лишь отдалённо напоминавшее человека. Грязно-жёлтые, похожие на изодранную мочалку волосы; изорванный саван, из дыр которого глядит белая как мел кожа, иссечённая венами и трупными пятнами; кое-где кожа была и вовсе порвана, обнажая потемневшие от времени кости и гнилую плоть…
Если бы этим всё и ограничилось, но нет! На глазах у Ксении существо стало расти, и уже через несколько мгновений выросло настолько, что практически уперлось головой в потолок; руки и ноги стали невероятно длинными, а пальцы свисали до колен. Очерченное лицо всё ещё скалилось, но теперь это был оскал не-жизни: губы и дёсны истлели, обнажив кривые зубы, на месте щёк зияли дыры, создавая жуткое подобие улыбки. Глаза, похожие на угли, на фоне натянутой, словно резиновой, кожи казались средоточием жизни и разума.
Гротескная пародия на человека с интересом разглядывала живую женщину, продолжая тем не менее наступать. Ксения, не в силах отвести глаз от окаймлённых тёмно-серой радужкой зрачков Алисы и её жуткой улыбки, попятилась. Но очень скоро уперлась в стену.
Лишь теперь замешательство и растерянность переросли в страх. Вжавшись в стену и неосознанно подняв руки вверх, Ксения попыталась закричать, но высушенное горло смогло выдать лишь хрип. Лицо покойницы расплывалось в глазах, ноги подкашивались, но оседания или даже падения не последовало. Длинные костлявые руки обхватили тело и голову женщины, поддерживая её; пальцы сновали угрожающе близко к глазным яблокам. В один момент они уперлись в ямочки по бокам носа. Ксения не выдержала и заплакала.
Неживая с интересом разглядывала лицо с разных ракурсов, поворачивая попавшую в руки голову и наклоняясь. Плачущая постоянно всхлипывала от ощущения собственной беспомощности; потоки слёз мешали открыть глаза, ведь в таком случае пришлось бы лицезреть неизменно оскаленную маску с невесть как сохранившимися веками, с треском закрывающимися лишь на короткие мгновения, спасая от взгляда мертвеца.
Алиса подошла вплотную и практически навалилась на несчастную. Живот последней упёрся в ствол позвоночника неупокоенной. Это заставило Ксению, прийти в чувство, хотя бы и относительно.
– Что ты?!.. – выдавила она из себя, стараясь не смотреть на дочь. Та замерла на мгновение, словно размышляя над ответом
(«Действительно, чего я хочу?»),
затем перевела взгляд на живот своей жертвы. На своего не в меру смирного брата.
«А ты не слишком разговорчив. Может быть, именно мне удастся тебя растормошить? Растормошить вас всех!»
– Господи, чего ты хочешь?! – дрожа от страха, прошептала Ксения. Она, наконец, осмелилась глядеть в лицо своему кошмару, чувствуя, что пострадать от бездействия может не только она сама, но и её дитя…
«Если ты жаждешь раскаяния, мольбы о пощаде и всего в таком духе, то ты добилась своего» – мысли, которые бы посетили наблюдателя со стороны, если бы таковые имелись. Ксения ощущала на себе насмешливые взгляды тысячи несуществующих глаз, когда оседала на колени, едва дыша и смотря на неживую с выражением мольбы обречённого о снисхождении. Молчание. На смену чувству стыда и горечи пришла мрачная решимость: не та, с которой идут вершить подвиги, а та, с которой идут на эшафот.
Готовность принять свою участь.
3
На кону стояло больше, чем собственная жизнь, и женщина, сжавшись в комок, чтобы закрыть локтями, спиной и головой живот, громко (насколько вообще могла в своём текущем состоянии) начала:
– Алиса, я… Мне очень жаль, что так вышло. Это всё м-моя вина… (вздох)… я должна была… должна была уберечь тебя от… от всего, что случилось. Я не смею просить… – Ксения начала терять контроль над своими эмоциями, – но, пожалуйста, не трогай моего мальчика.… Дай мне время. Он ни в чём не виноват перед тобой! Его даже не было тогда, ты понимаешь?!
Тело Алисы всё ещё подходило под описание «кожа да кости», но она уже не походила на измождённый труп, покрытый отметинами смерти и разложения. Ксения не видела, но Алиса улыбнулась; её лицо перетекало из трупной маски в самодовольную физиономию подростка, перед которым унижаются и ползают на коленях недавние обидчики, напуганные и беззащитные.
(Кто из нас об этом не мечтал?)
По волосам сжавшейся в комок жертвы заскользила ступня, а затем она начала нажимать на затылок, вдавливая лицо в пол. Сопровождавшие действо всхлипы подпитывали ощущение победы
(с кем ты воюешь?),
но останавливаться было нельзя. Они всегда просят прощения, а потом бьют в спину.
Нельзя просто взять и уйти.
Гадкие хлюпающие звуки, способные вызвать омерзение у всякого, кто их услышит, сопровождали последующие метаморфозы. Топливом процесса стало отчаяние, а сырьём – тело самой Алисы. Казалось, её кишечник шевелился в животе, изворачиваясь и стремясь выбраться наружу. Отчасти это и произошло: из влагалища вылезла трубка, отдалённо напоминающая хобот.
В процессе трансформации Алиса убрала ногу с головы Ксении; та не удержалась и подняла голову. Увидев ещё не окончившуюся трансформацию, она пришла в ужас; новый всплеск адреналина дал ей сил вскочить на ноги и попытаться убежать, но монстр, которым стала её дочь, оказался проворнее. Женщина вновь оказалась в ловушке.
Зажатая в углу. Лицом к стене.
– Не надо!
Ксения сопротивлялась. Она выпячивала навстречу чудовищу локти, пыталась вывернуться или хотя бы развернуться боком, но трансформация не ограничилась хоботом. Рёбра Алисы с хрустом и скрежетом перестроились; кожа на боках разошлась, обнажая пару костяных конечностей, больше похожих на лапы гигантского паука. Они уперлись в кисти женщины и развели их; давление было не сильным, но «руки» монстра
(это всё ещё Алиса?)
оканчивались острым навершием. Стоило лишь попытаться вырваться из тисков, как кисти пронзала острая боль.
«Хобот» медленно поднимался.
– Хватит!!! – крик отчаяния пронзил завесу щелчков и хлюпающих звуков. Конец «хобота» был уже на уровне ягодиц, когда Ксения сделала последнюю отчаянную попытку достучаться до той, что когда-то была человеком, была дочерью.
Была жертвой.
4
«Хватит! Пожалуйста, прекратите!»
Иголки ударялись о кости, царапая их; обида сдавливала горло, и каждое слово было отмечено печатью подступавшей истерики. Сколько Алиса ни просила оставить её в покое, повышенная чувствительность к каким бы то ни было раздражителям: иголкам, камням, холоду, словам – привлекала к ней даже больше внимания, чем внешность. Реакция была чрезвычайно смешная (с точки зрения рыхлых, мускулистых и даже просто тощих мудаков и сук, разумеется), а сил дать сдачи не было как физически, так и морально.
«Я уродина, и ничего уже не изменить».
Помнишь, как ты стала такой? Помнишь, как истязала себя из-за капризов какого-то придурка? И что это дало? Оценил ли он твои старания? Твою самоотверженность? А кто подвёл тебя
