На следующее утро я принял душ, накофеинился и стал вышагивать по комнате. Затем решился.
Обложка была довольно потрепанной. Им часто пользовались.
На первой странице стояло:
Этот дневник — собственность Сары Хендерсон, поэта, Ирландия. Это ЛИЧНАЯ собственность! Так что не подглядывай, мам!Господи, все оказалось еще хуже, чем я думал.
Я закрыл глаза, выбросил все мысли из головы и начал все с начала. Многие записи были предсказуемы. Школа, друзья, музыка, шмотки, диеты, влюбленности.
Но постоянно попадалось и такое:
Мама обещала подарить мне мобильник на Рождество. Она ЛУЧШЕ ВСЕХ!Мне хотелось кричать.
Дошел до того места, где она начала описывать свою работу у Плантера.
Мистер Форд такой неприятный. Девушки смеются над ним за его спиной. Он такой странный.Затем тон меняется:
Барт спросил, хочу я, чтобы он подвез меня домой. Он потрясающий. Мне никто никогда еще так не нравился.Затем Барт… только имя… или сердечко с именами Барт и Сара, и так на многих страницах.
Последняя запись:
Я не могу дольше вести этот дневник. Барт говорит, это только для детей. Он пообещал подарить мне золотой браслет, если я пойду на вечеринку в пятницу.Я взял трубку и позвонил Кэти. Она сказала:
— Где, черт возьми, ты был?
— Под прикрытием.
— Как же, поверила я тебе.
— И правильно сделала бы.
— Чего-нибудь хочешь?
— Пустяк.
— Валяй.
— Когда ты занималась Плантером, ты вела записи?
— Конечно.
— Молодец. Как его зовут?
— Дай-ка взгляну. — Затем: — Вот тут должно быть… сейчас… ага!.. Барт… оломео.
— Блеск!
— Подожди, не вешай трубку. Я тут буду выступать.
— Замечательно. Когда?
— В эту субботу. В «Ройзине». Придешь?
— Обязательно. Могу я кого-нибудь с собой захватить?
— Да хоть сотню.
Ты присматривался весь апрель с большим терпением, называемым… силой духа.В «Ройзине», как правило, происходили все музыкальные события. Здесь до сих пор умудрились сохранить атмосферу интимности. Скорее, от тесноты. На Энн были короткая кожаная куртка и выцветшие джинсы, волосы стянуты в пучок на затылке.
Я сказал:
— Как раз для таких представлений.
— Нормально?
— Блеск
Я предпочел черное. Рубашка и брюки одного цвета.
Энн хмыкнула:
— Ты похож на избалованного священника?
— Капризного?
— Нет, избалованного в смысле… испорченного.
— Ммм… об этом стоит подумать.
Мы протиснулись сквозь толпу к сцене. Я сказал:
— Слушай, мне нужно посмотреть, как там Кэти.
— Она нервничает?
— Я нервничаю.
Кэти я нашел в маленькой гримерной.
— Я знала, что ты зайдешь, — обрадовалась она.
— Да?
— Надо сказать, в тебе кое-что осталось, несмотря на возраст. Вот… — Она подтолкнула ко мне стакан. Это была двойная, нет, тройная порция спиртного.
— Что это? — спросил я.
— «Джек…» в смысле «Дэниелс». Хорошо забирает для начала.
— Да нет, спасибо.
— Что?
— Я не пью.
Она резко повернулась и переспросила:
— Ты что?
— Не пью уже несколько дней. Стараюсь продержаться.
— Ух ты!
Я скорчил гримасу. Свет упал на стакан, заиграл рыжими огоньками в виски. Я отвернулся. Кэти спросила:
— А борода? Она зачем?
— Придает уверенности.
— Чисто ирландский ответ. Ничего не говорит. Иди… Мне надо сосредоточиться.
Я наклонился, поцеловал ее в макушку и шепнул:
— Ты — лучше всех.
Энн держала в руках стаканы.
— Кока-кола… Я ничего не имела в виду.
— Кока-кола годится.
Кое-кто громко поздоровался, кто-то высказался по поводу бороды, кто-то с интересом приглядывался к Энн.
Погасили свет, и мне показалось, что я заметил Саттона около бара.
