не для меня, что они остались где-то там, в восемнадцатилетнем возрасте…
Эстелла была великолепна. Она оказалась настоящей страстной женщиной. Томная южная страсть — то, что русские мужчины представляют себе только по фильмам с Сиреной Гранди и по ее пышным формам, неутомимому в любви телу — все это я держал в собственных руках. Она вздыхала, она стонала так, что было наверняка слышно во дворе отеля…
Она не думала ни о чем в эти минуты, это было очевидно… Эстелла забыла себя, она полностью погрузилась в чувственность, в свои ощущения.
Кондиционер нам не помог. Против страсти кондиционеры бессильны. С нас обоих лил пот и перемешивался на наших телах, все время плотно прижатых друг к другу. Мы не могли оторваться, мы стонали одновременно, одновременно испытывали блаженство. Тогда Эстелла не могла удержаться от криков, и билась в моих объятиях так, словно сейчас умрет…
Роскошная женщина в пароксизме страсти — это не так уж и красиво. Скорее — величественно. Потное тело блестит в свете лампы, перекошенный страстью рот кривится в оргазме, на полных губах тягучая слюна похоти, которую она не успевает сглатывать…
Медные волосы разметались по подушке, она тяжело дышит…
— Тебе было хорошо? — спросила она меня, еще не успев отдышаться.
— Конечно, — ответил я, сам удивляясь, как это я выдержал такую физическую нагрузку. На что только не способен оказывается человек! Как писал великий пролетарский писатель Горький: «В жизни всегда есть место подвигу…»
— Кажется, я совершил подвиг Геракла, — сказал я, отдуваясь.
— Ну уж, — с сомнением ответила Эстелла, смеясь. — Вовсе нет. Не преувеличивай. Геракл удовлетворил двенадцать женщин, а ты только одну, да и то не до конца.
— Ты хочешь еще? — спросил я, пораженный неутомимостью этой женщины.
— Естественно, — сказала Эстелла, потягиваясь на подушке среди смятого покрывала на кровати. — Я испытала всего два оргазма… Стоило ли начинать, если ограничиваться только этим?
Да, подумал я. Страна Сервантеса и Лопе де Вега остается великой даже в наши дни.
— А впрочем, что об этом беспокоиться? — сказала Эстелла, закуривая. — У нас еще так много времени. Вся ночь впереди. Надеюсь, ты не собираешься уходить еще?
Уйти сейчас — значило бы покрыть себя несмываемым позором. Такого постыдного бегства Эстелла бы не простила. Нет, мне оставалось только оставаться тут и продолжать выполнять свой долг…
— Давай допьем вино, — предложила женщина. Она голая встала с постели и принесла нам бокалы и бутылку, в которой вина осталось наполовину.
— Это вино из Гранады, — сказала она. — Там еще теплее, и виноград слаще чем здесь. Поэтому вино получается иного вкуса. Это мое самое любимое. Симон купил мне бутылку специально для того, чтобы я тут не слишком скучала.
— Кажется, ты не так уж и скучаешь тут. Твой супруг напрасно так беспокоился об этом, — сказал я иронически. Но Эстелле это не понравилось. Она быстро посмотрела на меня и сказала:
— Не надо смеяться над Симоном. Он очень хороший, умный и порядочный человек. И он не заслуживает того, чтобы над ним потешались. Просто ему очень не повезло в жизни.
— Что ты имеешь в виду?
— Ему не повезло с женой, — зло сказала Эстелла, допивая остатки вина из бокала. — Если бы его жена была достойной женщиной, с ним бы не случилось никаких неприятностей. А теперь… Одним словом, его жена Эстелла оказалась недостойной женщиной. Так что Симон заслуживает сочувствия.
— Ты имеешь в виду вот это? — я указал рукой на раскрытую постель и на себя, лежащего на ней.
— Конечно, нет, — ответила мрачно Эстелла. — Это пустяки, от этого бедняга Симон не пострадает. Хотя и это тоже показатель. Ты не находишь? Это ведь все же характеризует женщину, правда?
Я пожал плечами. С одной стороны, это, конечно, так… С другой… Не мое это дело.
— И Симон совсем не заслуживает чтобы ты над ним издевался, — продолжала Эстелла. — То, что ты спишь с его женой, не дает тебе права смеяться над этим благородным человеком.
В Эстелле заговорила гордая испанская женщина.
— Я принесла ему слишком много страданий, — сказала она. — Именно из-за моего недостойного поведения, из-за моей женской слабости он так рискует, и мучается. Я никогда себе этого не прощу.
Я уже начал чувствовать приступ раздраженности, которая поднималась внутри меня медленно, но верно. Пусть я не ангел, а я точно не ангел, но одного порока я за собой не знаю, и потому плохо переношу его у других. Дело в том, что я не переношу ханжества.
Конечно, переспать с малознакомым мужчиной в отсутствие мужа — это не очень уж хорошо с точки зрения морали и принятой нравственности. Но еще хуже — при этом сокрушаться и жалеть бедного мужа. И, сидя голой рядом с голым любовником, ругать себя и говорить, что это нехорошо… Ну, если уж так нехорошо, и ты такая совестливая — ну и не звала бы тогда меня сюда. И не отдавалась бы мне… А зачем заниматься ханжеством?
Однако, выяснилось, что я не прав в своих молчаливых обвинениях. Потому что в эту минуту Эстелла посмотрела на меня, и я заметил на ее глазах слезы. Ханжи, как известно, не плачут.
— Что ж, — сказала она вдруг. — Кажется, я осталась твоей должницей. Как ты считаешь? — попыталась она улыбнуться сквозь слезы. Это у нее получилось. Она вытерла слезу со щеки тыльной стороной руки и посмотрела на меня смелее.
— Что ты имеешь в виду? — осторожно сказал я. — Какой должницей?
— Я обещала поласкать тебя ртом, — ответила она, и улыбка ее стала шире, а лицо приобрело шаловливое выражение. — Ты ведь все еще этого хочешь, я надеюсь?
Она сползла пониже и склонилась над моими бедрами.
— Прости меня за то, что я отвлеклась и заговорила о посторонних вещах, которые к тебе не имеют никакого отношения. Обещаю, что больше не стану плакать и портить наш вечер.
Я промолчал, но почувствовал, что мои мужские силы постепенно восстанавливаются.
— Довольно уж ты трудился надо мной и дарил мне наслаждение, — сказала Эстелла. — Теперь пора мне поработать ротиком.
Ее коралловые губы разомкнулись и обхватили мою плоть. Эстелла медленно качалась над моими бедрами, поднимая и опуская голову. Она скользила ртом по моей плоти вверх и вниз, так что у меня перехватывало дыхание от наслаждения. Выяснилось, что и в этом виде ласки Эстелла большая специалистка…
Видно было, что и она сама получает наслаждение от этого. Она даже пыталась урчать от удовольствия, ерзала ногами по ковру перед кроватью и извивалась всем телом…
Была уже глубокая ночь, и
