— Знаете, не вижу. Но я точно помню, что еще сегодня днем, до кино, оно было у меня на руке. Постойте, а что я делала перед тем, как вы пришли?
— Мама, да ты на диване лежала.
— Ах да, правильно, я была в халате и прилегла на диван. Знаете, просто так, расслабиться. А может, оно в халате? Ну-ка, я посмотрю, — она ушла в спальню.
— Да оставьте вы это колечко, братцы! — Серегин махнул рукой. — Потерялось — новое купим. Что мы, голодаем или мало кому должны? — Он подмигнул Павлову, который моментально понял, о чем вспомнила и что сейчас кинулась искать Елена Петровна.
— Нет, в халате ничего, — Кудрявцева вернулась в большую комнату. — Странно. А может, на диване? — Она раздвинула диван, подняла обе половинки по очереди, посмотрела внутрь. Потом оглянулась на Серегина, Веру и Павлова, сидевших за столом, и всплеснула руками. — Да помогите же мне! Василий, дорогой, это же твой первый подарок, ну, как я без него теперь? Может, оно закатилось куда-то? — Елена Петровна опустилась на колени и посмотрела под сервантом, потом под диваном. — Ведь было оно, было!
— Елена Петровна, — вздохнул недовольно Серегин, — а Максим не мог его взять? Оно же красивое, блестит. Не дай бог, проглотил если.
Кудрявцева подбежала к Максимке и, медленно выговаривая каждое слово, спросила:
— Внучек, ты маленькое колечко, такое красивое, блестящее, не видел? Ты его не брал? Ты его кушал? Зубками пробовал? Ты на горшок не хочешь?
— Да что ты, мама! — спохватилась Вера, возмущенная монологом Серегина. — Как он мог его проглотить? Он бы задохнулся. Оно же у тебя рифленое. Сынок, ты ведь не ел колечко? Ну, что ты молчишь, маленький? Оно же противное, невкусное!
— А в щель на полу оно не могло упасть, Елена Петровна? — спросил, с трудом выдавливая из себя слова, Павлов. Он тоже встал из-за стола и присел на корточки, ощущая бедром страшную тяжесть маленького патрона.
— Не дай бог, если туда упало, — причитала Кудрявцева, заворачивая красный палас. — Это же конец. Всему конец. Это такая примета существует. Нет, его надо обязательно найти.
— Елена Петровна, — Серегин раздраженно усмехнулся, — ну, хватит из-за ерунды так убиваться. Закатилось — и черт с ним, новое купим. Не стоит нервов. В крайнем случае на следующий год с Саней полы у вас перестелем, и отыщется.
— Нет, я должна, я обязана его найти, — бормотала Елена Петровна, ползая по полу, заглядывая за тумбочки и кресла. И вдруг она быстро поднялась с протянутой правой рукой. — Вот оно, нашлось! Ах ты, господи! Нашлось! Вон там, под правым креслом, лежало. Ой, как хорошо-то! А то у меня аж сердце закололо! — Она вернулась за стол, посмотрела на дочь тревожными глазами, в которых стояли испуг и недоумение.
Серегин взял Елену Петровну за руку, долго с улыбкой смотрел на кольцо, которое она надела, потом сдул с него невидимые пылинки и громко поцеловал:
— Знать, похудела, Елена Петровна, раз колечко велико стало. А еще недавно было впору. Да ты не смущайся, потому что это к лучшему: худые, говорят, дольше живут. Верно, Саня?
7
Четвертый час по сельским дорогам и проселкам, заросшим сочной травой, разбрызгивая лужи, застревая и одолевая грязь, натужно ревя мотором, взбираясь на крутые склоны балок и спускаясь с них, мотался по большому соседнему району в поисках деревни Дубки Анатолий Гусев.
— Ну, а теперь куда? — спросил его уставший и оттого мрачный Коля Марков, останавливаясь посреди широкого, уходящего к горизонту луга на развилке дорог, по которым, если судить по густой непримятой траве, давно никто не ездил.
— Думаешь, я знаю, черт возьми! — выругался Гусев и посмотрел на часы: половина второго. — Давай вправо. Не провалились же эти Дубки в тартарары в самом-то деле? Давай, Николай, жми, сейчас от тебя жизнь зависит!
— Я жму, Анатолий Константинович. А жизнь от всего, даже от пустяка зависит. Один скат мы с вами уже поменяли. Сейчас второй пропорем и, будем клеить, а туча вон какая на нас заходит.
Вдали показалось стадо, а правее его — березовая роща. Гусев повеселел:
— Эх, Коля-Николай, а ты начал киснуть. Сейчас мы у пастуха спросим, где эти самые Дубки.
— У двух спрашивали, а толку мало.
— Те пастухи были приезжие, они сами ничего не знают. Это как шабашники, понимать надо. Дерут с колхозов по пятьсот рублей в месяц и еще на полном довольствии. Кроме того, заметь, постоянно на свежем воздухе.
