Когда появился на зоне, надзиратель Чекмарев, похожий на голодную уличную кошку, начал обыскивать меня с неслыханным сладострастием. Например, разломал пополам календарик-стереоткрытку (на них мы выменивали продукты у "сучни") — не спрятал ли я что-то внутри?
— Чекмарев, что вы делаете? — обычно я никогда не спорю с "ментовней", не унижаю себя до этого, но тут он явно вышел за пределы принятых норм. — Что вы ищете? Я приехал в зону из следственной тюрьмы КГБ, что я мог оттуда привезти запрещенного в зону?
— Мало ли какие контакты были в дороге, — промурлыкала кошка в ответ. — Сами знаете, какой вы человек.
Эта лесть так меня купила, что я заткнулся и позволил ему доводить шмон до лакового покрытия.
А информация о Стефе Шабатуре уже через десять дней ушла из зоны в Москву.
***
Вот и Россия, наконец, позади. Начинается край моей ссылки — Казахстан. Первая тюрьма по дороге в Петропавловске-Казахстанском. Что ж, посмотрим, каковы республиканские тюрьмы.
…Ночью меня вводят в какую-то трубообразную камеру без окна — высотой она метра три с половиной- четыре, в ширину два с половиной на два. Все нормально — грязно и вонюче, стены под "шубу". Но клопов не вижу.
Голоса соседей:
— Кто?
— Политический, статья семидесятая.
Чей-то хохот из-за стены: "Разве вы не знаете, что в СССР нет политических заключенных".
— Как слышите, есть.
— Да я и сам такой, — поясняет хохочущий. — Три года в Душанбе по сто девяностой прим.
(Это сама мягкая из наших статей — "за клеветнические измышления" до трех лет общего режима).
— Что сделали?
— Листовки по городу распространили. Пять человек.
— Куда этапируют?
— В Коми.
… Начинает расспрашивать про моей дело.
— Мужики, я с этапа, здорово устал. Обговорим утром, ладно?
— Ништяк! — так впервые услышал я это слово, означающее на блатном жаргоне "ничего, сойдет". — Этапа не будет до двадцатого мая. За неделю-то про все потолкуем.
Я тут же быстро соображаю в уме: если продержат здесь до двадцатого мая, я уеду со ссылки уже не в марте, а в феврале 1980 года. Хорошо!
Утро. Подъем.
— Политический? — окликаю вчерашнего собеседника.
— Убыл в шесть утра на этап, — это отозвалась соседняя камера мелодичным баритоном.
Потом из той же камеры доносится песенка о неверной возлюбленной:
"Ты назвала меня своим ласковы мальчиком,Ну, а себя непоседливым солнечным зайчиком"…
— Новенький, а как тебя зовут?
— Михаилом.
— Михаил, ты знаешь, кто рядом с тобой сидит?
— Ну?
— Смертник. Михаил. Сме-е-ертник!
Г. Ермак, Павлодарской области, Казахстан, лето 1978 года.
Конец первой части.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
