На краю пляжа торговцы расположились с палатками, продавая туристам сувениры – черную керамику, гватемальскую одежду, раскрашенные деревянные штучки с резьбой, сделанные из тропической древесины. Я нашел маленькое зеркальце в камедевой оправе за двадцать американских долларов и купил его, не колеблясь.
Видаль отпер лестницу черного хода, чтобы я смог выбраться на крышу. Это место пользовалось популярностью среди персонала, когда на. курорте в бухте устраивали фейерверки, так что я бывай там и раньше, но прыгать оттуда не стал.
Я не хотел этого делать, пока они рядом, – до тех пор пока не смогу исчезнуть совсем. На крыше поверх гудрона был гравий, я не торопясь обошел ее. Я не опасался, что они смогут услышать меня сквозь крышу, но во всех комнатах были балконы, и если бы они захотели выйти на воздух или держали дверь открытой, меня бы засекли.
Когда я подошел к бетонному парапету у края крыши, то услышал их разговор. Судя по звуку, они находились не на балконе, но дверь была открыта.
Тот, что с бристольским акцентом, говорил:
– Он не может быть владельцем, он сопляк! Надо выяснить, кому принадлежит дом и кто в нем живет. – К моему удивлению, он вдруг застонал.
– Что, до сих пор живот? Это иногда случается с приезжими. Говорят, незнакомые бактерии. – У другого акцент мексиканский. Наверное, он из Федерального бюро расследований.
– К черту бактерии!
– Я спрошу внизу, кому принадлежит дом.
– Нет! Это соседи. Если ты задашь вопрос, они, конечно, ответят, а потом, могут взять и позвонить им, понимаешь? Должны быть данные регистрации, которые ты можешь проверить, ни к кому не обращаясь. Понимаешь?
Агент ФБР ответил:
– Да, данные есть. По телефону узнавать не годится. Когда я сую им свой значок в лицо, результаты получше. Я сейчас нужен?
– Нет. Сейчас выжидаем. Позвони мне. – Я услышал, как открылась дверь, но прежде чем снова затворилась, он добавил: – И пожалуйста, добудь мне немного пептобисмола. – Слова давались ему с очевидным усилием. Этот человек явно не привык просить.
– Конечно, сеньор Кемп. И еще – побольше воды в бутылках?
– Было бы классно.
Дверь закрылась.
– Черт! – я снова услышал его – Кемпа? – стон, а затем движение. Звук шагов изменился, добавилось эхо.
Он был в ванной комнате.
Брюки с ремнем упали на пол, а вслед за тем раздались звуки, которые свидетельствовали о расстройстве желудка, и их ни с чем нельзя было спутать.
Я сунул зеркальце в задний карман и перегнулся через парапет. Это было несложно. Балконы разделяли ноздреватые кирпичи, служившие удобной опорой для рук и ног. Высоты я не боялся, поскольку всегда мог спастись в прыжке. Я оказался на балконе прежде, чем он спустил воду. Опустился на колени в углу и тихонько придвинул стул спинкой к себе, частично укрывшись за ним.
Раздались шаги, и он появился в дверном проеме, прижав к глазам бинокль. Он смотрел на дом Алехандры, мой дом.
Нет, не мой, не мой. Больше не мой.
Может, я могу столкнуть его с балкона?
Он проверил улицу; проверил окна дома. Достал что-то из кармана и, продолжая смотреть в бинокль сказал туда:
– Есть что-нибудь?
Сквозь шумовые помехи и перебои послышался голос, отвечавший ему довольно тихо:
– Нет, ничего с тех пор, как мы уехали от врача. Почувствовал примерно семь прыжков за минуту.
– У тебя результат получше моего, я ощутил лишь около двух, на окраине города. Я послал Ортиса узнать, кому принадлежит дом. Держим ушки на макушке, верно? Я не могу следить постоянно.
Ответ прозвучал слишком тихо, но зато с этой стороны беседа велась весьма громко и четко:
– Да потому, что чертов туалет находится вне зоны наблюдения, ясно? – Он сунул радиотелефон обратно в карман и, застонав, вернулся в сортир.
Я начал передвижение.
Результаты. Разные результаты. Один из них чувствовал меня, допустим, из кабинета доктора Ортеги, за пять километров, но Кемпу это не удавалось. Зато, кажется, он почувствовал последние мои два прыжка перед звонком Алехандре, они могли быть в Ла Крусесите, за один-два километра, но все равно нужно было бы потратить минут пять на то, чтобы найти дорогу.
Он точно почувствовал бы, прыгни я с балкона.
Затем до меня дошло еще кое-что. Результаты. Они могли чувствовать прыжки, но не могло быть такого, чтобы они практиковались только на мне. Значит, они исходили из опыта и с другими прыжками. Другими. Не моими.