— Выйду на пенсию, тоже в пастухи подамся, — устало усмехнулся Марков.
— А что, товарищ Коля, неплохая идея. Только меня не забудь в напарники взять.
— Вы все шутите, товарищ лейтенант. А это, между прочим, никакой вовсе не пастух, а женщина, старуха. Но пасет она, вон и палка у нее, и собака.
— Пусть будет пастушка. Давай рули прямо к ней, только пса не задави. Ох, дьявол, какой же он злющий, того гляди колесо откусит.
— А может, он машину первый раз в жизни видит, — Марков остановился. Гусев выпрыгнул в мокрую траву, шагнул вперед и замер, с опаской поглядывая на исходившую слюной собаку:
— Но-но, милая, я же тебя не кусаю, и ты отойди. Пшла, пожалуйста, вон!
Пожилая женщина с веселым морщинистым лицом и любопытными глазами неторопливо приблизилась, махнула на собаку толстой палкой, и собака примолкла, прижалась к ее ногам, совсем дружески глядя на Гусева. Даже хвостом завиляла.
— Здравствуйте, бабуся, гражданочка милая! — громко сказал Гусев, почему-то решив, что женщина плохо слышит.
— Добрый день, молодой человек, чего изволите?
— Мы ищем деревню, Дубки называется.
— Дубки? — переспросила женщина. — Такой деревни в нашем совхозе нет. Дубики — есть, но они совсем в другую сторону будут. Это, значит, за рощей, если на машине, и сразу налево, там большой овраг будет, и аж в самом конце его, на таком крутом склоне, Дубики и есть. Только это уже и не деревня, а так, почти одно название.
— Это почему? — насторожился Гусев.
— А в стороне от дороги потому что. Там всего не то пять, не то семь домов осталось. Ферму оттуда еще позапрошлой весной перевели, не с руки, стало быть, корма возить, а бабки еще остались. Электричество у них есть, автолавку трактором привозят, а дорогу туда тянуть дорого, это наш директор сказал. Дешевле, значит, им всем новые дома на центральной усадьбе построить.
— Спасибо вам, бабушка! — Гусев захлопнул дверцу. — Ну, Коля, последний рывок, и мы будем у цели. Ай да пастушенция-старушенция! Значит, не Дубки, а Дубики! Ну и дела! Запомним надолго!
— Эт точно, товарищ лейтенант, особенно я, — кивнул Марков.
Через двадцать минут Гусев увидел деревню, приютившуюся под огромными умирающими дубами на склоне оврага, по дну которого бежал ручей. На другой стороне оврага, не защищенной от ветра, с лопатой в руке стоял мужчина и смотрел на приближающийся «уазик».
«А он и вправду картошку копает», — усмехнулся своим мыслям Гусев.
— Тормози, Коля, у крайнего дома.
Гусев вышел из машины и пошел навстречу Одинцову. Николай Иванович был в синем шерстяном костюме, резиновых сапогах и белой кепочке с надписью: «Одесса — город-герой».
— Какими судьбами, Анатолий Константинович? Или случилось что?
— Добрый день, Николай Иванович, — Гусев заставил себя улыбнуться. — Как вы сюда добираетесь?
— Очень просто. Кстати, здесь через овраг пешком всего полтора километра, а там шоссе, автобусы рейсовые каждые полчаса ходят. Пойдемте в дом, чаем угощу, картошка есть, огурцы, помидоры.
— Так это ж рядом, — Гусев рассмеялся. — Вы извините, мы вас несколько часов искали. — И немного помедлив, достал пакет с фотографиями: — Николай Иванович, мы вот тут подобрали несколько фотографий. Я их сейчас вам покажу, вы внимательно посмотрите и постарайтесь сказать, нет ли среди них Виктора, который вам продал слиток. Ведь вы его хорошо запомнили?
— У меня зрительная память приличная, это я не хвастаюсь. А вот на имена немного похуже. Так, это не он, слишком молодой. Этот, наоборот, старый.
Гусев по одной показывал фотографии, и волнуясь и одновременно радуясь, что их остается мало.
— Этот! — вдруг подскочил Одинцов и ткнул пальцем в фото. — Ну точно — он! Только лохматый был. Ага, понимаю, это он в колонии. Значит, все-таки жулик. Чуяло мое сердце, что он врет. Точно — он, честное слово, могу поклясться, что он. Даже глаза такие же наглые.
Фотографий оставалось еще шесть. Но Одинцов, просмотрев их, покачал головой:
— Нет, Анатолии Константинович, не запутаете. Вот этот, я же его моментально узнал. Он мне даже, подлец, снова приснился недавно. Верите?
— Конечно, верю, — с трудом сдерживая радость, ответил Гусев и посмотрел на оборот фотографии, она по счету была двадцать третья. — Извините, — он достал записную книжку, раскрыл ее, нашел № 23: Глазов Виктор Захарович, водитель самосвала ремонтно-строительного управления.