Появилась Кэти. Толпа смолкла. Она сказала:
— Привет.
— И тебе привет.
Она сразу начала с пайковой версии «Залив Голуэй». Примерно как Сид Вишиос пел «Мой путь», с той только разницей, что у Кэти был голос. Она придала этой песне остроту, которую я уже перестал ощущать после многочисленных прослушиваний. Затем она исполнила песню Нила Янга «Палец на курке». Она спела много разных песен — от Крисси Хинд и Элисон Мойет до «Запутавшегося ангела» Марго Тимминс. Вывернулась наизнанку на этой песне. И исчезла. Бурные аплодисменты, свист, просьбы спеть еще.
Я сказал Энн:
— Она не будет петь на бис.
— Почему?
— Никогда ничего не оставляет про запас. Она выложилась.
Я оказался прав.
Зажегся свет. В зале чувствовалась теплая дружеская атмосфера. Энн заметила:
— Она великолепна! Какой голос!
— Пить будешь? Возьми спиртного. Я продержусь.
— Белого вина.
— Конечно.
Я взял вино, повернулся, чтобы вернуться к Энн, и тут увидел Саттона. Он загородил мне дорогу, взглянул на стакан и спросил:
— Вино? Это начало.
— Не для меня.
— Все едино. Та английская цыпочка его спокойно выдует. Подозреваю, она в постели может убить.
— Не твой тип.
— Они все моего типа. Ты про нашего мистера Плантера не забыл?
— Нет.
— Он обожает художников. Считает себя коллекционером.
— Ты с ним разговаривал?
— Очаровательный человек Я иду к нему завтра в полдень. Ты пойдешь в качестве моего помощника.
— Что ты собираешься делать?
— Подставить ублюдка. Я заеду за тобой в половине двенадцатого.
Я передал Энн вино и сказал:
— Я только попрощаюсь с Кэти.
— Скажи ей, она была на высоте.
Типичное для наших мест выражение, высшая похвала.
Гримерка Кэти была забита поклонниками. Кэти раскраснелась, глаза сияли.
— Ты потрясающе пела, — похвалил я.
— Спасибо, Джек.
— Я вижу, ты занята, я только хотел, чтобы ты знала.
— Оставь бороду.
— Думаешь?
— Создает впечатление, что ты — личность.
Змея покусала стольких, что мало кто решался выйти из дому. Мастеру удалось укротить змею, и тогда люди стали бросать в нее камни и таскать ее за хвост. Змея пожаловалась Мастеру. А он сказал: — Люди больше не боятся тебя, это плохо. Разгневанная змея ответила: — Ты же учил перестать пугать их. — Нет, я учил тебя перестать их кусать, но не переставать шипеть.На следующее утро я приготовил себе настоящий завтрак. Если учесть, что я не был болен и не с похмелья, это событие — из ряда вон выходящее. Лицо заживало, остальное скрывала борода. Сделал яичницу и отрезал толстый кусок хлеба — с утра сходил к Гриффину.
Налил чаю и сел. Зазвонил дверной звонок.
— Мать твою, — выругался я.
Это был Саттон. Я сказал:
— Господи, чего ж так рано?
— Парень, я вообще не ложился.
— Пошли позавтракаем.
— Я свой завтрак выпью, спасибо.
— У меня только дешевое виски.
— А я дешевый парень. Дай мне кофе, чтобы закрасить виски.
Моя яичница остыла. После того как я принес ему кофе и бутылку виски, он показал на мою тарелку.
— Скажи, что ты не собираешься это есть.
— Теперь нет. У меня принцип. Люблю, чтобы жратва была хотя бы теплой.
— Капризный ты, однако. — Он оглядел квартиру: — Мне здесь понравилось бы.
— Что?
— Я заходил пару дней назад, ты где-то шлялся, так я поболтал с твоей соседкой. Лаурой.
— Линдой.
— Без разницы. Провинциальная зазнайка с гонором. Ясное дело, я ее так очаровал, что с нее трусики так и слетели. Не буквально, конечно. Как только она узнала, что я художник, предложила мне твою квартиру.
— Что она тебе предложила?
— Здесь что, эхо? Да, сказала, что ты переезжаешь, так что она ищет подходящего жильца.
— Стерва.
— Тяга к искусству, надо думать.
