Однажды вечером я ждал его в пивной «Ньюри». Обычно у меня в кармане лежала книга — я ее читал, как только подворачивался удобный момент. Я так погрузился в чтение, что вздрогнул, услышав:
— Бог мой, Тейлор, ты опять с книгой.
Я хотел было спрятать книжку, но он выхватил ее у меня из рук и прочитал:
— «Гончая небес». Фрэнсис Томпсон, да?
— Ты ее читал?
Он откинул голову и процитировал:
— «Я бежал от него ночами, я бежал от него днем…»
Я кивнул, и он сказал:
— Он умер от перепоя.
— Что?
— Как умирают все алкоголики — от перепоя.
— Господи!
Когда у меня появлялись сомнения, я их отбрасывал. Твердил себе: «Он мой друг. И не бывает идеальных людей».
Библиотека в «Баллинсло» была закрыта. На реконструкцию. Пришлось заняться трудовой терапией.
В остальное время я глотал либриум, старался не встречаться с Биллом и каждый вечер тосковал о снотворном.
Последний мой сон в психушке был таким реальным, что иногда мне кажется, будто все произошло наяву. Саттон говорил:
— Ты читатель… по сути дела эксперт-криминалист.
— Да.
— Читал «Убийца внутри тебя» Джима Томпсона?
— Пропустил.
— Ты пропустил его лучшую книгу.
Но есть Бог. И не только в песне Тома Джонса. В день выписки мне вернули одежду, постиранную и выглаженную. И пухлый бумажник. Ни у одного алкаша к концу запоя не остается денег в кармане. Это против закона природы. Когда я уходил из своей квартиры, у меня не могло быть с собой больше тридцати фунтов. Я уставился на бумажник.
Медсестра, неправильно поняв мой взгляд, сказала:
— Все на месте, мистер Тейлор. Мы не воруем у наших пациентов. Четыреста пятьдесят фунтов. Пересчитайте, если хотите. — И рассерженно хлопнула дверью.
Я попрощался с доктором Ли и спросил его:
— Я могу сделать взнос?
— Не пейте.
— Я имею в виду…
— Я тоже. — Он протянул руку и напомнил: — Существует Общество анонимных алкоголиков.
— Знаю.
— И торпеды.
— Тоже знаю.
Он не покачал головой, но по выражению его лица было легко понять, что он думает. Потом он спросил:
— Джек, у вас есть семья… друзья?
— Хороший вопрос.
— Ну, лучше вам это выяснить.
На улице вовсю сияло солнце. Проехал автобус, и все пассажиры уставились на меня. На фоне печально известной в Ирландии психушки, учитывая все мои ссадины и забинтованную руку, меня определенно нельзя было принять за работника этого заведения.
Я показал им палец.
Многие зааплодировали.
Естественно, до бара от больницы было рукой подать. На какое-то мгновение я повернул в ту сторону. Никогда еще моя внутренняя сирена не орала так громко. Нельзя… нельзя. Я оглянулся и почувствовал, как одобрительно кивнул доктор Ли, как будто он мог меня видеть. Я прошел мимо.
На вокзале мне пришлось ждать поезда всего полчаса. Посидел в буфете, ничего не заказывал. На стуле лежала газета. Снова трибуналы. Появилось чувство, что я тоже получил коричневый конверт. Посмотрел на дату в газете, и мой желудок сделал сальто: я был в психушке двенадцать дней. По одному на каждого апостола. Посчитав в уме, я догадался, что прогулял три рабочих дня и… зарабатывал деньги.
Подошел поезд, я сел у окна. В больнице я не брился и сейчас мог похвастать почти приличной бородкой. Я стал похож на папу Криса Кристофферсона. Из-за свернутого набок носа у меня был вид человека, с которым опасно связываться. Уходя из психушки, я внимательно посмотрел в зеркало. Решил интригующую меня проблему. Насчет собственных глаз. Они были чистыми и почти живыми. Не ясными, но где-то близко. После того как я годы видел в зеркале больные глаза, это было приятным открытием.
Когда мы подъезжали к Атенри, в коридоре показалась тележка с напитками. Парнишка лет восемнадцати спросил:
— Чай, кофе, минеральная вода?
— Чай, пожалуйста.
Я видел, что он изучает мои ссадины, и объяснил:
— Упал с мотоцикла.
— Ух ты!
— Да, гнал за девяносто.
— «Харлей»?
— А другие бывают?
Ему понравился мой ответ. Он спросил:
— Выпить не хотите?
— Что?
— Понимаете, у нас есть такие маленькие бутылочки, но, с другой стороны, кому захочется платить за них бешеные деньги?
— Нет… спасибо.
— Я дам вам две по цене одной. Ну как?
— Я не могу… в смысле… пью таблетки… болеутоляющие.
