, легко надеть и снять. Только такую одежду может позволить себе женщина, живущая одна и не пользующаяся услугами горничной. И поскольку лишь женщина, чье социальное положение было на ступеньку выше нищеты, могла бы приобрести платье подобного кроя, Дженни выбрала благоразумный и ноский коричневый. Любой другой цвет представлялся ей неуместным. Но неуместной в этом роскошном собрании оказалась именно она.
