…В романе дю Гара "Семья Тибо" кто-то говорит: "Ленин — диссидент". Так вот, поварившись в диссидентском котле, уверенно могу сказать: о товарищах так выражаются в этой среде уж самые последние прохвосты. Майгонис Равиньш, не окончивший среднюю школу, учил меня чувствовать новые оттенки в истории революции.
"Отвальный пир"
Напряженно радостен был тот вечер. Даже надзиратели, подойдя к нашему столу, улыбались. Для порядка буркнули: "Не задерживайтесь" — и ушли. Тоже люди, да и наряд хороший. Днем вот дежурили другие, и верзила Лоскутов, дебил, алкаш и мечтательный сладострастник, конвоируя меня в ларек (купить продукты на дорогу), интересовался:
— Вернешься к нам, Хейфец?
— Нет, мне сюда дороги больше нет. Только на особый режим… (Рецидивистов-"политиков" сажают на особый, на "спец").
Лоскутов медленно переварил сказанное и одобрительно гыкнул:
— Я же говорю: вернешься. У тебя морда такая.
Какой комплимент, а?!
Как говорится в анекдоте — еще один пустячок, а приятно… Зиненко распорядился продать мне продуктов на дорогу вдвое меньше, чем принято по норме (в общем итоге вышло потом по 10 копеек на день!). Я кайфовал: видать, в печенках засел у гражданина капитана! А ведь личных конфликтов у нас никогда не было — "даже совсем наоборот", как выражались в таких казусах В. Ленин и И. Сталин. Как-то я сунул "в подарок" пану капитану пачку импортных лезвий, изъятых из посылки (зачем они мне в зоне-то?) и все остальное получил нетронутым. А все ж интуитивно, нутром, не любил меня начальник — и за дело, признаю, не любил, за дело!
Тосты, тосты чаем… Рыдает друг, старый бандеровец Алексей Свиридович Степанюк: "Зовсим я один остався. Хведю Дроня увэзли, Артэма Юскевича проводил, теперь вот Михася… Мы сусиди вже десять роцив". Ребята улыбаются: я в этой зоне меньше двух лет, совсем потерял дед память за 23 лагерных года. Степанюк тихо рыдает. Передаю заботу о нем Сергею Солдатову.
Конкин произносит старый грузинский тост: "Чтоб ты умер в 150 лет, и чтоб ты не умер, а чтоб тебя зарезали, и чтоб зарезали из ревности". Серьезен Пэнсон: "Чтобы ты уехал в Израиль!" Тревожится друг-сионист, как бы я не свернул в Штаты… Не боись, Боря!
Вдруг лагерное радио гремит:
— Осужденный (ударение — на первом слоге!) Хейфец — срочно в штаб.
На всякий случай до штаба меня провожает новичок, необычный гость за нашим лагерным столом — "бытовик-политик" Борис Цимбал. Он-то и заменил меня за станком в цеху. В лагерный верх его допустили благодаря рекомендации Саранчука: "Пан Эдик Кузнецов держал его на спецу среди своих". Но все ж…
Сложность в том, что в кармане у меня записка, тайно вытащенная Равиньшем из карцера (он только что кончил "сутки" и угодил за стол прямо из карцерного барака). А вдруг меня зовут на внезапный обыск, а Цимбал провожает, чтоб я по дороге ничего не спрятал?
Все-таки при входе в здание штаба я сумел незаметно для провожатого опустить эту записку в урну для мусора. Вызвали, оказывается, чтоб я присутствовал при обыске моего тряпья. Я отказался — "смотрите сами…" Ничего они смотреть не будут: начальство ихнее уже ушло. Выходя, незаметно извлек записку обратно. Полезный, не раз испытанный мною в зоне краткосрочный тайник — стоящая на виду у всех мусорная урна.
Отступление о бытовике-политике
В тот вечер рассказал мне Боря Цимбал свою историю — весьма типичную, как я понял потом, потолкавшись по бытовым тюрьмам и этапам.
— Рано пошел работать: мама парализованная, денег всегда не хватало. А тут вызывают в военкомат, предлагают идти учиться на шофера III класса. Я уперся: работаю подсобником на стройке, помогаю семье кормиться, деньги очень нужны… Военком объясняет: курсы эти — не по твоему выбору, а по нашему направлению, армии это нужно, значит, прежняя работа будет тебе платить 75 % заработка. Это другой коленкор: конечно, на самом-то деле я хотел получить специальность. Пошел учиться. Прихожу на прежнюю работу за получкой — нет ничего: "Бухгалтерия не начислила". Я — к военкому. Он позвонил, выяснил: помесячных выплат не будет, бухгалтерия сразу начислит зарплату за пять месяцев по окончании курсов. Ладно… Курсы кончились — денег опять не платят. Иду к военкому. Он опять звонит. Со стройки ему отвечают: Цимбал у нас не работал, направления из военкомата на него мы не получали, в отделе кадров про него ничего нет. Я обратился в суд. На суде все свидетели с работы говорят — такой не работал. Суд в иске отказал. Я обиделся и пошел воровать.
Последний глагол Борис вытолкнул из себя смущенно. Значит, вор не совсем натуральный. Он высок, строен, в плечах широк, лицо чистое, симпатичное, карие глаза — с мыслью. Мало похож на "кадрового вора". А ведь за воровство сидел на "особом"! Это значит — уже имел как минимум три-четыре приговора. Мне он понравился еще тем, что хорошо работал у станка, что не слишком свойственно вору, и главное — что не матерился (я скверно переношу мат, и в этом ракурсе — плохой сокамерник).
В день, когда его этапировали к нам со спеца, я как раз вышел с вахты, с последнего свидания с женой. Зиненко лично явился понаблюдать, не выпадет ли чего из моего заднего прохода. (Жена в это время полчаса стояла голая, пока надзирательница, толстая Машка, прощупывала каждый шов в ее белье. Завершила Машка осмотр, приподняв жене груди, сначала правую, потом левую — не подклеено ли что-нибудь снизу.) После чего начальник режима пригласил побеседовать, "почему вы не посещаете политзанятия…" В принципе тема начисто не должна интересовать зону, которую я покидаю через две недели. После меня к Зиненко завели только что прибывшего с этапа новичка, этого самого Цимбала, потом — Сергея Солдатова, тоже "поговорить о политзанятиях". Ох, какой мастер оперативной работы наш пан капитан! Сразу ясно: новичка позвали вербоваться, а мы с Сергеем — это "прикрытие"…
Ну, мы тоже проверили новичка…
— Тебя зачем режимник звал?
— Он у вас что, тронутый? Я еще в барак зайти не успел, он меня вербует…
С тех пор Борис пользовался нашим доверием.
…— Борис, а зачем прорабу и бригадиру показывать в суде, что ты у них не работаешь?
— Комбинация такая: направление из военкомата выкинули, пять месяцев на меня шла зарплата, ее делили, видимо, с кадровиком… Я разозлился: подсчитал примерно, на сколько меня ограбили — и примерно на эту сумму почистил государственный магазин. Рассчитался как бы… И попался. На суде рассказал мою историю. Судья проверил, узнал, что я говорю правду и выдал минимум по статье- два года. Дальше… Колония малолеток — только я прибыл, ребятня уже в побег готовится. Все же "на слабо" идет. Пошел я, конечно. Снова попался, а уж мне восемнадцать отбило, за побег добавили положенные три года — и во взрослую зону.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