Боже мой, есть и другие джамперы!
Кемп снова застонал, звук эхом отдавался от плиток ванной. Я хорошо помнил то время, в самом начале моего пребывания в Оахаке, когда я также заболел и мечтал о том, чтобы просто взять и умереть, но только покончить с этим. Вот бы он промучился еще неделю-другую!
Когда стало понятно, что он все еще в туалете, я протянул руку к краю дверного проема и повернул зеркальце, чтобы заглянуть в комнату. Чемоданы торчали наружу из шкафа, но кейс, который он не дал нести Видалю, лежал на кровати. Интересно, что же в нем?
И почему бы в него не заглянуть?
Всего один шаг по ковру, тихо-тихо, но все-таки, кажется, какая-то тень промелькнула, когда я крался мимо двери. Как бы сильно его ни проняло, Кемп все-таки меня заметил. Было слышно, как он натягивает штаны, но я держал кейс в руке еще до того, как он появился из ванной. Подняв ствол, он пытался прицелиться в меня из чего-то более крупного, чем пистолет, но я прыгнул.
Папа говорил: «Никому не позволяй даже целиться в тебя».
Да, пап. Стараюсь.
Далеко я не ушел.
Не мог. Ведь если они перестанут охотиться за мной, то переключатся на Алехандру. Так что я хотел, чтобы они преследовали меня.
Я отправился на остров в соседней бухте, Исла ла Монтоса, каменистый выступ меньше трехсот метров в диаметре, всего в нескольких сотнях метров от Танголунда Бэй. Это был крошечный кусочек земли, основного берега, и микроскопический пляж метров на пятьдесят. Остальная часть острова состояла из крупных волн на каменистой отмели с разметавшимся кустарниковым ландшафтом.
Всего в четырех километрах от отеля.
Они наверняка почувствовали.
Почувствовали, но как сумели отследить?
Придут ли?
У кейса было два замка с трехзначными комбинациями, связанными между собой. Два набора из тысяч возможных комбинаций, которые вряд ли можно вычислить, даже имея достаточно времени и терпения.
Я сел на маленьком пляже и принялся бить по замкам камнем, с помощью которого не только сбил замки, но и снял накопившееся напряжение, – нанося удары, я вскрикивал.
Каждые несколько минут я делал перерыв и прыгал во все стороны, на восточный, северный, ложный и западный берега острова, чтобы посмотреть, не приближаются ли они, и прыжками показать им, что я здесь.
Кейс распахнулся, но вспыхнул, ярко и жарко, и мне пришлось отшвырнуть его подальше от себя. Я уверен, что это произошло не из-за моих ударов, он был предназначен для самоликвидации, а не убийства, иначе я давно был бы мертв.
Внутри остался только пепел и расплавленный пластик с почерневшим металлом. Там же нашелся и обугленный уголок паспорта, но это была единственная вещь, которую я смог распознать. Пламя было действительно очень ярким, поэтому зрение мое немного ослабело и все поплыло перед глазами.
Может быть, это магний. Один из наиболее запомнившихся экспериментов в моем домашнем обучении – тонкая металлическая лента, мгновенно воспламенившаяся после того, как мама опустила ее в воду.
Наконец они появились на двух лодках – одна проследовала прямо к берегу, огибая камни, испещрявшие вход в бухту, на второй пытались подойти с другой стороны. Они могли отправить пловца, но пловец не смог бы незаметно приблизиться к берегу из-за неровностей застывшей лавы.
Волны, казалось, собирались размазать лодку о скалу. Но в конце концов, покрутившись у острова, она все же пришвартовалась к берегу.
Там были трое: Ортис из местного ФБР, Кемп из Бристоля и бородач, возвышавшийся над остальными. Он не был в Сан-Диего, я бы запомнил такого высокого человека.
Это означало, что они оставили кого-то у дома.
Возможно, и не одного. Не стоит надеяться, что я видел всех.
Я подумал об Алехандре, потом обо всем остальном семействе Монхаррас. Мне хотелось вернуться и посмотреть, но я знал, что самый верный способ вывести этих уродов на нее – на них всех – это мой прыжок.
Позвоню, подумал я. Позже.
А пока надо было кое о чем поразмыслить.
Приехавшие захватили удочки и переносной холодильник. Я почувствовал, как мои уши загорелись, а горло сжалось.
Они что, думают, я тупой?
Не знаю, почему это так меня взбесило. Черт, наверное, все наоборот, это было бы весьма на руку, если бы они считали меня ребенком-дауном.
Я наблюдал за ними с возвышенной части острова где начинались заросли кустарника, чуть пониже того места, где клочок суши, образовывавший бухту, соединялся с основной территорией острова. Я сидел в тени найдя плоский камень, где удалось пристроить задницу.