— А… таблетки… — Казалось, он и про таблетки все знает. — Мне пора, — сказал он. — Всего хорошего.
Сойдя с поезда, я встретил таксиста, которого знал всю жизнь. Он спросил:
— Налегке путешествуешь?
— Багаж прибудет машиной.
— Мудро.
Если вы умеете врать, не меняясь в лице, вы человек особенный. Таксисты, ясное дело, давно научились разбираться в людях.
Я смотрел на Эйр-сквер, и с каждого угла меня манили к себе пивнушки. Туристы с рюкзаками сновали взад-вперед в поисках «Нирваны», дешевого мотеля. В южном конце собрались молодые пьянчуги в полном составе. Поскольку некому было мне это сказать, я сказал сам:
— Добро пожаловать домой.
МертвыеВходя в пивную «У Грогана», я одновременно ощущал страх и адреналин в крови. Стоящий за стойкой Шон меня не узнал. Я сказал:
— Шон.
— Бог мой, Пресвятая Богородица, явление Христа народу!
Он вышел из-за стойки и спросил:
— Господи, да где ты пропадал? Вся страна тебя разыскивает. Садись, садись, принесу тебе что всегда.
— Шон, выпивки не надо… только кофе.
— Ты серьезно?
— Увы.
— Молодец.
Понимаете, сразу становится ясно, что твои дела плохи, если трактирщик радуется, что ты не пьешь. Я уселся, чувствуя легкость в голове.
Шон вернулся с кофе:
— Я налил тебе туда молока, чтобы у него был не такой сиротский вид.
Я попробовал кофе:
— Господи, как вкусно!
Он хлопнул в ладоши, как развеселившийся ребенок, и сказал:
— Это настоящий кофе. Обычно я наливаю тебе, что осталось, но сейчас…
— Замечательный кофе, лучше не бывает.
— Давай рассказывай.
Ничто не останавливает беседу так успешно, как подобная просьба. Пропадает всякое желание говорить. Но он продолжил:
— Эта женщина, Энн. Каждый день заходила, все время звонила… а Саттон меня едва с ума не свел. Почему ты не позвонил?
— Не мог.
— А, понятно.
Шон вернулся с кофе:
— Я налил тебе туда молока, чтобы он не выглядел таким голым. — Но ему ничего не было понятно. Он встал. — Всему свое время. Я рад, что ты в порядке.
Через некоторое время я решил попытаться найти Саттона. Что оказалось совсем просто. Он торчал в баре в «Скеффе». Он и глазом не моргнул, только спросил:
— Где пропадал?
— Вильнул в сторону.
— Тебе идет борода — делает тебя еще страшнее. Пива или виски?
— Колу.
— Пусть будет кола. Бармен!
Саттон взял новую кружку пива и кока-колу и отнес все на столику окна. Мы сели, и он чокнулся кружкой с бутылкой воды:
— Будем здоровы.
— Будем здоровы.
— Значит, «Баллинсло»?
— Ага.
— Доктор Ли все еще там работает?
— Обязательно.
— Приличный мужик.
— Да, мне он тоже нравится.
Саттон поднял кружку, всмотрелся в нее на просвет, сказал:
— Сам туда дважды попадал. Когда первый раз вышел, сразу надрался.
— В первой же забегаловке?
Он засмеялся, но как-то грустно.
— Ну да, обслуга в том баре уже приспособилась, скажу я тебе. Ветераны, которые обслуживают постоянных возвращенцев. Там не пошалишь. Больница посылает туда своих ребят перед закрытием. Если ты там, считай, тебя поймали на месте преступления. — Он выпил полкружки. — Во второй раз я продержался два дня. Мучился ужасно. И можешь представить, как я оторвался, попав в бар.
— А сейчас?
— Сам видишь. Я пью, но тормоза у меня в порядке.
— И срабатывают?
— Мать твою, нет, конечно.
Я пошел, чтобы взять ему еще кружку. Глаза опустил.
— Еще колы? — спросил бармен.
— Лучше я перережу себе вены.
Бармена мое замечание ужасно развеселило. Вернувшись к Саттону, я рассказал ему о своем пухлом бумажнике.
— Ты ведь исчез двенадцать дней назад, так? Я смутно помню, что в тот день прикончили торговца наркотиками.
— Что?
— Ну да, какого-то панка. Около моста Сэлмон-Уэир. Измордовали всласть, стащили серьги. Полицейские были в полном восторге. — Он посмотрел на мою заново перебинтованную руку: — Гммм… — Потом взглянул мне в лицо: — А почему ты не спрашиваешь о мистере Форде, недавно усопшем педофиле?
— Надеялся, мне это приснилось.
— Не волнуйся, приятель. Вердикт: смерть в результате несчастного случая. Я был на похоронах.
— Шутишь.
— Почти никто не пришел.
